4
До Челябинска они не доехали, поезд застрял в Судженске на два месяца. Обвалился железнодорожный мост. Выше по течению прорвало плотину. Поток воды, несущий бетонные глыбы, снес его как щепку. Десятки эшелонов, идущих с востока, встали, образовав гигантскую пробку.
Пассажиров и жителей окрестных деревень и поселков призвали на помощь. Зов Родины не мог остаться не услышанным, все прекрасно понимали обстановку - враг не дремлет. Но существовали и другие понятия: либо ты доброволец, либо дезертир и враг народа. Военные оцепили зону катастрофы. Работали под неусыпным надзором автоматчиков. Никто не обижался и уж тем более не возмущался. На разборку завалов пригнали зеков, они жили под открытым небом в поле. Пассажиры поездов под конвоем возвращались в свои вагоны. В конце концов для них поставили палатки, разрешив взять из вагонов матрацы. Для военных и высокопоставленных партийных чиновников было сделано исключение. Военные пьянствовали в своих купе, подыхая от скуки, а партийцев переправили на другой берег на понтонах сразу же, как спала вода. Режим ужесточился после попытки побега группы заключенных. Ночью они напали на палатки, захватили гражданскую одежду и попытались уйти в лес, но все были убиты автоматчиками. Теперь каждый чувствовал себя заключенным. Многие знали, что такое "зек" не понаслышке. Кормили людей плохо: овсянка на воде, сухари и рыба, которой в этих местах, на счастье, водилось много.
Слава Сталину и слава Богу, спустя два месяца кошмар кончился, пассажиров вернули в поезда. К удивлению всех, по вагонам прошел начальник поезда и раздал сухие пайки, а для тех, кто решил вернуться в Хабаровск или дальше, открылся ресторан, обеспеченный продуктами на пять суток. Это была самая радостная новость за последние месяцы. Семью Тарасовых она обрадовала больше других, они ехали с детьми.
- Воблу не трогать, - строго сказала мать, - у нас только одна бутылка воды. Я не уверена, что в поезде ее много. Начальники могли не подумать об этом, у них без нас хлопот хватает. И чай проводники не предлагают.
Жена известного химика Андрея Александровича Тарасова Ирина Николаевна знала, что говорит. Всю войну она прослужила сестрой милосердия в блуждающем по фронтам санитарном поезде-госпитале. И вообще главой семьи была Ирина, а не муж. Он не возражал и не пытался быть лидером. Ирина Николаевна имела прирожденный организаторский талант, Андрей Александрович был погружен в свои научные изыскания. Он обожал детей и баловал их, а мама выдвигала слишком много требований и наказывала за каждую провинность. Что тут говорить, папу они любили больше, чем маму, но и его им приходилось иногда жалеть. Доставалось бедняге за забытые дома ключи, за невымытую за собой чашку или брошенную где не положено газету.
Мать слушались все, и никто не смел ей возражать. Старшим ребенком был Коля, ему исполнилось восемь, а Насте только шесть. Хорошо, когда брат старше сестры, но за все бедокурства Настены спрашивали с Коли, а если что-то натворил сын, попадало отцу. Только мама всегда и во всем была права. Раз мама сказала: "Воблу не трогать!", никто на нее больше не смотрел.
- Я бы не воды, я бы пива выпил, - мечтательно заявил отец.
- О чем ты говоришь, Андрюша? - с тоской в голосе сказала жена. - Мы возвращаемся в никуда. Служебную квартиру в Хабаровске сдали, а в Челябинске наверняка уже взяли другого: лаборатории требовался руководитель, а он не приехал. Ты же не пуп земли, чтобы тебя ждать бесконечно. И в Хабаровске твое место заняли. Что будем делать? Ни жилья, ни работы. Ты даже не член партии, чтобы пойти в горком.
- Зато ты член партии, орденоносец, фронтовик. Почему тебе не сходить?
- Медсестрам квартиры не дают, у нас каждый третий - фронтовик. Инвалиды войны живут в ночлежках и общежитиях. Начальство на тебя обижено. Только тебя поманили в Челябинск, тут же сорвался с места. Обратно уже не возьмут.
- В Челябинске огромный институт, современное оборудование. Глобальные проблемы решаются. Я правильно сделал, но, видно, не судьба. Пойду в школу, преподавать.
Поезд часто останавливался, стояли подолгу.
- Так мы и за пять суток не доедем, - ворчала Ирина. - Ползем в час по чайной ложке.
- Выскочим на Транссиб, полетим стрелой. Мы же на объездной ветке. Судженск, где мы застряли, находится посередине трехсоткилометрового объезда.
- Но почему нас погнали в объезд?
- Как ты не понимаешь, Ириша. Транссиб перегружен. В народной республике Корея идет война, мы обязаны помочь товарищам оружием. Все пассажирские поезда идут в обход. Даже уголь и лес гонят обходными путями. Никому не интересно держать нас на дороге, существуют интересы выше наших. Мы должны это понимать.
- Понимаю. Все я понимаю. Я всю жизнь только и делаю, что все понимаю. Как собака. И тоже сказать ничего не могу. О чем они думали? Дали людям паек - одни консервы фронтовых времен. А они подумали, как я открою эти банки? И где вода?
- Нож в каком-нибудь купе найдется. Почему тебя вода так волнует? На любой станции есть вода.
- Мечтатель. Если нас погонят и мы, как ты говоришь, "полетим стрелой", остановок не будет. Когда нас выстроили на платформе перед посадкой, я видела, что загружали в девятый вагон, где находится ресторан. Пайки загрузили, а воду не привезли. И еще, Андрюша. Ты помнишь, сколько народу ехало с нами в ту сторону? Вагон был полон, а на свои места вернулась половина, в лучшем случае.
- Кто-то мог изъявить желание остаться на стройке.
- Ну да. Очень им нужен художник с дочерью из соседнего купе. Ах, какой специалист-строитель. А куда делись военные? Майор с женой занимали купе, соседнее - капитан, тот, что жену на платформе не дождался. И женщины нет с детьми. Они ехали в деревню на каникулы. Погуляли детки, воздухом подышали, парного молочка попили…
- Может, их посадили на более ранний поезд, наш ушел из Камска одним из последних. Были первыми, оказались в хвосте. Тем, кто торопился, могли пойти навстречу.
- Один ты никуда не торопишься.
Ближе к вечеру Ирина Николаевна отправилась к проводнику.
- Скажите, любезный, а мы можем попросить чаю?
- Вы из двенадцатого купе?
- Совершенно верно. У нас двое детей.
- Вы возвращаетесь в Хабаровск и можете пойти в ресторан. У меня чай только для тех пассажиров, которым ехать не дольше суток. Сейчас я вам отдам ваши билеты, и вы их предъявите подавальщице.
- И часто мы можем посещать ресторан?
- В завтрак и ужин. Обед сухим пайком. Возьмите ваши билеты.
Пожилой проводник был очень строг, Ирина понимала - конфликтовать не надо, здесь он главный, споры ни к чему не приведут. И все же спросила:
- Проблема с водой?
- Решаемая. Водой нас обеспечат в ближайшем городе. Идите, гражданочка, и не нервничайте. Государство заботится о своем народе.
Об этом она слышала с детства, но когда с ее санитарного поезда стали снимать легко раненных, чтобы отправить в бой, Ирина усомнилась в трогательной заботе о народе.
Возможность поесть в ресторане обрадовала ребят и мужа. Они мечтали о борще и мясе, но никакого борща в меню не оказалось. Давали гречневую кашу с тушенкой, два куска черного хлеба, стакан чая и свежие огурцы. Когда подошла очередь, за один столик пригласили семью Тарасовых и молодую парочку, хотя мест было всего четыре.
- Дети могут сесть к нам на колени. Все усядемся, - поспешил сказать Андрей Александрович, не дав возможности жене вступить в очередной конфликт.
Уселись и тут же съели все, что подали. В ожидании чая разговорились. Молодого человека звали Семен, он был востоковедом, а его девушку - Таней.
- Ваше путешествие тоже сорвалось? - спросила Ирина. - Вы из Хабаровска?
- Оно не сорвалось, - сказала Таня, - в Хабаровск мы не вернемся. Мы беглецы, сойдем на первой же станции и будем ждать поезда на запад. У нас нет обратного пути.
- Танюша, не преувеличивай, - смутился молодой человек.
- Какая интригующая история! - воскликнула Ирина, не умевшая сдерживать присущие ей любопытство и разговорчивость. - Такая красивая пара и бегство. Я догадалась. Так чьи родители оказались монстрами?
- Мои, - вздохнула Таня. - Сема из Ленинграда, он ученый, работал в Хабаровске с японскими архивами. А я родилась и жила всю жизнь в Хабаровске. Мой отец партийный работник, а мама журналист. Командировка Семы кончилась, ему надо возвращаться в Ленинград, а меня не отпускали. Это же эгоизм! Я должна растить брата и ухаживать за бабушкой, потому что мои родители очень заняты. А я хочу воспитывать собственных детей. Одним словом, я сбежала. Из Красноярска отправила телеграмму, чтобы не беспокоились.
- Большую ошибку сделала, Танюша, - сказала Ирина. - Если бы твой отец захотел, смог бы тебя ссадить с поезда. Телеграмма из Красноярска до Хабаровска идет два часа, легко высчитать, какой поезд останавливался в Красноярске.
- Я об этом не подумала. Папа у меня всемогущий, первый секретарь обкома партии.
Ирина нахмурила брови.
- Постой, постой, так ты дочка Бугримова Виктора Тимофеевича?
- Да. К сожалению. Папа и мысли не допускал, что его дочь может уехать. Для меня уже разложили мягкую дорожку-и институт выбрали, и мужа. Дудки! Со мной этот фокус не пройдет.
- Характером ты, конечно, в папу пошла, Танюша, - мягко улыбаясь, продолжала Ирина. - Молодец! А где вы живете в Ленинграде, Семен? Я часто бываю в вашем чудном городе. Мы с удовольствием заглянем к вам в гости при случае. Вы очень милая пара.
- Милости просим. Я живу в центре. Мойка, двадцать один, третий этаж, квартира двенадцать. Легко запомнить. Двадцать один и двадцать один наоборот, то есть двенадцать.
- Непременно заглянем.