Она дочистила картошку, много, потом почистила всю рыбу, которую принесла с речки и накрыла. Мужчины ещё не проснулись. Всё то, что она сейчас делала, напоминало ей её дом и её детство. Мама всегда была дома, а папа – не всегда. Мама была занята домашним хозяйством: скот, огород. Они друг дружке помогали с соседкой – тёткой Марией, а тёткин муж, дядя Гоша, был братом её отца – Николая. Оба – Дмитриевичи. Оба женились почти в одно время, Светлана Николаевна этого, конечно, не помнила, но с разницей в год или два, и жён взяли из одной деревни – Алексеевки, что в десяти километрах от Михайловки. Светлана играла с их детьми, двоюродной сестрой Верой и младшими братиками Лёнечкой и Ванечкой. Когда мама приносила её к ним завернутую в простыню и одеяло, Ванечка и Лёнечка всё норовили стянуть их с неё и тащили за углы, а Вера их отгоняла. Она была старше Светы. А когда Свете исполнилось восемь, мама и папа пропали. Тётка Мария плакала и прижимала её к себе. Потом пропал – так все говорили – дядя Мирон и чуть позже дедушка Дмитрий – Дмитрий Игнатьевич. И всё потому, что дядя Мирон отбил невесту у какого-то начальника из района. Потом Светлана Николаевна только помнила, что их долго с тёткой Марией, Верой, Лёнечкой и Ванечкой куда-то везли на телегах, потом они по мрачной реке плыли на широкой барже, а тётка Мария держала их за руки и от себя не отпускала. И очень хотелось есть. В этом смысле она понимала Михаила Капитоновича, когда он следил, чтобы она не выбрасывала то, что ещё годилось в еду.
В Енисейске медсестра Света рассказала ей не много: то, что знали её родители, и то, о чём говорили там, где она жила, в Харбине́. Но и этого Светлане Николаевне хватило надолго, чтобы об этом думать. Образ Анны Васильевны и её судьба захватили её. Только она мучилась оттого, что эта светлая женщина любила такое чудовище, как Колчак. Но постепенно в её мыслях Колчак превратился просто в мужчину, а вокруг шла жестокая и кровавая Гражданская война, где красные дрались за свою свободу с белыми и во главе белых был Колчак. Со временем Анна Васильевна и Колчак обособились в отдельную историю, и Светлана Николаевна ощутила, что она тоже хочет так любить. Мужа она побоялась расспрашивать об Анне Васильевне, хотя наверняка он что-то знал.
Эта история вдруг снова всплыла в её сознании, когда она познакомилась с Михаилом Капитоновичем. Она спросила его, он подтвердил, что это так и было, но рассказал только о том, что, когда в иркутской тюрьме Колчак прощался с Анной Васильевной перед расстрелом, они поцеловались, и Колчак сказал: "За всё надо платить". Ещё Михаил Капитонович сказал, что "наверное, во всей восточной белой армии и обозе Анна Васильевна Тимирева и Александр Васильевич Колчак были самой счастливой парой! Но за всё приходится платить". Светлана Николаевна очень этому возмутилась: как это так? Платить надо, когда в магазине или в лавке что-то покупаешь: еду, одежду или книжку – за это надо платить. А за что здесь платить? Нельзя воровать – это ясно, и этому не надо даже учить, но за что ещё надо платить? За любовь?
Она была не согласна.
Она вышла из оцепенения, взяла тряпку, но её взгляд упал на люпины – "беспородные цветы бедности", – она отшвырнула тряпку и зло подумала: "А где взять белые розы или синие пионы?" Про белые розы, которые Колчак дарил Анне Васильевне, ей рассказала медсестра Света, а синие пионы она видела сама на стенке клуба в Енисейске. В Благовещенске, когда закончилась война, совсем незадолго до того, как выйти замуж, они с Верой были на торжественном вечере в Доме офицеров, они сидели в предпоследнем ряду, но обе видели, как на сцене кто-то кому-то торжественно вручил букет, который был сверху совсем белый, а снизу темно-зелёный. Что это были за цветы, она не знала, но Вера вздохнула и сказала, что это букет белых роз.
"Верочка! – подумала Светлана Николаевна про свою двоюродную сестру. – Где она сейчас? В каком-то Урюпинске!
Давно не было писем".
Они вместе плыли на широкой барже по реке, и тётка Мария всех детей: и Веру, и Лёнечку, и Ванечку, и её, Свету, – держала рядом с собой, потому что у баржи не было бортов. Потом их высадили на большую поляну посреди леса, и тётка Мария сказала, что теперь они будут жить тут. Но жить было негде. Они носили землю и выбрасывали её на опушке, так у них появилась землянка, а потом тётка Мария, Ванечка и Лёнечка умерли от голода, а Веру и её учительница иногда кормила кашей и хлебом. Потом появился Верин папа дядя Гоша и увёз их в интернат на Кулика́н на речке Зее, а сам ушёл в армию. Потом они с Верой учились в Благовещенске в техникуме и обе вышли замуж. Вот там один раз она и видела белые розы. Но это сказала Вера, а где она сама видела белые розы? Вокруг Михайловки и на берегу их речки Слюдянки они собирали только полевые цветы и рыжие саранки.
Светлана Николаевна смахнула воспоминания, услышала храп, увидела очищенные рыбу и картошку и вспомнила, что вчера в лавке Михаил Капитонович сказал, что почти не осталось соли. "Как я забыла?" – подумала Светлана Николаевна и поняла, что ей необходимо в лавку. Она быстро подмела пол, потому что мужчины могли в любой момент проснуться, и вышла из дома.
В навесном замке-"собачке", которым была замкнута лавка, она увидела свёрнутую трубочкой бумажку. "Записка? – удивилась она. – От кого?" Она пожала плечами и развернула.
"Как только сможешь, зайди ко мне.
Ю.К.".
Она прочитала, снова пожала плечами, вошла в лавку, быстро насыпала полкило соли и вышла. "Что-то случилось?"
Записка её удивила, потому что с Юлией Константиновной, бывшей начальницей оперчасти зоны и начальницей её мужа, она почти не общалась. Она ждала, что та будет её спрашивать, куда делся муж, а через неделю после того, как он пропал, сама пришла к ней с этим вопросом. Но Юлия Константиновна пожала круглыми полными плечами и сказала, что, мол, не переживай, найдётся, в Советском Союзе никто пропасть не может. Потом в жизни Светланы Николаевны появился Михаил Капитонович, и она старалась Юлии Константиновне не попадаться на глаза, и та её не искала, и вдруг записка.
Юлия Константиновна жила в доме офицерского состава, но, когда зону распустили, она переехала в самую ближнюю к речке освободившуюся избу, чтобы самой таскать воду было недалеко.
Светлана Николаевна вошла, когда Юлия Константиновна закладывала в печку дрова.
– А, явилась, – сказала та, с трудом распрямляя затёкшие ноги. – Садись, плохие новости.
Светлана Николаевна не глядя взялась за спинку стула и села. У неё в голове пронеслась мысль о том, что, может быть, наконец-то пришла какая-то весть о её родителях. Она спрашивала о них у мужа, но тот говорил, что ничего узнать не может. Светлана Николаевна ему не верила и часто обижалась – это была вторая причина для их нечастых размолвок. Была и первая, но она об этом молчала, – это отсутствие ребёнка.
Юлия Константиновна прошла рядом с ней и тяжело уселась за стол.
– Твой муж Семён Николаевич Семягин погиб смертью храбрых. Я сегодня об этом получила телефонограмму. А тебе надо в Магадан, в управление.
Светлана Николаевна не поняла, о ком говорила Юлия Константиновна, и смотрела, как та устраивается на стуле и сметает рукою со стола несуществующие крошки.
– А ты связалась с этим… – Юлия Константиновна сказала это, никуда не глядя.
– Как?.. – Светлана Николаевна помотала головой. – Он же пропал!
– Пропал! – хмыкнула Юлия Константиновна. – Я говорила тебе, что у нас в Советском Союзе никто не может пропасть. Ты помнишь, о чём он говорил перед тем, как "пропасть"?
– Помню! – ответила Светлана Николаевна. Она с трудом понимала, о чём идёт речь, и отвечала со страхом: – Он говорил, что, когда лагерь откроют, контингент его "порвёт"… Так и говорил.
– Готовился! – Юлия Константиновна снова хмыкнула. – А ты, дурёха, не поняла! Меня же не "порвали"! Всё было секретно… Он погиб в перестрелке с бандитами, золотоискателями… где-то на севере, за Сусуманом, в тайге…
– А почему ничего не сказал?.. Сказал бы хоть, что в командировку…
– В командировку? На сколько? Они же не на старых разработках роют, их ещё надо найти! Потому и не сказал, что понимал, куда идёт, не хотел, чтобы ты, глупая, волновалась! А ты? Ладно, завтра или послезавтра на несколько дней сюда приедут инженеры, один уже приехал, смотреть, где тут можно поставить драгу, да и можно ли, она всё ж большая, а у нас золота немного, и вернутся в Магадан. Ты поедешь с ними и явишься в управление, там тебе назначат пенсию.
– А?..
– А больше я ничего не знаю.
Светлана Николаевна, как и все на большом Магадане, знала, что, когда открыли лагеря, многие бывшие зэки из уголовных занялись нелегальной добычей золота и часть бывшей охраны лагерей была переформирована в специальные отряды по их поимке.
Светлана Николаевна сидела с открытым ртом. "За всё приходится платить!" – вдруг всплыло у неё в голове.
– И что теперь? – Она ещё до конца не поняла того, что только что услышала.
– Как – что? Получишь пенсию и живи, что же ещё? Только подумай с кем и как! – Юлия Константиновна плотно сидела на стуле со сложенными на груди полными руками.
"За всё приходится платить!" – снова пронеслось в голове у Светланы Николаевны.
– А что с моими родителями? – вдруг спросила она.
– Семён тебе ничего не говорил?
– Нет! – У неё наконец получилось что-то осмысленное.
– Наверное, расскажут в управлении, только я знаю, что твоя мать отбывала в Караганде, а отец где-то на Урале…
– А за что? – Светлана Николаевна начала чувствовать свои руки.
– 58-я часть 10, а подробности расспросишь там… – И Юлия Константиновна куда-то показала головой, видимо в сторону управления.