Велико было войско, потемнело кругом от лошадиных спин. А еще кроме всадников были другие, пешие, они шли на своих двоих или сидели в обозах, свесив ноги в простых стоптанных поршнях - это были бедняки из разоренных кочевий, у которых не осталось за душой ничего. Они не пели и не переговаривались между собой. Взгляды их были пусты, а лица, кажется, высохли совсем, до костей черепа, и кожа была вроде тонкой грязевой корки на этих костях. Но и эти люди поднялись над землей как ковыль, взяли в руки дубины и луки, и, собрав все свое жизненное тепло, все что осталось, пошли вместе со всеми.
Время шло, появилась и исчезла под ногами лошадей грязная желтая речка, затем земля сделалась каменистой, твердой. Поднялось над равниной солнце, согрело людей. Мужики скинули заячьи шубы, а кожа их лоснилась теплым, желтым маслом. День наступал весенний, странный - горячее солнце стояло в холодном воздухе, мерно, широко ходили ястребы в пустом небе, потемневшем от земной испарины.
Протяжен был путь, протяжен, как и степная песня, Ашпокай томился, свесив с Дива ноги и руки, и дремал. Вот день прошел и наступила темнота. А затем снова утро. Войско растянулось так, что и ближние сотни превратились в полоски синего тумана где-то далеко. Прошел второй день, и было пыльно, и так до вечера, жажда и голод - только солоноватые колодцы возникали впереди, и тут же проваливались под землю.
На третий день все изменилось. Небо впереди было чужое - точилось оно черными прямыми дымами, и рыскали под ним разъезды хунну. На глазах у Ашпокая один такой разъезд метнулся с холма, как перепуганная птичья стая.
- Они знают, - сказал Ашпокай высохшим голосом.
Михра молча посмотрел на него сквозь прямые прорези маски. Такой был взгляд, что Ашпокай сразу все понял и замолчал, и на душе у него было и тоскливо и радостно, да брала за душу какая-то новая, невиданная жуть.
"Сколько людей, - думал он, глядя по сторонам. - И все идут на большое, и страшное дело. Неужели все полягут?". "Да нет же, - сразу успокаивал себя он. - Быть не может, чтобы столько людей разом…".
И тут вдруг зашумело впереди, смешалось. Темное большое войско разбежалось во все стороны черными ручьями, пыль поднялась, рявкнул рог, застучали барабаны, чье-то красное лицо со встопорщенной бородой мелькнуло по правую руку от Ашпокая.
Ашпокай огляделся растерянно. Михра пропал - он рванулся вперед среди первых в этот пыльный гам и метался сейчас одной из теней, и ничего уже невозможно было понять.
А было вот что: перед войском юэчжи выскочил большой отряд врага, сыпанул железными стрелами и метнулся в сторону. На хунну были медные колпаки с красными конскими хвостами и бурые плащи. Первые сотни тут же рассыпались, погнались за ними, но тут же хунну появились и справа и слева, и сотни эти были отрезаны.
Вдруг все войска оказались не там где им надо быть, и не тогда, когда надо быть - паралат со страшными своими всадниками оказался вдруг посреди пустого места, а пастухов со всех сторон стиснули тяжелые хуннские батыры, только и слышно было, как трещат мужицкие ребра.
- Выручай, отец! Тяжело! - кричал воевода, захлебываясь кровью, но паралат не мог слышать его.
Юэчжи были биты сразу, беспощадно. И не стало вдруг ни своих ни чужих, а разметалась только над равниной пыль и покатилась по земле черная, плотная волна.
Уши закладывало от свиста и конского ржания. Ашпокай натянул поплотнее войлочный колпак, огляделся. "Впереди охота. Страшная, степная" - пронеслось у него почему-то в голове. Он не видел брата, - исчез брат в пыльном и шумном деле. "Брат охотится", - подумал Ашпокай, на скаку натягивая на лук тетиву.
Михра охотился. На поясе, на куске бечевы у него был обломок стрелы с железным наконечником. Черная птица с желтоватой мерзостью на крыльях. Михра мчался в грохочущей темноте. Он искал.
Судьба и боги свели его с врагом - перед ним вырос батыр, похожий на канюка-курганника с черными крыльями и красной грудью. В колчане у Михры не осталось ни одной стрелы, колчан батыра был пуст тоже. У Михры был чекан с медным грифоньим клювом, у врага - широкий клинок, - железный, разбойничий.
За спиной батыра метались всадники - не меньше дюжины, и один молодой, одетый в красивый панцирь, увидев Михру засвистел, засмеялся.
- Кермес! Кермес! - и значило это на его наречии: "Призрак! Призрак!".
Кричали всадники, и в голосах их было пополам от ярости и испуга. Черный-красный богатырь свистнул мечом, Михра ушел в сторону, разрубленный воздух обжег его левое плечо. И тут же оно отозвалось болью, недавней болью от отравленной стрелы.
- Ты!!! - голос Михры сорвался на клекот.
Богатырь-хунну был то справа, то слева. Железный клинок грозил юэчжи, - вот-вот ужалит! Но потом случилось что-то. Рахша вдруг метнулся вперед, и сами кони столкнулись, богатырь крикнул, - клюв чекана вонзился в правую его руку, и меч полетел на землю. Михра схватил его за пояс, и оторвал от коня - все смешалось - всадники и кони слились в тугую силу, небо и земля завертелись вокруг, и оба воина оказались на земле.
Сцепились, завозились, впились намертво друг в друга пальцами. Грузный хунну вдруг сделался вертким, и быстрым, - его руки шарили по груди и плечам Михры, подбираясь к шее. Горячая кровь из разбитой руки врага заливала Михре лицо, юэчжи отстранял от себя это огромное-сопящее-живое-и-неживое, похоже на старое дерево, почему-то трухлявое, пустое внутри. Потом… все опять перевернулось, треснули тесемки на высоком воротнике хунну, показалась широкая темная шея. Михра оказался наверху, а хунну распластался под ним, задавленный наполовину. В стороны разметались железные руки врага, разметался по земле войлочный плащ. Михра не помня себя, вытеснял из горла его последнее дыхание.
Все было кончено, и тотчас налетели со всех сторон непонятные тени, и Михра услышал сердитый окрик - кажется, кричал тот, молодой…
- Не трогать! - велел Модэ. - Не убивать! Свяжите мне этого призрака!
- Господин! Он убил Курганника! - крикнул один из воинов.
- Да я вас сам всех передушу! - и Модэ обжег воздух плетью. - Хватайте, вяжите его! Он мне нужен живой!
Курганник лежал на земле и был меньше чем труп. В мертвом человеческом теле еще теплится душа, тело еще не разрешилось жизнью. Курганник же не имел никакой души, был мертвее любого мертвеца, еще до смерти, и теперь он просто перестал быть, как серая тень перестает быть в полдень. Модэ не смотрел на него. Все его внимание привлек беловолосый великан и рогатый конь, которого пытались взять под узды.
С юэчжи сорвали маску - теперь она лежала не земле, скалясь зубастой пастью, великан же плевался и бормотал что-то на своем гнусавом, протяжном наречии. Его ударили два раза по лицу, волосы липли к щекам, к солоноватой кровяной корке. Теперь юэчжи не гнусавил и не бормотал, голова его свесилась бессильно, но он был жив, и дышал тяжело. А Курганник был мертв и смешался с пылью, и самое имя его тут же исчезло с лица земли.
- Отвезти в мой курень, - говорил Модэ довольно, - и коня тоже. Посмотрим, какой ты… древний бог!
Но тут случилось другое. Раздались крики отчаяния и ругань: конь юэчжи рванул удила и помчался прочь.
7
Ашпокай искал брата. Он видел, что все кончено совершенно, войско смешалось, пропали стяги паралата, и не было в воздухе больше звуков рога и барабанов. Вокруг были растерянные, потерявшиеся люди. Были только крики и гомон:
- Паралат убит!
- Врешь, стерва! Не паралат, а Модэ!
- Князья мертвы! Бивереспы убиты!
- А ты видел?
- Что?
- Кто?
- Бу-бу-бу-бу-бу…
- Бежим!
- Какое "бежим"? Вперед! Псы разбиты!
- Модэ мертв!
- Паралат мертв!
- Кто?
- Что?
- Бу-бу-бу-бу-бу-бу…
И все чаще, среди криков и перебранки слышалось:
- Назад! Домой! Назад!
Ашпокай натолкнулся на Сошу. Соша беспокойно оглядывался по сторонам и кричал:
- Драться! Сейчас же драться!
- С кем драться? - крикнул Ашпокай. - Оглянись кругом!
И действительно - не было кругом ни одного врага. Псы-хунну словно провалились под землю. Кругом были только трупы - своих или хунну - не разобрать. Да сбивались еще в кучи рассеянные, растерянные воины. Где враг? Победа это, или поражение?
А потом услышали и увидели - промчался по равнине паралат, стащив колпак с головы, размахивая им и крича так, будто все злые духи погнались за ним:
- Назад! Отступаем! Спасайтесь, неразумные!
И стало ясно всем - бой кончен, пора поворачивать в курень.
И тут Ашпокай увидел Рахшу. Конь мчался, поднимая клубы пыли, маска съехала на бок, прикрыв даже один глаз. Прочие лошади подавались от него прочь, а в всадники в страхе закрывали глаза, будто не конь это мчится, а сам грозный бог победы Рашну-Пай вздумал разметать степное войско.
"Михра погиб! Михра погиб!" - закричал кто-то у Ашпокая в голове и тут же смолк. Солнце окончательно скрылось в серых клубах. Наступило помутнение. Прежний глосс в голове мальчика заговорил опять, но теперь он звучал спокойно и твердо: "Рахшу нужно изловить".
Ашпокай припал всем телом к горячей спине Дива и со всей силы ударил коня в подбрюшье, по тугим жилам. Конь рванул на галоп, и мальчик прикрыл глаза, потмоу что ветер резл их. Дыхание прекратилось в его груди. Див летел над землей… Ашпокай видел сквозь пыль, как плывет впереди взмыленный круп Рахши, как сползает набок лопнувшая упряжь.
"Не догоню" - мечется в голове мальчика.