– Мишя, вы весь такой напряжённый, мы с вами ещё поговорим! Вы выпейте!
– На мороз! Всех, кто шепчет, – на мороз! – прогремел сытым голосом Всеволод Никанорович. – И прошу изъясняться только по-русски, а то я перейду на китайский!
Михаил Капитонович знал, что это неудобно, но он не мог отвести от Элеоноры глаз. Элеонора видела это и смущалась, но Михаил Капитонович ничего не мог с собою поделать.
– Ну, уважаемый Михаил Капитонович, теперь ваш черёд рассказать нашей честно́й компании, при каких обстоятельствах вы познакомились с нашей очаровательной гостьей!
"Он же всё знает! – промелькнуло в голове у Сорокина. – Что тут рассказывать?"
– А можно – я! – вдруг отозвалась Элеонора.
– Извольте, извольте! – пропел басом Всеволод Никанорович.
Элеонора рассказала о знакомстве на санях так сочно, ярко и с юмором, смешно коверкая некоторые русские слова, что за столом все, кроме Сорокина, заливались смехом. Михаил Капитонович был сражен тем, с какими подробностями был обрисован он, ефрейтор Огурцов, обоз, солдаты и окружавшая природа: зима, снег и скрип санных полозьев, и рассмеялся сам, только когда Элеонора рассказала про фляжку.
Без пяти минут девять на сцену стали выходить музыканты и настраивать инструменты. К столу подошёл конферансье и обратился к Софье Реджи:
– Уважаемая Софья Александровна, если ваша замечательная компания не будет возражать, можно обратиться к вам с просьбой одарить наших гостей вашим талантом?
Софья Реджи обвела всех взглядом, Всеволод Никанорович стал негромко аплодировать, она спросила, имеется ли свободная гримёрная, конферансье кивнул, и она пошла за ним. Ива́нов извинился и тоже встал из-за стола. Элеонора и Сорокин остались одни.
– Ужин такой вкусный, что вы, Мишя, проглотили язык? – с улыбкой произнесла она.
Сорокин молчал, смотрел на Элеонору и не мог сказать ни слова.
– Вы на меня так смотрите, как будто бы хотите съесть и меня!
– Нет! – выдавил Сорокин.
"Какие же они разные, поручик Мишя и Красный Сэм!" – подумала Элеонора. Было время, когда она не могла вспомнить внешности блондина Сорокина, и в это же время вокруг неё крутился рыжий Сэм Миллз. Она спросила:
– Вы пригласите меня танцевать?
– Конечно, леди Энн!
– Зовите меня Нора, мисс Нора, за эти годы в моей жизни ничего не произошло.
"Произойдёт!" – вдруг подумал про себя Сорокин, снова впился глазами в Элеонору и покраснел. И увидел, как она улыбнулась ему, как будто бы она прочитала эту его мысль.
"А звать я тебя буду леди Энн, как звал все эти четыре года!" – подумал он, а вслух сказал:
– Только я не умею танцевать! Не научился!
"Неужели не с кем было?" – подумала Элеонора и неожиданно почувствовала радость.
– Мы ведь не профессиональные танцоры, мы просто потанцуем…
Возвратился Ива́нов, он по-хозяйски расположился за столом, подозвал официанта и попросил налить вина Элеоноре и водки себе и Михаилу Капитоновичу. Оркестр заиграл что-то вступительное, громкое и бравурное, но это продолжалось не долго, до того момента, пока на сцену не вышла Софья Реджи. Зал стал аплодировать.
Софья запела, сначала "Жиголе́тт", потом "Берлин", потом шуточного "Жениха" с красным платочком в пальцах. Сорокин видел, что Элеонора ждёт, он видел, что Всеволод Никанорович не против пригласить её, но, видимо, догадывается о намерениях Михаила Капитоновича и не решается вмешаться в его планы. А Сорокин ждал какой-нибудь такой музыки, которая придала бы ему храбрости, но в то же время была бы очень, как ему хотелось, нежной.
Софья запела "Шёлковый шнурок", и Сорокин поднялся.
Он ошибся. Музыка была та, что он хотел, но слова:
Милый мой строен и высок,
Милый мой ласков и жесток,
Больно хлещет шёлковый шнурок.
Разве в том была моя вина,
Что казалась жизнь мрачнее сна,
Что я счастье выпила до дна?..Потом, когда судьи меня спросили:
"Этот шнурок ему вы подарили?" -
Ответила я, вспоминая:
"Не помню, не помню, не знаю!"Только раз, странно недвижим,
Он смотрел сквозь табачный дым,
Как забылась в танце я с другим.
Разве в том была моя вина,
Что от страсти я стала пьяна,
В танце я была обнажена…Потом, когда судьи меня спросили:
"Там в ту ночь вы ему изменили?" -
Ответила я, вспоминая:
"Не помню, не помню, не знаю!"В ранний час пусто в кабачке,
Ржавый крюк в дощатом потолке,
Вижу труп на шёлковом шнурке.
Разве в том была моя вина,
Что цвела пьянящая весна,
Что с другим стояла у окна?..
Элеонора плавно двигалась, подчиняясь Михаилу Капитоновичу. Она внимательно слушала и держала руку на его плече, а другой держала его ледяную кисть. Несколько раз она тревожно посмотрела на него, но ничего не сказала.
Какой это был переход… Переход из холодных саней и с чужого плеча крытой шубы к голым плечам и тёплым пальцам, к сытости и приятному опьянению. От Элеоноры чудесно пахло и от плеч и от волос, её смоляные чёрные волосы были уложены волнами, на шее висела нитка жемчуга и в ушах – жемчуг. Сорокин не ошибся ещё тогда – она действительно оказалась небольшого роста, с прекрасной фигурой, он держал её за талию и чувствовал, какая она хрупкая. Но слова в песенке "Шёлковый шнурок" никак не подходили. Когда они возвращались к столу, Элеонора пожала его пальцы и тихо произнесла:
– Я никому не дарила шёлкового шнурка.
– Извините, мисс Нора, я эту песню слышал, но только мелодию и не слушал слова…
– А мелодия действительно хорошая! Что вы делаете завтра?
Сорокин отодвинул ей стул, Всеволод Никанорович улыбнулся им, но снова сел за столом полубоком и стал слушать Софью Реджи, как бы отстраняясь и давая тем самым Михаилу Капитоновичу и Элеоноре возможность поговорить. – Я завтра свободен, завтра четверг… – А есть дни, когда вы заняты?..
– Да, в пятницу и субботу.
– Вы работаете там же?
– Почти… тоже в полиции, но в другом отделе.
– Это секрет?
– От вас нет! Меня после прихода на дорогу большевиков перевели в политический отдел, но я ещё толком не приступил, мне надо хорошо узнать город, поэтому я пока… – Он остановился, не зная, что сказать.
– Я понимаю, скорее всего, это что-то секретное?
– Я сам пока не очень разобрался…
– Ну, раз вы завтра свободны, я хотела бы побывать на могиле Екатерины Григорьевой и зайти к её родителям, немного прогуляться по городу, я от него всё же отвыкла, и мы… вместе поужинаем?
– Я в вашем распоряжении… и пообедаем!
"Позавтракать бы ещё как-нибудь!" – подумал он и покраснел.
– Сегодня до фокстрота не дошло, – с улыбкой сказала Элеонора, когда Софья запела очередную уличную песенку, и подумала: "А Сэм наверняка умеет танцевать фокстрот, по-моему, он вообще умеет всё, этот во всём опытный мужчина!"
Михаил Капитонович летел домой. Ему хотелось кричать на весь тёмный Харбин – ноябрьский, мрачный и без снега. Он настежь расстегнул пальто, ему было жарко, его душа рвалась наружу, и ветер трепал кашне. Он во всю силу любил этот город и готов был целовать серые стены его домов, в которых уже не было светящихся окон. Ещё ему хотелось выпить, потому что за весь вечер он почти не пил ни водки, ни коньяку, что был подан к десерту, а сейчас его просто распирало от желания, но он знал, что ничего такого он не сделает, потому что завтра, то есть уже сегодня, в 12 часов пополудни его будет ждать Элеонора, и они будут вместе весь день.
"Слава богу, что ни капли нет, а то бы не удержался!"
Дома он лёг и уснул, ему ничего не снилось, только под утро, уже перед тем, как просыпаться, он увидел свою старенькую прабабушку, татарскую княжну – прапраправнучку сибирского хана Кучума. Она говорила с ним, но он не понимал слов, а когда проснулся, вспомнил, что она ему улыбалась.
Элеонора лежала в горячей ванне. Она устала. Она скользила взглядом по орнаменту на кафеле, останавливалась на мерцающих бликах бронзовых кранов, резном стеклянном плафоне с яркой лампочкой над запотевшим зеркалом, наборе цветных махровых полотенец на бронзовых крючках. Проведя две недели на пароходе из Лондона до Ленинграда и ещё две в поездах от Ленинграда до Харбина, другими словами, проехав весь континент с запада на восток, она устала. Когда закончился вечер и она со всеми простилась, то подумала, что полежит в ванне пятнадцать минут и потом заснёт, но уже прошёл час, а сна не было.
"Как тут интересно всё складывается!" – думала она. Ива́нов успел ей рассказать столько всего, что она поняла, что приехала сюда не зря. После революционных лет в России тут, в Китае, завязывался целый мировой узел конфликтов. Китайский маршал Чжан Цзолин действительно набрал в свои войска русских военных из эмигрантов, а маршал Чан Кайши действительно пригласил в свои русских военных из СССР. Что же, получается, что гражданская война не кончилась? А что об этом думают и к чему готовятся Япония, Англия и США?
"А Мишя, по-моему, в меня влюблён! – Она вспомнила его ледяные пальцы и, лёжа в горячей воде, поёжилась. – Какие они, русские, всё-таки необыкновенные люди!"
Она поднялась из воды, промокнулась полотенцем и решила, что так и ляжет: русские хорошо топили даже в Китае.