- Тут осколки какие-то, сейчас промоем, почистим… Потерпите, товарищ майор, сожмите ладонь, пошевелите пальцами… Нет, нервы не задеты… Сейчас, потерпите, миленький…
- Это он мой фонарь пулей разбил, - сонно улыбнулся полковнику Дзукаев. - Метко бьет, стервец, профессионально…
И, откинувшись на спинку стула, Дзукаев закрыл глаза. Когда санитарка закончила работу и забинтовала ладонь, майор уже крепко спал.
- Во дает! - восхитилась она и тут же смущенно добавила: - Извините, товарищ полковник, в первый раз такое вижу.
- Не шуми, - тихо и строго приказал Федоров. - Давай-ка его на диван.
Они осторожно подняли и перевели так и не проснувшегося майора на жесткий учрежденческий диван в углу кабинета. На нем, работая по ночам, отдыхал полковник. Дзукаева уложили, и полковник прикрыл его своей шинелью…
6
Он проснулся сразу, будто по звонку. Удивленно сел, оглядел пустой кабинет, лежащую на полу полковничью шинель, машинально отметил полнейшую тишину. Часы на забинтованной руке показывали десять минут восьмого. Но в кабинете был полумрак, и Дзукаев не сразу сообразил: утро это или вечер. Он повесил шинель на вешалку и выглянул в коридор. Встретился глазами с дежурным.
- Сейчас что, утро? Вечер?
- Чего? - даже привстал сержант. - Утро, товарищ майор, извините.
Дзукаев помотал головой, стряхивая с себя сонную одурь.
- А сам где?
- У начальства. Приказал вас не будить.
"Как же это я? - Дзукаев даже растерялся. - Неужели отключился? Ничего не помню… Хотя уже неделя без отдыха, на одних таблетках, вполне могло случиться…"
- Слушай, сержант, когда придет полковник, сразу доложи. Я у себя буду ждать.
В комнате, занимаемой следователями, сизыми волокнами плавал дым. Курильщики чертовы! Они радостно встретили Дзукаева.
- А говорили, ты, друже, к начальству переселился! - обрадовался смешливый капитан Бурко, низкорослый толстячок с туго перепоясанным, выпирающим животиком. - Полковничий диван обживаешь? Добре, своих не забыл!
- Сильно задело, Иван? - участливо спросил Дубинский.
- Да пустяки.
- Поздравляю, Иван Исмайлович, - серьезно сказал лейтенант Саша Рогов, младший по званию, но опытный и скорый на ногу сыщик. - Ловко вышли в цвет, - он улыбнулся.
- Слушай, Сандро, дорогой! - притворно рассердился Дзукаев. - Когда ты наконец забудешь свою воровскую музыку, а?
- Да какая же она воровская, товарищ майор! - рассмеялся Рогов. - Это еще знаете с каких времен? Рассказать?
- Ну, расскажи, - Дзукаев не смог сдержать улыбку. Ему нравились рассказы Саши Рогова, да и время пока было - одна из тех нечастных пауз, когда следователи Особого отдела могли позволить себе немного расслабиться, пошутить, забыть о своей изнурительной, бессонной работе.
В жизни Рогова было два события, которые запомнились ему как самые яркие, тем более что произошли они в начале его служебной деятельности. Первое - это присяга на Красной площади после окончания Центральной высшей школы милиции. Вместе с товарищами Саша восторженно и четко повторял ее слова вслед за командующим парадом, и вся дальнейшая служба виделась ему в радужных и романтических тонах. А второе - это то, что его приняли в Московский уголовный розыск, причем в самое боевое и почетное его отделение. Опытные сыщики считали, что это просто великая честь для новичка. Отделение было действительно почетно и славно своими традициями, а имена его руководителей вписаны в историю московской милиции.
Саша Рогов с головой окунулся в новую работу, хотел узнать и понять все сразу и обязательно отличиться. Он изучал "воровскую музыку", особый язык преступника - чудовищную смесь цыганской, венгерской и еще черт знает какой речи, особые способы татуировки, стремился в совершенстве овладеть всевозможными видами оружия, изучал воровские "традиции", словом, вникал, как он считал, в душу преступника. Его речь запестрела жаргонными словечками, он усвоил особую манеру курить, длинно сплевывая при этом. И "отличился". Однажды его вызвал Георгий Федорович Тыльнер, человек-легенда, глубоко уважаемый не только сыщиками, но и ворами "в законе". Он долго расспрашивал Сашу о работе, планах на будущее, поинтересовался, какие книги читает. А потом вдруг, как бы между прочим, вспомнил слова Калинина, что милиция - это зеркало Советской власти. Слышал ли об этом Рогов? А если слышал, то не кажется ли ему, что сам он очень напоминает "кривое зеркало" с этими своими увлечениями, манерами и прочим? Саша опешил. Но Тыльнер продолжал, словно не замечая его крайнего смущения. Он говорил, что стол, за которым сидит следователь, это - баррикада, разделяющая его и преступника, и об этом надо всегда помнить и не уподобляться уголовному миру. Он прицепился к случайно вырвавшемуся тогда у Рогова выражению "выйти в цвет". Саша и не знал, что бытовало оно уже много лет и пришло из царской охранки, туда перекочевало из охотничьей терминологии. Так охотник по каплям крови выходил на подраненную дичь, "выходил в цвет". В охранке же у этого выражения появился иной смысл - охота на человека. Недавно, рассказывал Тыльнер, он читал очерки известного американского писателя Хемингуэя, напечатанные в журнале "Эсквайр". Так вот этот талантливый американец тоже писал, как затягивает, как ожесточает душу охота на человека, особенно если тот вооружен. С большой силой написал. А вот у Ленина тоже есть по этому поводу мудрое замечание о том, что война, дав людям в руки оружие, многих искалечила.
Серьезным оказался этот разговор для Рогова, по сей день помнил о нем. Изменились и его взгляды на окружающих его товарищей, он стал замечать их сдержанность и рыцарское благородство по отношению к другим. И если раньше некоторые их поступки невольно вызывали у него усмешку, теперь возникло желание в чем-то подражать им: особой строгой манере разговора с преступником, поведению при задержании, при обыске и так далее.
И когда началась война, Рогов, уже опытный муровец, с честью носивший это звание, в числе первых работников Московского уголовного розыска подал заявление с просьбой о зачислении его в формирующуюся Коммунистическую дивизию московской милиции. Ядро этой воинской части составил батальон уголовного розыска.
В октябрьских боях под Москвой в сорок первом году дивизия понесла тяжелые потери, геройски погиб и комвзвода, один из бывших Сашиных начальников, Игорь Спиридонов- еще из тех, настоящих асов МУРа. Сам Рогов был ранен. Только через год, после длительного лечения, снова добился отправки на фронт. И попал в Особый отдел корпуса к полковнику Федорову. А тот направил его следователем в отделение Дзукаева. Вот уже скоро год, как они работают рука об руку, и Рогову нравилось служить под началом майора. Дзукаев никогда не давил, предоставлял полную самостоятельность в поиске и даже поощрял "сыщицкие" наклонности Саши. Только вот за старые грешки, за "жаргончик", что нет-нет да прорывался, иногда попадало от него. Но не зло, а с шуткой, по-доброму.
Рогов закончил рассказ о давнем теперь уже разговоре с Тыльнером и неспешно закурил.
- Да-а… - протянул назидательно Дзукаев. - Совсем хорошо, когда человек много знает… - И сменил тему: - Задержанного видел, Сандро? Настоящий бык… бугай. Наверно, уголовник какой-нибудь, по твоей части…
- Думаю, что не уголовник, - возразил Саша.
- Почему так думаешь? - поинтересовался майор. - А я татуировку его видел.
- Он подошел к концу обыска, когда этот тип уже одевался, - заметил Дубинский.
- Ну и что татуировка? - майор рукой остановил Виктора. - Давай, Сандро, что она тебе показала?
- Да ничего особенного, - Рогов пожал плечами. - Я его спросил: "Где вышивался?" А он смотрит, как баран на новые ворота, и молчит. Значения этого слова, видно, не знает. А "вышивка", между прочим, бывает разная и может много рассказать. Где сидел, например, за что и так далее. У "мокрушников" - убийц я видел на внутренней стороне локтя такую татуировку: цветок - лилия там или роза, проткнутая кинжалом. Или еще уголовная "вышивка" - это когда на пальцах четыре буквы: "слон". Расшифровывается просто: смерть легавым от ножа. Бывает еще у тех, кто срок имел, на плече такая картинка: черт с мешком, а на мешке заплатка в виде решетки. Это значит: было счастье, да черти унесли. Много есть всякого. А вот у нашего бугая простая наколка: "Не забуду мать родную". Это - детдомовская. Поэтому, думаю, не уголовник он. В том смысле, что не сидел… И еще одно соображение. У воров тоже есть своя, прямо скажем, своеобразная этика. Они, к примеру, не могут менять специфики своей "работы" без разрешения "схода". Я уже говорил, что у них есть свои "авторитеты", - воры "в законе". Так вот, с началом войны многие эти "авторитеты" заявили, что сейчас воровать - подлость, и даже в армию ушли. Осталась, как они говорят, "шобла", мелочь. Мелочовкой же этот бугай заниматься вряд ли будет. Хотя всякое случалось. Тут другое, он может быть завязан на немцах. В полиции, в карательных органах. Там такой зверюга вполне пригоден. И свидетели по этой части наверняка найдутся. Стоит поискать. А искать его связи среди уголовников, считаю, просто трата времени. "Вышивка"-то примитив. - Саша щелчком выбросил в окно замысловато изогнутый окурок.
- Видали? - Дзукаев поднял кверху указательный палец. - Большая наука. Совсем замечательно с ученым человеком дело иметь.
Все рассмеялись.
- Слушай, тамада наш родненький, ты ж на сторону не отвлекайся! Такую удачу зараз отметить надо! - Бурко округлил рот и залихватски защелкал себя пальцем по кадыку, издавая звуки наполняемого стакана.