Чиновник, узкие плечики которого всё ещё сотрясал беззвучный смех, выудил из складок одежды очки и, водрузив их на переносицу, уставился на бумаги Шарпа, будто надеясь обнаружить там что-то новое.
- Существуют правила, мистер Шарп. Мы тратим много времени на утверждение документов. Ваши не исключение. - клерк покачал головой. Ему было ясно, что Шарп ни черта не смыслит в армейской механике.
- Но два года?!
- Это не срок для делопроизводства! - чиновник сказал это с гордостью. Было видно, что волокита в его понимании была бесспорным доказательством глубочайшей мудрости штабных умов.
- Кроме того, имело место ошибка, и мы искренне благодарны вам, за то, что вы привлекли к ней наше внимание.
- Какая ошибка?
- Скорее, небрежность. Часть ваших бумаг попала в дело некоего Роберта Шарпа, лейтенанта, скончавшегося от лихорадки в 1810 году. Кстати, его документы были в полном порядке.
- В отличие от моих?
- Да, это так. Но он мёртв, а вы нет, - клерк внимательно посмотрел на Шарпа. - И если вы вновь совершите что-то достойное капитанского чина, обещаю, ваши бумаги на этот раз будут рассмотрены в кратчайшие сроки.
- Насколько кратчайшие?
- Настолько, насколько я сказал, - клерк протёр очки и спрятал их в карман. - А теперь прошу меня простить, у меня много дел.
Ошибка. Ошибкой был и отбитый у французов Орёл, ошибкой было золото, спасённое из пылающей Альмейды, ошибкой была резня с врагом при Фуэнте де Оноро. Для Уайтхолла и сам мистер Шарп, по-видимому, был ошибкой.
Шарп мрачно смотрел на стены Сьюдад-Родриго. "Форлорн Хоуп" для него тоже был последней надеждой. Он вызовется возглавить штурмовую команду и тогда, если Шарп останется жив, ни одна чернильная душа из Уайтхолла не посмеет назвать это ошибкой!
- Ричард Шарп! - тихий голос позади заставил офицера обернуться.
- Сэр!
- Слышал, вы вернулись к армии, - майор Майкл Хоган скользнул на снег рядом, - Как поживаете?
- Ничего. - Шарп отряхнул снег и пожал протянутую руку в перчатке.
Инженер улыбнулся:
- Выглядите, как утопленник, держу пари, что и чувствуете себя так же. Рад вас видеть. Как Англия?
- Сыро и холодно.
- Протестантская страна, чего же вы хотите. - снисходительно заметил ирландец, игнорируя те же мороз и сырость, царящие на земле католической Испании, - А что сержант Харпер, ему понравилась Британия?
- Думаю, да. Большую часть времени он отъедался и хихикал.
Хоган засмеялся:
- Разумный человек. Вы передадите ему мои наилучшие пожелания?
- Конечно.
Английские осадные орудия, длинноствольные, двадцатичетырёхфунтовые, открыли огонь. Их ядра сбивали снег и камни с городской стены по обе стороны от главного пролома. Шарп испытующе посмотрел Хогану в глаза:
- Штурм сегодня? Или это секрет?
- Секрет, безусловно. Правда, он известен кое-кому из числа тех, кто узнаёт новости даже раньше нашего генерала. По слухам, приступ назначен на девятнадцать ноль-ноль.
- А что слухи говорят о Южно-Эссекском?
Хоган покачал головой. Он служил при штабе Веллингтона и был в курсе всего:
- Ни полслова. Но я смею надеяться, что ваш полковник не откажет мне в небольшой любезности и одолжит вашу Лёгкую роту.
Шарп обрадовался:
- Зачем вам моя рота?
- О, ничего особенного. Нехватка рабочих рук - вечная беда сапёров. Будьте уверены, в брешь я вас не пошлю. Вы довольны?
- Ещё бы! - Шарп мгновение колебался, признаться Хогану о своём решении вызваться в "Форлорн Хоуп" или нет. Впрочем, рассудительный ирландец едва ли одобрил бы подобное безумство, и Шарп промолчал. Вместо этого он протянул инженеру свою подзорную трубу. Хоган долго разглядывал разрушения, причинённые городской стене артиллерией:
- Готово.
- Вы уверены? - Шарп принял трубу обратно, ощутив кожей ладони стылый металл бронзовой таблички с надписью: "В благодарность. А. У. 23 сентября 1803"
- В этом никогда не бываешь уверен. Но эта брешь готова.
Одной из обязанностей сапёров при осаде было наблюдение за проделываемым пушками проломом и оценка, насколько проходима для пехоты насыпь, образованная обломками стены.
Шарп заглянул в лицо пожилому майору:
- Вы не выглядите счастливым, сэр.
- Никто не любит осады, мой друг, - Хоган нахмурился: как ранее Шарп, он сейчас прикидывал, что за сюрпризы французы припасли английскому войску там, за проломом.
Теоретически осада была наиболее научным из всех видов сражений. Артиллерийский огонь рушит стену. О том, что брешь, наконец, готова принять штурмовую группу, знают обе стороны, но у защитников есть преимущество. Им известно место атаки, время и даже пропускная способность пролома. Противники готовятся: роют сапы, контрсапы, параллели, ставят пушки, - всё в строгом соответствии с канонами осадного искусства. Но стоит только инженерам нападающей стороны дать отмашку, - готово, мол! - и всё, наука заканчивается. Пушки, конечно, палят до последней минуты (как палят они сейчас), но это уже не играет никакой роли. Теперь всё решают штыки. Ярость нападающих сталкивается с упорством обороняющихся, и сказать, чья возьмёт, не может никто. От этих мыслей страх опять сжал Шарпу сердце. Словно почувствовав его состояние, Хоган похлопал стрелка по плечу:
- Всё пройдёт гладко, Ричард, - и вдруг сменил предмет разговора, - Что слышно о вашей женщине?
- Которой?
Ирландец усмехнулся:
- Которой! Терезе, естественно.
- Ничего вот уже шестнадцать месяцев.
"Я даже не знаю, жива ли она" - подумал он. Тереза сражалась с французами в "Гверилье" или "Малой войне". Холмы и горы, служившие ей полем битвы, находились неподалёку от Сьюдад-Родриго. Шарп не видел её с того момента, как они расстались под Альмейдой и, вспоминая девушку, почувствовал внезапный прилив желания. Стройная, гордая, с чёрными, как испанская ночь, волосами, она была подобна дорогой сабле: изящная, но смертоносная.
В Англии стрелок встретился с Джейн Гиббонс, чей покойный братец пытался прикончить его под Талаверой. Джейн была воплощённой мужской грёзой: белокурой и женственной. Совершенством форм она напоминала Терезу, но на этом сходство заканчивалось. Испанка за тридцать секунд разбирала винтовку Бейкера, могла убить человека с двухсот шагов. Французы изнасиловали и умертвили мать Терезы. С тех пор не один захватчик своей мучительной смертью заплатил за причинённое ей зло. Джейн Гиббонс играла на фортепиано, писала прелестные письма и с удовольствием транжирила деньги на модисток. Они были разными, как сталь и шёлк, и он хотел их обеих.
- Тереза жива, - голос Хогана был мягок. Кто-кто, а майор знал. Несмотря на крайнюю нужду в опытных инженерах, Веллингтон предпочитал использовать Хогана по собственному разумению. Ирландец говорил по-испански, по-португальски, по-французски, мог разгадать вражеские шифры и проводил уйму времени с офицерами разведки, объезжавшими в форме тылы противника, и гверильясами. К Хогану стекалось то, что Уэлсли именовал "сведениями", и если Тереза всё ещё сражалась, майору это было известно лучше всех.
- Ваша женщина некоторое время провела на юге, и теперь возвращается сюда. Отряд возглавляет её брат, но я слышал, Терезу всё ещё зовут "La Aguja".
Улыбка осветила лицо Шарпа. Он дал её это прозвище. "La Aguja" - игла.
- Что она делала на юге?
- Понятия не имею, - Хоган тоже улыбнулся, - Сами спросите при встрече. А увидитесь вы очень скоро.
Шарп помрачнел. Слишком долго она не давала о себе знать.
- Последняя женщина, сэр, как последняя битва. Что прошло, то прошло.
Хоган захохотал:
- Боже правый! Что за унылый настрой? Вы, часом, не в пасторы решили податься? - он вытер проступившие слёзы, - Последняя женщина, надо же!
Вдоволь отсмеявшись, ирландец бросил последний взгляд на город и посерьёзнел:
- Послушайте, друг мой, я буду слишком занят во время штурма, но вы присматривайте за собой, договорились?
Шарп кивнул:
- Меня пули не берут.
- Похвальное заблуждение. Дай-то Бог…
Высоко поднимая ноги, майор побрёл по снегу к штабу. Шарп проводил его взглядом. Выжить. Зима была неподходящим временем сражаться. На эти три месяца армии обычно вставали на зимние квартиры, солдаты скучали по дому, у кого он был, по женщинам и родне, ожидая, пока весеннее солнце растопит сугробы и высушит дороги. Веллингтон не стал ждать весны. Он выступил в первые дни нового 1812 года, и в одно прекрасное морозное утро французский гарнизон Сьюдад-Родриго, проснувшись, обнаружил, что война и смерть подступили к их стенам.
Сьюдад-Родриго был только началом. Из Португалии в Испанию вели две дороги, что могли выдержать без ущерба вес тяжёлой артиллерии, тяжесть бесконечных обозов и поступь батальонов. Сьюдад-Родриго стерёг северную, и сегодня, когда на колокольне пробьют семь, Веллингтон планировал крепость взять. Тогда, чтобы оградить Португалию и отвоевать Испанию, останется лишь захватить южную дорогу. То есть взять Бадахос.