- Документы! - властно и недружелюбно потребовал часовой, подозрительно оглядывая всю фигуру Хайнца и его спутницы. Только тут Хайнц разглядел чуть в стороне от дороги, извилистой просекой уползавшей в чащу леса, под высокой сосной импровизированный шалаш из свеженарубленных еловых веток, служивший "сторожевой будкой" для эсэсовского поста.
Под одной из еловых веток сверкнула антенна полевой рации. Часовой, переговорив с центральным постом наблюдения, вернулся к мотоциклу, где дожидались своих документов Хайнц и Анни.
- В следующий раз для своих амурных путешествий выбирай те дорогу подальше, - угрюмо буркнул эсэсовец, возвращая "любовной парочке" их удостоверения. - Иначе мы пошлем вам "воздушный поцелуй" вот из этого "ротика". - Эсэсовец приподнял дуло автомата вровень с головой Анни…
Когда опушка леса скрылась за поворотом дороги, по которой Хайнц и Анни возвращались в Бад-Аусзее, за их спиной один за другим прогремело несколько глухих взрывов, напоминавших не то горный обвал, не то раскаты грозы.
Хайнц заметил, как испуганно втянула голову в свои полные плечики его спутница.
- На "Чертовом озере"? - спросил Хайнц. Анни молча кивнула головой…
Тем же вечером Хайнц отправился в казино, размещавшееся в "Курсалоне" Бад-Аусзее. (Его он приметил, выйдя из поезда на привокзальную площадь.) Салон стоял на центральном шоссейном перекрестке. Из его окон и балконов просматривались все три дороги, пересекавшие город. Одна из них вела к озеру Топлиц, прозванному местными жителями "Чертовым", к которому Хайнцу днем так и не удалось проскочить. Лучший наблюдательный пункт трудно было подыскать.
Хайнц смешался с публикой, заполнившей казино. У стойки бара он выпил традиционную рюмку "киршен" - вишневой водки - с офицерами вермахта, никак не похожими на "лечащихся фронтовиков", но, судя по их уверенной манере держаться, завсегдатаями казино. Хайнц, однако, заметил, как их развязный тон сразу же сменился на осторожно-почтительный, как только в "Курсалон" вошел незнакомый Хайнцу седовласый господин в форме контр-адмирала.
- Разве в Бад-Аусзее бросил якорь наш доблестный флот? - хмельным голосом, простодушно улыбаясь, спросил Хайнц одного из офицеров.
- Тсс! - приложил тот палец к губам, затененным черными, подстриженными усиками "а-ля фюрер". - Адмирал Канарис тоже сидит на сухопутье…
Хайнц удивленно вытаращил глаза и залпом опрокинул рюмку.
Переходя от столика к столику, где за зеленым сукном бросала вызов судьбе и своим банковским счетам избранная курортная публика, вокруг которой словно маленькие рыбешки-лоцманы вокруг тупорылых морд акул, азартно плыли в клубах сигарного дыма разгоряченные физиономии военных, Хайнц медленно пробирался к выходу на балкон. Но когда он нажал на ручку двери, кто-то за его спиной предупредительно, но настойчиво спросил:
- Разве вы не знаете, что после девятнадцати часов выходить на балкон и поднимать шторы запрещено?
Хайнц оглянулся. Перед ним, внимательно прощупывая взглядом его лицо, стоял высокий, плечистый субъект, затянутый в черный фрак.
- А в чем, собственно говоря, дело? - небрежно процедил Хайнц. - Я, кажется, не собирался нарушать правила светомаскировки. Впрочем, если у вас в этой дыре монастырские правила, то я не собираюсь в них соваться со своим уставом высокогорной альпийской лыжной базы "Остпройсен-хютте". Там мои парни из "гитлерюгенд" привыкли дышать чистым, ледниковым воздухом, который так любит и наш фюрер. Не правда ли?
Субъект с лакейской улыбкой кивнул в знак согласия, но от двери не отошел.
Хайнцу пришлось вернуться к стойке бара, где по-прежнему пили шнапс и коньяк армейские офицеры. Перекинувшись с ними несколькими фразами, Хайнц незаметно вышел из "Курсалона". Но прежде чем ему удалось добраться до своего пансиона, Хайнцу пришлось минут десять пережидать у подъезда "Курсалона", пока мимо него не прошла - в сторону "Чертова озера" - длинная колонна крытых военных грузовиков, которую сопровождали бронетранспортеры с расчехленными пулеметами.
Хайнц заметил, как тщательно соблюдалась светомаскировка в городке, куда даже случайно не залетали самолеты-разведчики союзной авиации.
По пути к пансиону Хайнца несколько раз останавливали патрули, придирчиво проверяли документы, в упор высвечивая его лицо мощными карманными фонарями.
- Разве на курорте введен комендантский час? - с неподдельным удивлением спрашивал Хайнц гестаповцев. Но в ответ слышал лишь сухую и властную реплику: "Проходи!"
Впечатлений и наблюдений первых же суток пребывания в Бад-Аусзее оказалось для опытного глаза разведчика достаточно, чтобы подтвердить главный вывод, сделанный Линдеманом при анализе записей телефонных книг объекта, коммерческой переписки Шисля и конечного пункта следования специального курьера СД, - в районе Бад-Аусзее притаился новый сверхсекретный объект, который, по-видимому, находился в подчинении командования военно-морских сил гитлеровской Германии…
На следующее утро Хайнц купил целую дюжину туристских карт, путеводителей, видовых открыток Бад-Аусзее и его окрестностей. Подозрений эта покупка не могла вызвать, ибо вид приезжего "новичка", углубленно изучающего маршруты "оздоровительных прогулок", был типичной местной деталью. И потому фигура молодого человека, удобно расположившегося па скамейке под каштаном, с целой топографической коллекцией на коленях, обыденно вписывалась в привычную картину городской жизни.
Хайнц сидел у того же "Курсалона", не пропуская взглядом ни одной машины и ни одного человека, направлявшегося в сторону Грундльзее и Топлицзее. О прибытии фон Борзига в Бад-Аусзее Хайнца должны были предупредить австрийские подпольщики-железнодорожники. Но Хайнц решил подстраховать самого себя: необходимо было считаться с любой неожиданностью.
"…Шансы на успех операции в общем-то невелики", - к неутешительному выводу пришел Хайнц, изучив по картам окрестности Бад-Аусзее и подступы к двум озерам, окруженным с трех сторон неприступными скалами "Мертвых гор".
О том, чтобы совершить нападение на курьера СД в самом Бад-Аусзее, нечего было и думать. Хайнца сразу бы схватили или пристрелили на месте патрули и гестаповские агенты, которыми буквально кишел курортный городок. Нельзя было осуществить захват "черного портфеля" и по дороге к Грундльзее. Это было бы равносильно попытке ликвидировать фон Борзига в каменном коридоре, где выход и вход был бы мгновенно перекрыт гитлеровцами. Оставался один вариант: узкий, протяженностью в три-четыре километра лесистый перешеек, соединявший Грундльзее с "Чертовым озером".
"…Буду завершать операцию там, за первой линией контрольных постов, - принял решение Хайнц. - В мою пользу элемент внезапности, наконец неприступные скалы".
Только теперь Хайнц по-настоящему почувствовал, как ему пригодится еще юношеское увлечение альпинизмом, доведенное до мастерства в специальной горнолыжной школе, уже здесь, в горах рейха и Остмарка. Хайнц по достоинству оценил "австрийскую школу" покорения каменной стихии Альп. И этот накопленный опыт должен был верно послужить отважному разведчику в предстоящем опасном поединке…
Репортаж о покушении на фон Борзига попался на глаза Кройцеру, перенесшему тяжелую операцию, спустя лишь несколько дней после случившегося.
"…Ловкая бестия тот, кто протолкнул в прессу этот винер-штрудель, прослоенный правдой и кривдой!" От охватившей его ярости Кройцер вцепился ногтями в простыню. "Громоотвод, и только, - быстро схватил суть дела хауптштурмфюрер, который давно уже набил мозоли и на межведомственных интригах, превратившихся в непрерывную закулисную войну между гестапо и их VI отделом зарубежной разведки СД. …Отвели одним махом ответственность от гестапо, да еще выдали себя за "героев", спасших специального курьера СД!
А как подробно расписали фон Борзига! Точно объявили розыск сбежавшего преступника - и форма носа, и крутизна лба, и цвет волос… - Кройцер чувствовал, как от сильнейшего нервного возбуждения у него жаром заполыхала голова. - …Этот проклятый репортаж - в первую очередь петля на мою шею! Они же снова выведут на Борзига если не одиночек-фанатиков, как эта австрийская шлюха, то теперь уже наверняка агентуру противника. И конечно, русскую. Англосаксы сдрейфят и нос в "Мертвые горы" не сунут. За сохранность же портфеля придется отвечать перед Шелленбергом мне".
Кройцер с такой силой дернул фарфоровую грушу звонка, что оборвал провод. На звонок торопливо вбежала дежурная сестра. Кройцер приказал ей принести в палату телефон и немедленно связать его с фон Борзигом.
- Я выезжаю вслед за вами сегодня же! Нет, завтра! - прокричал Кройцер в трубку, чувствуя, как жар горячими волнами захлестывает его сознание. - Будьте внимательны и осторожны, лейтенант!
Кройцер, однако, смог покинуть госпиталь лишь на третий день и то оставив в канцелярии госпиталя расписку, что он "целиком и полностью берет ответственность за свое здоровье на себя, ибо прерывает лечение вопреки строжайшему предписанию врачей".
"…Если я на этот раз проморгаю портфель, Шелленберг не станет церемониться со мной. А разойдутся швы на брюхе, может быть, и выживу", - думал Кройцер, устало растянувшись на мягком диване спального вагона, мчавшегося в глубь австрийских Альп к Бад-Аусзее.
В просторной, светлой приемной доктора Кернера вызова дожидались всего два пациента - хауптштурмфюрер СС Линде-ман и незнакомый Артуру гестаповец.
Артур пришел немного позже и, обменявшись с гестаповцем обычным нацистским приветствием - "Хайль Гитлер!", углубился в чтение иллюстрированных журналов, специально для посетителей, разбросанных на небольшом круглом столике.