- Мы с Иваном Андреевичем придерживаемся магнитной гипотезы ориентировки угрей, - объясняла мне Елена Павловна (говоря о научных проблемах, она всегда называла мужа официально - по фамилии или по имени-отчеству). - Большинство исследователей предполагает, будто угри находят дорогу к местам нереста, ориентируясь прежде всего по изменениям температуры и солености воды. Вода Саргассова моря отличается как раз самой высокой средней температурой в Атлантике и наивысшей соленостью. Так что, считают многие биологи, угри просто плывут в ту сторону, где вода теплее и солонее, и в конце концов как бы автоматически оказываются в Саргассовом море…
- По принципу детской игры: "Теплее… Еще теплее… Горячо"?
- Вот именно. Но есть факты, противоречащие этой вроде бы весьма простой и стройной гипотезе. Дело в том, что в Средиземном море температура воды и соленость еще больше, чем в Саргассовом. Почему же угри все-таки уходят отсюда на нерест в центр Атлантики? Непонятно. Чтобы как-то преодолеть, снять это противоречие, сторонники "температурной гипотезы", если можно ее так назвать, вынуждены выдвигать добавочные предположения: будто угрей из Средиземного моря просто выносит к местам нереста через Гибралтар глубинное течение. Но это уже весьма усложняет гипотезу. Получается, что европейские угри, родившиеся некогда в одном месте, потом, при возвращении на свою родину, в Саргассово море, ведут себя совершенно по-разному, в зависимости от того, где они провели свою жизнь - в реках бассейна Средиземного моря или Прибалтики: одни плывут по течению, другие - против него.
- А какова же ваша точка зрения?
- Мы с Макаровым считаем, что в основе ориентировки угрей главную роль играет земной магнетизм. Как раз в районе Саргассова моря расположена сильная магнитная аномалия, открытая, кстати сказать, нашими советскими учеными во время плаваний известной шхуны "Заря". Вот угри и плывут сюда отовсюду, ориентируясь по изменениям магнитного поля…
- То есть у них есть своеобразный магнитный компас?
- Примерно так, но только, конечно, у речных угрей это гораздо сложнее. Мы до сих пор не знаем, каким именно органом могут они воспринимать изменения магнитного поля… Но лабораторные опыты показывают, что угри весьма чувствительны к магнитным воздействиям, правда, лишь определенного вида. Но я не стану забивать вам голову цифрами. - Елена Павловна улыбнулась. - И так, наверное, у вас голова уже пухнет. В каждой лаборатории - свое, и все надо понять… Хотя бы приблизительно.
- Пухнет голова, Елена Павловна, вы угадали, - вздохнул я. - Уже шляпа не налезает, в которой я прилетел из Москвы. Цифр в самом деле, пожалуй, мне пока не надо. А вот в самых общих чертах: как вы надеетесь проверить свою гипотезу во время нашего плавания?
- Ну, не случайно мы отправились из Черного моря. Путь угрей, плывущих на нерест из Прибалтики, проследили в прошлом году. При этом впервые велась непрерывная запись всех изменений магнитного поля по дороге. Теперь такие же всесторонние исследования предстоит провести и по маршруту угрей, плывущих к местам нереста из Черного и Средиземного морей. У Босфора мы выпустим в море и тех угрей, что привезли из Прибалтики. Очень интересно узнать, найдут ли они дорогу, по которой им никогда в жизни не приходилось раньше плавать, или станут сбиваться с пути? Надеемся, что это даст возможность окончательно проверить, какая именно гипотеза является правильной, и разгадать, наконец, тайну ориентации речных угрей в открытом океане.
Я исписывал этими сведениями один блокнот за другим, и голова моя в самом деле начинала распухать от сложных гипотез, связанных к тому же сразу с несколькими совершенно разными областями науки.
Посудите сами: после беседы об угрях с Еленой Павловной я попадал в лабораторию биохимии, и здесь Казимир Павлович Бек ошеломлял меня совсем иными проблемами.
Казимир Павлович был сутуловат, медлителен в движениях, всегда задумчив и немного рассеян. Беседуя, он любил расхаживать, заложив руки за спину. Пожалуй, он больше всего приближался к традиционному типу кабинетного затворника по сравнению с другими учеными на "Богатыре", особенно по сравнению с такой "несолидной" на вид, похожей на мальчишку Еленой Павловной или насмешливо-щеголеватым Волошиным. Но потом мне суждено было узнать, что такое представление о Беке оказалось совершенно ошибочным…
- Одна из проблем, которыми занимается наша лаборатория, - это поиски способов ныряния человека на большие глубины, - рассказывал он размеренным, глуховатым голосом, рассеянно выстукивая пальцами в то же время какую-то сложную мелодию по столешнице.
- Без глубоководных снарядов - скафандров или батискафов?
- Да. Настало время человеку осваивать глубины океанов, и это задача не менее важная, чем освоение космоса. И пожалуй, не менее сложная. Не так давно на международном конгрессе по исследованию глубин известный французский подводник Жак-Ив Кусто даже предложил хирургическим путем создать новый вид людей - "человека подводного". Для этого он предлагает дать человеку искусственные жабры, снабдить его миниатюрным легочно-сердечным аппаратом, который бы вводил кислород из воды непосредственна в кровь и удалял из нее углекислоту. Чтобы тело человека могло противостоять давлению воды на глубинах, по идее Кусто, придется легкие и все полости костей заполнить какой-нибудь нейтральной жидкостью, а нервные центры дыхания - соответствующим образом затормозить…
- Похоже, что мечта Беляева об Ихтиандре становится уже рабочим планом ученых?
Казимир Павлович улыбнулся:
- Пожалуй. Только, естественно, в более сложном виде.
- А как вы относитесь к этой идее? Мне показалось по вашему тону, что вы ее не разделяете. Считаете невозможной?
- Я не люблю этого слова: "невозможно", - ответил Бек, пожав плечами. - Думаю, что такому умельцу, как наш Сергей Сергеевич, не составило бы особого труда сделать искусственные жабры, а блистательный хирург, вроде Логинова, сумел бы вживить их в человеческий организм. Но мы думаем, что можно обойтись и без уродования человека. Есть полная уверенность, что в самое ближайшее время люди смогут нырять на глубину двух километров в обычном акваланге и даже вообще без него.
- Над этим вы и работаете?
Казимир Павлович кивнул.
- А в чем заключается суть ваших исследований? - спросил я и добавил: - В самых общих чертах.
Поспешность, с какой я, видимо, это сказал, заставила Казимира Павловича снова улыбнуться.
- Ну, в самых общих чертах, мы пытаемся найти такой состав газовой смеси для дыхания, чтобы он при погружении на большие глубины обеспечивал аквалангиста достаточным количеством кислорода, а в то же время не вызывал опасных заболеваний, вроде "глубинного опьянения", о котором вы, наверное, слыхали, и "кессонной болезни" при подъеме на поверхность…
- И эти смеси вы проверяете на козе? - спросил я, вспомнив удивительное зрелище козы в аквариуме, которым поразил меня Волошин при первом осмотре института. - Вы взяли ее с собой?
- Козу? Конечно, даже не одну, а целое стадо - пять коз.
- Но почему именно коз вы выбрали для опытов по нырянию на большие глубины?
- Просто потому, что дыхательная система у них ближе всего к нашей, человеческой.
Потом я не раз видел этих коз - и когда они отдыхали между опытами, меланхолически жуя сено и сердито поглядывая на меня желтыми глазами из-за загородки, и во время опытов, когда в барокамере они "ныряли" на различную глубину в забавных, специально скроенных по козьей голове аквалангах. Давление в камере менялось, и, оставаясь в лаборатории, коза как бы погружалась все глубже и глубже, разведывая путь в глубины океанов для человека.
Необычность и разнообразие научного материала, в котором следовало разобраться, приводили меня в тихое отчаяние. Вечерами я сидел в каюте, обложившись толстенными учеными фолиантами и всякими научными отчетами, похожими на издевательскую абракадабру.
- Что, тяжеленько приходится? - подтрунивал Волошин, возвращаясь поздно вечером в каюту и приступая к традиционному ритуалу дыхательной гимнастики и умыванию перед сном. - Слушайте, хотите, я буду впихивать в вас знания во сне? Гипнопедия нынче в моде. Подключу к вам магнитофончик, и будет он вам нашептывать: "Принятая система отсчета…"