Циммерман был страшно удивлен, когда в первый же день сумел сравнительно легко завербовать одного рабочего.
- Все равно жрать нечего, - видя явное недоумение на лице вербовщика, оправдывал свое решение рабочий с впалыми, иссиня-бледными щеками. - Чем здесь с голоду умирать, так лучше попробовать счастья в вашей хваленой неметчине.
Циммерман довольно бурно развил свою деятельность, намереваясь заслужить директорскую благосклонность. На вербовку он выезжал в районы, откуда неизменно привозил какие-либо вещицы в качестве подарка шефу. Жадный Хушто по достоинству оценил нового работника, и тот вскоре стал его особо доверенным лицом. По просьбе шефа Циммерман скупал по дешевке все, что могло пригодиться для большой семьи Хушто, и даже помогал отправлять бесконечные посылки в Дрезден. Это было Генриху кстати, ибо связь с командиром партизанской бригады "Авангард" ему надлежало осуществлять через ларек, торгующий на рынке поношенными вещами. Хозяйка ларька, пани Елена, была у немцев вне подозрений. Она всем говорила, что до войны занимала незаметную должность заведующей детским приютом. В 1937 году ее муж, партийный работник, был по доносу репрессирован, поэтому пани Елена имела все основания ненавидеть Советскую власть. Она отказалась эвакуироваться на Урал. Ей милостиво разрешили занять бывший колхозный ларек на могилевском рынке и открыть частную торговлю поношенными вещами. Клиентура пани Елены постепенно расширялась, ей охотно стали сбывать отобранные у местного населения вещи полицаи, немецкие солдаты и даже офицеры. Товарооборот ларька настолько возрос, что одна пани Елена не могла управляться с делами. Она вынуждена была нанять работницу - оставшуюся без родителей Настю, с согласия немецких оккупационных властей, конечно.
Ларек пани Елены, как с приходом немцев стала величать себя его хозяйка, стал пунктом связи партизанской бригады Ефимчука с могилевским подпольем. Циммерману предписывалось иметь связь только с Настей. Слишком дорога была для партизанской бригады и местного подполья пани Елена, чтобы хоть как-то ставить ее под удар. А Настя очень и очень мила. Ведь приезжий немец мог в нее и влюбиться, тем более к ней уже многие пристают с заманчивыми предложениями.
Отыскать на городском рынке торговое заведение пани Елены для Циммермана не представляло труда. Ларек расположился рядом с крытым павильоном для продажи овощей и фруктов. За прилавком стояла высокая женщина со строгим, сухим лицом. Она придирчиво вертела в цепких руках какую-то шубейку, оценивая товар. "Пани Елена", - догадался Циммерман и прошел мимо. С комплектом агитационных плакатов в руках он не спеша обходил рынок, иногда останавливался у той или иной группки людей и принимался уговаривать их поехать на работу в Германию. Свое выступление он иллюстрировал плакатами. Увидев наконец за прилавком Настю, он как бы мимоходом обратил внимание на привлекательное лицо девушки.
- Какая милая славяночка?! - остановился Генрих у ларька. - О, с такой внешностью можно прекрасно устроиться горничной в самую аристократическую германскую семью. Предлагаю воспользоваться моими услугами, - и он галантно стал разворачивать перед смущенной девушкой плакат за плакатом.
- Благодарю! Мне пока хорошо и здесь. Пани Елена меня ценит как работницу, - резко ответила Настя, привыкшая к подобному обращению. - А моя хозяйка пользуется доверием и уважением самих господ офицеров, - для вескости добавила она.
- Жаль. Очень жаль. Лично я бы на вашем места поменял это барахло на светлые комнаты в Берлине.
- Еще раз благодарю…
Циммерман оглянулся: поблизости никого не было. Спросил негромко:
- У вас случайно не найдется хромовых сапог сорок третьего размера с высоким подъемом? Для меня.
- Точно такие сапоги проданы вчера. Зайдите через три дня, под вечер. Возможно, достанем для вас, - ответила на пароль Настя и засмущалась. - Ой, а я ведь вас сначала за настоящего немца приняла.
- Я и есть немец, - улыбнулся Генрих. - Сотрудник могилевской конторы по вербовке рабочей силы в Германию Генрих Циммерман, - представился он. - И отныне ваш ревнивый кавалер, который никому не позволит заглядываться на панночку.
- Вот хорошо-то! - вырвалось у Насти. - А то одолевают просто. Хоть на глаза не показывайся. Я и так уж стала меньше в ларьке бывать.
- Теперь полегче станет, отобью вашим вздыхателям охоту, - засмеялся Генрих. - Большому передайте: устроился надежно.
- Передам.
К ларьку подходил усатый полицай, искоса поглядывая на собеседников. Генрих его не видел. Настя слегка дотронулась до его руки.
- Так вы подумайте о моем предложении, панночка, - громко произнес Генрих. - Удивительные все же славянские девушки, - повернулся он к полицаю. - Им предлагают должность горничных в богатых немецких семьях, а они предпочитают рыться в грязных тряпках!
- Когда подожмет брюхо от голода, согласятся и на посудомоек, - пробурчал в ответ полицай.
Генрих свернул плакаты в рулон.
- Я еще зайду к вам.
- Заходите, - ответила девушка.
Настя была предупреждена о возможном приходе Циммермана. Большой, как они называли командира партизанской бригады Ефимчука, просил быть особо внимательной к нему и немедленно пересылать его сообщения в бригаду. Она тут же рассказала пани Елене о визите нового гостя, и та вывесила в витрине белую блузку, расшитую синим белорусским орнаментом.
К ларьку развязной походкой подошел небольшого роста длинноволосый бойкий парень с грубым лицом. На нем был старинный кожух, широкие галифе с красными лампасами, на одной ноге кожаный сапог, а на другой - лапоть. За плечом болталась потрепанная двухрядка. Вытащив из-под кожуха смятую замасленную рубашку, он небрежно бросил ее на прилавок.
- Отдаю задаром, достопочтимая пани-фрау-госпожа Элен!
- Такую дрянь не беру!
- Что вы?! Износу нету. Сам бы одевал по престольным праздникам, да душа жажды просит. На полстаканчика бы, а?
- Пошел вон, Фимка! - отрезала пани Елена и, незаметно сунув клочок бумаги в складки рубашки, ушла в кладовую. Явно огорченный, Фимка сгреб свой товар, запихал под кожух и, проклиная все на свете, быстро скрылся в толпе. Донесся звук гармошки и его звонкий с хрипотцой голос:
Любо, братцы, любо,
Эх любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
На полстаканчика приходилось зарабатывать горлом, распевая некогда любимую песню батьки Махно.
Фимка был самой известной личностью на могилевском рынке. Он всегда вертелся среди торговцев, и те, избавляясь от его липучей назойливости, совали что-нибудь в его длинные руки. Себя Фимка с гордостью величал родственником самого атамана Махно, гулявшего по Украине в гражданскую войну. И дескать, внешне он походит на него: тот же маленький рост, те же топорные черты лица, ниспадающие на плечи волосы-сосульки. У них был один и тот же тембр голоса, пристрастие к игре на двухрядке, одна любимая песня. Многие действительно считали Фимку отпрыском махновского рода.
Фимка был лучшим разведчиком партизанской бригады и самым надежным связным. В его обязанности входило не спускать глаз с ларька по торговле поношенными вещами и в случае провала сделать все возможное для спасения пани Елены и Насти.
В этот же день он передал в бригаду сведения о легализации Генриха Циммермана. Насте Ефимчук предписывал "влюбить" в себя внешне очень привлекательного немца, что даст возможность им видеться ежедневно.
Самой Насте, откровенно говоря, это задание не нравилось. Она хотела быть в рядах партизан, взрывать железнодорожные мосты, пускать под откосы воинские эшелоны, участвовать в дерзких налетах на вражеские гарнизоны. Вместо этого она вот уже почти два года вынуждена копаться в грязных поношенных вещах…
…До войны Настя мечтала стать врачом. Ее мать умерла от воспаления легких, когда девочка перешла в восьмой класс. Тогда же она дала клятву стать знаменитым доктором и посвятить всю жизнь лечению людей. Среднюю школу Настя окончила в своем родном городе Борисове в самый канун войны. Отец в первый же день ушел добровольцем в армию, а за ней из глухой деревни приехала бабушка, намереваясь увезти внучку к себе. Настя наотрез отказалась. Она хотела стать народным мстителем. Вначале по решению райкома комсомола Насте, как бывшему комсоргу школы, пришлось сопровождать до Могилева отдыхавших в лагере под Борисовом пионеров. Возвратиться не пришлось: гитлеровцы уже шагали по ее родной земле. Тогда-то она и попала в создаваемую Ефимчуком партизанскую бригаду, находившуюся в густых лесах, где-то между Борисовом и Могилевом. Когда немцы заняли Могилев, Ефимчук приказал Насте отправляться в город в помощницы к пани Елене.
- Я хочу воевать, а не торговать в ларьке тряпьем! - запротестовала девушка.
- Там ты больше принесешь пользы, чем здесь, в лесу.
- Да не смогу я показываться в городе! - упиралась Настя. - Немцы будут зариться на меня…
Она была очень привлекательна. Красивое матовое лицо, по-детски чуть припухлые пунцовые губы, темные вразлет брови, серые с голубизной огромные глаза, едва заметные ямочки на щеках и конопляного цвета длинная коса, уложенная вокруг головы, делали ее неотразимой. Еще в школе за Настей бегали мальчишки, не давали ей проходу. Уезжала от них на каникулы к бабушке, но и там деревенские парни приставали к ней. Насте же никто из парней не нравился. Ей надоедало их постоянное ухаживание. Порой она сожалела, что родилась такой красивой.
- И хорошо, что ты у нас образец настоящей белорусской красавицы. Быстрее подденешь на крючок кого надо, - стоял на своем Ефимчук.
Так Настя стала помощницей пани Елены…