– Ох, как надоели мне эти прилипалы! – принялся жаловаться Гай. – Покоя от них нет, я уже забыл, когда оставался наедине сам с собой. Едва опускается полог, как с Олимпа ко мне спускается поболтать то сам Юпитер, то Марс, то, – он захихикал, – прекрасная Венера. Она влюблена в меня до безумия и грозится отравить мою Друзиллу из ревности. Но я пожаловался Юпитеру, и он усмирил свою дочку. Она теперь будет навещать меня в свой день и в день Селены [1] .
Макрон выслушал эту речь, отвесив челюсть. В голове его билась мысль о том, что Калигула сумасшедший, и неужели никто этого не замечает? В душу к нему вдруг закралось подозрение: а не проверка ли это?
– Мой цезарь, – осипшим голосом начал префект претория, – я приехал поблагодарить тебя за новую должность. Но скажи мне, не охладел ли ты ко мне в своей дружбе? Не отсылаешь ли с глаз долой?
Калигула ухмыльнулся:
– Нет, конечно, ну что за глупости ты говоришь? Это назначение – знак наивысшего доверия к тебе римского бога. Я вот только еще не подобрал тебе достойную замену на посту префекта претория. А сейчас нам пора проститься, Невий Серторий, новый наместник Египта, мне надо поговорить со своей женой.
– Же…женой? – запнулся Макрон.
– О да, мой друг! Ты, кстати, пока здесь, можешь сказать ей тоже несколько слов перед расставанием с Римом.
Калигула отошел в сторону и откинул узкий занавес, прикрывавший стенную нишу. Макрон не смог сдержать стон. На него смотрела темноликая Юния. Префект претория резко повернулся и выбежал вон, остановившись лишь на выходе перевести дух. Сердце колотилось так бешено, что грозило вырваться наружу, пробив ребра и кирасу.
"Нам не измерить глубину его горя", – подумалось ему, и он продолжил свой бег.
Ирод Агриппа уже который час сидел в раздумье. Вокруг роскошного ложа с тяжелым расшитым балдахином под легкую мелодию кружились танцовщицы. Но Ирод не замечал ни сладострастных движений, ни пышных форм девушек.
Пришедшая вместе с караваном нежданная забота ввергла его в невеселые думы. Погонщики сообщили страже, что подобрали в пути юношу, умиравшего от жажды посреди дороги, который, едва придя в себя, объявил, что к тетрарху у него важное дело. Если бы не сослался юноша на столь дорогое Ироду имя, он бы и слушать не стал неизвестного юнца. Но имя Павла Фабия Персика распахнуло перед путником массивные ворота дворца.
Вошла Киприда. Увидев, что муж ее чем-то озабочен, она присела к нему на ложе, взмахом руки прогнала прочь девушек и ласково коснулась нахмуренного чела Ирода.
– Что тревожит тебя, повелитель моего сердца?
– Наш нежданный гость рассказал мне невероятные вещи. Я и помыслить не мог, что мой друг Фабий столько лет хранил страшную и опасную тайну, – ответил Агриппа.
– А почему с этой тайной он прежде всего пришел к тебе? Ведь близкими друзьями Фабия, кроме тебя, были Клавдий, Макрон и наш император, которому Персик завещал все, как родному сыну.
– Не пытай меня, Киприда! Если б ты только знала.
– Доверься мне! Я – самый близкий человек. Если ты разделишь со мной свои тревоги, тебе станет легче, и мы вместе сможем что-нибудь придумать.
Агриппа пристально взглянул на нее и холодно ответил:
– Ты не знаешь, о чем просишь меня, Киприда! Вели рабам собираться к отъезду. Я еду в Рим.
Киприда покорно и радостно кивнула.
– О, да! Наши дочери будут счастливы туда возвратиться!
– Вы останетесь здесь! – гневно вскричал Ирод. – Не строй планов, жена! Я и сам не знаю, суждено ли мне будет увидеться с вами вновь, но если я вернусь, то мы возвысимся так высоко, как мой дед Ирод Великий! И жалкий титул тетрарха Башана я сменю на титул царя иудейского! Я пришлю весть о себе, и если она будет плоха, то ты должна будешь собрать все ценное и бежать немедля в Парфию. Я оставлю письмо к Артабану, надеюсь, он оправдает мои ожидания и приютит тебя с дочерьми.
Киприда задрожала, как осиновый лист, и расплакалась.
– Не плачь! Я обещаю, что будущее сложится для нас наилучшим образом. Иди же!
Киприда молча вышла, так и не решившись продолжить расспросы. Да и что толку, если муж никогда не был с ней откровенен.
Уже на выходе она столкнулась с юношей, пришедшим с караваном торговцев. Он низко склонился перед ней и ужом проскользнул мимо. Массивные двери плотно захлопнулись за его спиной.
Киприда еще долго смотрела на дверное массивное кольцо, то протягивая к нему руку, то отдергивая. Тревожные мысли одолевали ее. Что за тайну принес с собой этот юноша, чье лицо она так и не смогла разглядеть? Высокий, статный, но черты его лица ускользали из памяти, как струйка песка сквозь пальцы, а блеск хитрых глаз из-под почтительно опущенных ресниц не давал Киприде покоя. Она чувствовала, что благополучию их семьи настал конец. И женская интуиция ее не подвела.
В последние дни Ферий марта Туррис Мамилия, центральная площадь Субуры, где все это время квиритами обсуждались скачки и парады на Марсовом поле, вдруг забурлила новой сплетней.
Весть пришла с верхней части Кливус Субуранус и, подобно гигантскому морскому валу, докатилась вниз, к Фавнес Субурей, где, наконец, разбилась о склоны Виминала.
Римлянки, подходившие за водой к фонтану на Туррис Мамилия, охваченные праведным отвращением, спешили донести эту новость до своих знакомых. Зато мужское население пребывало в ажиотаже, граничившим с повальным возбуждением. Любые роскошные носилки останавливали и пытались рассмотреть едущего. Рабы хлестали бичами, толпа напирала, и на улицы начали спешно подтягиваться отряды вигилов. Присутствие вооруженных воинов отрезвило чересчур любопытных, и на Субуру постепенно возвращалось спокойствие.
Сплетня перекочевала в инсулы, внутренние дворики которых наполнялись желающими обсудить это событие.
Самая знаменитая куртизанка Рима Пираллида вернулась в свой дом! Подробности ее несостоявшейся казни, страшные обвинения в отравлении Агенобарба до сих пор будоражили римлян. И, если уж ей позволили покинуть храм Весты, долгое время служивший убежищем, это значило, что сам император изменил свое решение и оказал милость бывшей осужденной. Никто не знал, как, зачем и почему, поэтому домыслы и нелепые слухи заставили гадать всю Субуру не один день.
Скрестив руки на пышной груди, Лара Варус презрительно разглядывала стоящую перед ней девушку. Да, изменилась красавица Пираллида, изменилась! Потускнела яркая медь волос, огрубели нежные руки, неровно обломаны ногти, прежде тщательно отполированные, осунулось нежное личико и поблекли красивые синие глаза, поселилось в них испуганное выражение затравленной зверюшки, вздрагивающей от любого резкого звука. Лара вздохнула:
– Вот, Пираллида! Эти деньги оставили для тебя, – на стол упал толстый кошель. – Твой дом опять принадлежит тебе, ты вновь здесь полноправная хозяйка, и даже слуги у тебя прежние. Ты – свободная ныне римлянка, вольна делать все, что вздумается. Неизвестный благодетель велел мне оставить тебя в покое. Живи, как хочешь. Прощай!
– Но, Лара, подожди, – тихо сказала Пираллида, слова давались ей с трудом, будто она так давно не разговаривала, что вообще забыла, как это делается. Она силилась вникнуть в происходящее. Еще несколько часов назад она чистила светильники в храме Весты, одетая в рубище, под надзором строгих весталок. Они дали ей убежище, забрав свободу, но Пираллида была благодарна им за то, что еще продолжает жить на этом свете. А свободы ее лишали и раньше, и хуже всего было, когда страшный Агенобарб превратил девушку в свою рабыню. Лучше уж мыть полы у весталок… Когда Лара Варус зашла вместе со старшей весталкой в ее узкую мрачную кубикулу, Пираллида не поверила своим глазам. Неужели опять рабство в лупанаре? Но судьба оказалась к ней благосклонной. И вот сейчас она стоит в своем старом, таком любимом доме, где каждая деталь напоминает о тех счастливых временах, когда она, свободная и независимая, наслаждалась жизнью, объятиями мужчин, избранными лично ею, и любовью, своей первой и последней страстной любовью к тому, кто дал ей все это, а потом безжалостно отобрал, обманул и бросил в страшный омут рабства.
– Подожди, Лара, – повторила она. – Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? Кто вернул мне все это?
– Нет, Пираллида, мне нечего прибавить к сказанному. Я лишь получила указания и свое вознаграждение. Думаю, ты и сама скоро все узнаешь, я лишь посоветую тебе привести себя в порядок, прежде чем зажечь вечером огонь у двери. Ты так изменилась.
Лара Варус вышла. Пираллида смотрела ей вслед и видела, как забрасывают известную на Субуре сводню вопросами любопытные, толпящиеся у дома. Затем девушка подошла к зеркалу, долго всматривалась в свое отражение, горько вздохнула, и, хлопнув в ладоши, подозвала служанку. Да, Лара была права, над собой следовало потрудиться. Началась новая жизнь.