К счастью ли, к сожалению, но замечал оратор лишнее сказанное, не до того, как произносил, а уже после, что оправдывал про себя, а потом и совсем плюнув, решил, что даже услышанное в таких подробностях, все равно ни к чему не приведет.
- Ну, хорошо… вы скажете, что это невероятная история! Я же продолжу, тогда по окончанию, мы и взглянем каждый со своей стороны. Так вот… Дедушка, между прочем, попал в блокадный Ленинград. Это был тот период, когда о нем, Мойше Ароновиче, все забыли! Какие ценности, когда кушать нечего? Я еще помню его рассказы о том времени. Кое-что у него, конечно, было. Такие, как он всегда на черный день имеют запас, который никогда не кончается.
Тогда было ни так! Голод погнал его на рынок. Конечно, получая карточки, а он работал (пусть и в музее), но можно было выжить. А к тому времени он заработал диабет и нуждался не только в питании, да и лекарствах тоже. Иногда его выручали оказываемые услуги, но они были эпизодическими, а потому подошло время, когда, взяв не дорогую брошь, вооружившись надеждой, он отправился на барахолку.
Уже в мирное время он рассказывал с юмором, как, уже держа в руках банку тушенки и четвертинку хлеба, он осознал цену этих продуктов. До войны, продав эту безделушку, можно было приобрести, подержанный автомобиль. Это просто убило его!
В очередной раз его пригласили для оценки ювелирных изделий к одному партийному работнику. Каково же было его удивление, когда среди представленных украшений он различил свою брошь! Он так и сказал, когда очередь дошла до нее: "Банка тушенки и четверть хлеба!". Его ни сразу поняли, а после разъяснения, обоим стало понятно, что дедушка, как принято говорить, слишком много знает!
Тут Мойша Аронович собрался было похоронить себя с мученическим венцом на голове, да ни тут-то было. Чиновник понял, что рано или поздно такой же фокус может произойти вновь, а этот, по крайней мере, ничего не просит, не угрожает, не шантажирует, но удивлен, и всего лишь, очень голоден. Дед согласился на предложение увеличения пайка, конечно, за счет государства - приходил каждую неделю. Дело дошло до того, что в конечном итоге он стал звеном, заменившим предыдущих двоих людей, бывшими просто уголовниками, которые пропали в неизвестном направлении.
Работая на этого партработника, дед не просил ничего, но, как всегда, забирал сам, сколько считал необходимым. Конечно, это было не соизмеримо с тем, что творилось в довоенный период, но по окончании блокады, он смог вывезти объемистый саквояж, который скоро пришлось спустить в уже привычную дыру очередного туалета, причем просто сбросив, безо всякой упаковки.
Между прочем именно это место я в ближайшее время и собрался обследовать…
Многозначительно замолчав, Арон обратил свой взгляд на слушателей и, поняв их необузданную заинтересованность, продолжил, чего собственно и добивался - он вновь стал центром внимания.
Последние слова зацепили, даже показались правдой, но вопрос о месте и участии в этой "экспедиции" пока только формировался в головах Андрея и, возможно, Марии, но это чувствовалось, а потому стало зацепкой, которую Держава обязательно намеревался использовать, и не далее как сегодня же ночью.
Думая об этом, он послал возлежащей на "облаке" нимфе воздушный поцелуй, обернувшийся, сразу ставшим томным взглядом, чуть прищурившихся глаз. Правда, это не говорило о желании его, как мужчины, а скорее о ее сконцентрированном внимании на словах Арона, что и подтвердилось моментальной правильной, то есть именно той реакцией, которая была для него наиболее желательна.
- Так вот, опять говорю я вам… На новом месте, куда он был послан по старой памяти московскими, оставшимися в живых "революционными" знакомыми, пришлось восстанавливать ювелирную промышленность. Его роль в этом была не велика, но все же важна и специфична. Он был честен с теми, кто был честен с ним. На сей раз не было ни одного человека, кто бы осмелился украсть государственное, для него это тоже стало табу.
Тогда он был уже на восьмом десятке, потерявший вторую жену, имея на руках нас четверых. Мы, его внуки, во время войны были отправлены в Алма-Ату, вместе с родственниками. Сам он просто не успел, потому и попал в блокаду. В таком состоянии, бывшем далеком от идеального здоровья, совершенно больным и морально надорванным, он не взял и маленькой крохи. Но как всегда бывает, нашелся вор, который украв, попытался спихнуть все на него.
Честно говоря, он совсем забыл о спрятанном саквояже, и лишь в последний минуты вспомнил о драгоценностях. Я помню тот момент, когда он чуть не попавший в фары подъехавшего грузовика, набитого солдатами, как молодой заяц несся к туалету, прижимал к груди тяжелую ношу. Через пять минут его выволокли оттуда без штанов, дурно пахнущего и всего трясущегося. Он что-то пытался объяснить, но его, как принято, только били и не слушали.
Через трое суток его вернули! За это время мы не съели ни зернышка, боясь даже покинуть сарай, в котором жили. Мы думали, что машина та же, что забрала дедушку в ту страшную ночь, и теперь приехала за нами. Но надо знать Мойшу Ароновича, чтобы не впадать в уныние и не предаваться панике. Его привезли в новом пальто, новом костюме, фетровая шляпа еще, кажется, парилась после глажки, а туфли отливали не тронутым лаком.
Что там произошло за это время никому не известно, но дед взял нас за руки и отвел к кузову, в который мы и залезли. Через час мы уже купались по очереди в большой ванной, в горячей воде, которую не видели несколько лет. Потом нажрались! Да-да! Именно! Мы ели, не переставая минут пятнадцать, совершенно не жуя, не разбирая, что именно запихиваем в рот. Точно я помню, что из одной руки я не мог выпустить целую сахарную "голову", а в конце, обжигаясь пил крепкий чай, ее и облизывая. Причем делал я это так, чтобы потом никто не стал зариться на оставшееся.
А потом было чудо! Не сразу, где-то через месяц, вместе с дедом в дом, который мы заняли, пришел человек, которого узнал только старший брат. Это был отец! Он воевал, несколько раз был ранен, пропал без вести, потом оказался в плену. Он наша гордость и во многом на все советское время защита, поскольку, оказывается, служил в армейской разведке. Грудь его в орденах. Даже в плену он умудрился организовать мятеж, закончившийся удачно. Несколько десятков человек скрылось в горах и после присоединилось к партизанам. Это была Европа, поэтому были и иностранные ордена. Вообще, он был популярным при Брежневе, написал мемуары и так далее.
Деда, своего отца, он не любил - знал о его проделках, а потому не желал пользоваться на чужом горе заработанным. "За глаза" дедушка почему-то называл его "выродком", хотя побаивался и уважал. Отец передал нам карту, обещав старику, но сам даже не взглянет на нее. Разрывая на четыре части, он надеялся, как теперь видится, избавить нас от ненависти и соперничества на почве златолюбия, и кажется, у него это получилось. По крайней мере, мы не перегрызли из-за этого друг другу глотки. А ведь могли!..
Какие-то воспоминания, наверняка не совсем приятные, связанные с этой охотой, всплыли из его памяти. Арон глубоко вздохнул, посмотрел с печалью и продолжил, будто равнодушно:
- Вообще, мне все это надоело, всего не найдешь, не потратишь, а переданное потомству…, кто знает, чем это закончится! Может и следует остановиться. Вот еду сейчас искать место, а ведь богатства мне эти… ну точно не нужны. Они лишние… Вот говорю сейчас, а верю ли в сказанное? Вдруг пожалею о рассказанном. Я вообще-то не жадный… а если и жадный, то только до баб!..
Почему-то оба слушателя мгновенно прониклись к нему добрым и теплым чувством из-за последних нескольких фраз, совсем не похожих на весь предыдущий рассказ, но не надолго. Огонек вновь загорелся, желание страсти опьянило и вновь взяло верх. Арон наигранно принял воинствующую позу.
Сказанное требовало продолжения, и он решил в конец заинтриговать и девушку, и мужчину, задав им неожиданный вопрос:
- Ну что, войдете в долю, только чур, заботы поровну?!..
Они уже созрели к мысли об участии, но не могли, набравшись наглости, хотя бы начать разговор на эту тему. Мало того, они до сих пор не были уверенны, а правда ли то, о чем слышали. Не верилось, что об этом такой осторожный и продуманный человек может рассказать первым встречным, даже ради того, чтобы переспать с понравившейся женщиной, пусть и младше себя почти на сорок лет…
Ответ получился немного скомканный, и начался с высказываний недоверия к самой истории.
- При всем уважении, Арон Карлович, вот эти вот… как бы их… фикалийные закрома вашего многоуважаемого дедушки больше смахивают на салонный анекдот в офицерском собрании времен февральской революции…
Андрей, совсем не желая произвести ни на кого впечатления, произвел этой маленькой фразой небольшой фурор, но, не заметив его, продолжил, не останавливаясь:
- Честно говоря, я даже заслушался, но объясните нам, что здесь правда, а что, все же - вымысел. И зачем вам, вдруг, понадобились совершенно бесполезные товарищи в этом деле? Да вы нас просто не знаете! А вдруг мы вас ограбим? Или… там… еще что…
Арон, пока не оскорбившись, а скорее обрадовавшись, что появляется возможность отступить, представив все, как шутку. К тому же ему начала не нравиться перспектива делиться с этими людьми, которые и правда вряд ли смогут быть полезны хотя бы чем-нибудь.
Только он открыл рот, как прозвучал голос, по которому, оказывается, мужчины соскучились: