Вот почему именно Тиль? Да хотя бы кто ещё из Стаи – не так тошно было бы. А теперь… Или в кратчайший срок переубедить Тиля, или… Сиф даже скривился от досады, представляя, как Одихмантьев сообщает Великому князю, что в покушениях участвует здешний друг Сифа – а он тут такой один, поймут безошибочно, кто. И как Тиля берут под белы ручки и…
– Ничего совет не помог. Стало только хуже. Времени – с навкин хвост, чтобы что-то предпринять, – сообщил Сиф пейзажу с каким-то горным видом, который взирал на него с противоположной стены. Мальчик вообще любил мыслить вслух – звучание собственного голоса успокаивало и создавало иллюзию диалога с кем-то умным.
Не дождавшись ответа от фотографии, Сиф подумал и добавил:
– Может, завтра уже произойдёт следующее покушение.
Пейзаж и на этот раз многозначительно промолчал.
– Ну и молчи, – хмуро бросил Сиф, отворачиваясь. Он знал, что глупо разговаривать с фотографией, но хотелось нагрубить кому-нибудь и через это ощутить свою точку опоры в мире.
До чего здорово было бы сейчас встретиться с Тилем и сказать ему строго так, взросло и, может, немного по-книжному: "Не стоит баловаться с сомнительными группировками, бросай ты это дело, пока чего не случилось".
– Не стоит… Пока чего не случилось, – даже повторил вслух маленький офицер. Да, звучит здорово. Одна беда – и настроение опять поползло из мечтательного на землю, как улитка с фонарного столба – Тиль на это только жалобно улыбнётся и с тоской вздохнёт: "Выринея ведь тоже хочет мира!"
От мыслей Сифа отвлекла мельтешащая перед глазами моль. Мальчик сердито отмахнулся от неё и строго заявил:
– Тополей здесь нет, и тебе быть не положено.
Моль целым облачком взметнулась вокруг него, щекоча кожу. Её таким заявлением было не смутить.
– Вот ты всё прыгаешь, трепыхаешься, а я совсем… в навкином молоке, – сделал ещё одну попытку укорить насекомых Сиф, но столь же безуспешную. Для них вся жизнь была проста и контрастна: живы, день, ночь, ещё один день – здорово. Есть еда – хорошо. Светильник, приманивший их своим светом, обжёг крылья – вот вам и внеочередная ночь, уже навсегда. Как всё просто.
И до чего сложно жить человеку. Даже на войне ещё остаются рядом товарищи – новый цвет полосатой зверюшки по имени жизнь.
… Маразм всё это. Некогда разводить тут философию. Надо попытаться связаться с Тилем, плюнув на всё. Сиф уже достал было из кармана телефон и изрядно помятую визитку, как трубка завибрировала, "запела".
– Да? – мельком глянув на смутно знакомый, но не определившийся номер, спросил мальчик.
И, как гром с ясного неба:
– Сив, ты можешь никуда завтра не идти?! – голос Тиля был совсем непривычный. Кажется, художник паниковал.
Конечно, мысль мгновенна. Но иногда её опережают – видать, но распоряжению Сверху.
Глава 5(11). Авантюрист
Приняв решение, ты обречён принять и все его последствия, как хорошие, так и плохие.
Приняв чужое решение, ты обречён стоять в стороне, снедаемый жаждой помочь и будучи не в силах на самом деле ничего исправить.
Приняв решение за другого человека, ты перестаёшь принадлежать самому себе – ты отвечаешь теперь не за себя, но за него.
Георгий Заболотин-Забольский
Право на глупость – это как раз право на то, чтобы потом сделаться умным.
Иван Ильин
10 мая 2013 года. Забол, Горье
Человеку знакомо множество бросающих в дрожь описаний заката: "кроваво-красное солнце", "багровый шар, заходящий за горизонт", "объятое огнём небо" – никогда писатели не жалеют красок для создания подобного пейзажа, как правило, ещё и "исполненного предчувствием беды". Издавна, с удивительным единодушием люди считают тревожным закат багряный, алый, малиновый – словом, возьми любой оттенок красного, получишь необходимую картину. Хотя, по сути, предчувствия беды здесь никакого нет. Просто человек видит конец – дня, солнца. И, конечно, смерть светила всегда будет вселять в сердце определённую тревогу.
Но возьми цвет, более близкий к жёлтому, тот же рыжий – и человек вздохнёт уже спокойнее. Чем ближе закатные краски к естественному, в людском представлении, "солнечно-жёлтому" цвету солнца, тем спокойней кажется солнечная смерть…
Нынешний закат не был багровым, пунцовым, кумачовым, червонным, "чёрмным" или карминовым. Он не имел ничего общего с рубинами, раскалённым металлом, гранатами, малиной, вишней, киноварью, кровью или, на худой конец, томатным соком и спелыми помидорами. Это просто был тёплый янтарный свет, взмывающий над крышами домов и расцвечивающий небо очень спокойными рыжими, как котёнок, красками. Георгий Заболотин-Забольский, полковник Лейб-гвардии Российской Империи, сидел на балконе в гостиничном номере и разглядывал столицу Забола с высоты третьего этажа и естественной возвышенности, на которой был построен гостиничный комплекс. А ещё офицер с досадой думал о переговорах с Выринеей и Заболом, о том, что ничего не выходит, потому что все три стороны напустили туману и ждут, пока кто-нибудь в этом тумане заплутает и с криком: "Ло-ошадь!" случайно откроет свои намерения и козыри.
Пока что не нашлось ни одного Ёжика, который бы это сделал, поэтому переговоры зашли в тупик. Россия готова была чуть-чуть уступить и дать решать Заболу. Забол был готов чуть-чуть уступить требованиям Выринеи. Выринея, опасающаяся напрямую ссориться с Российской Империей, под чьим протекторатом находился Забол, тоже была готова чуть-чуть уступить, если Россия надавит. Но ведь Россия решила дать возможность решить Заболу, а тот решил… С мёртвой точки дело сдвигаться не хотело, обосновываясь на ней со вкусом и надолго. И всё это приходилось выслушивать ему – полковнику Лейб-гвардии, не любящему ни политику, ни дипломатию, ни долгие пустопорожние разговоры. Хотите, не хотите, сворачиваются у вас уши трубочкой сразу или только через пару часов – извольте слушать, господин Заболотин-Забольский… В силу того, что вы считаетесь непосредственной охраной ведущего переговоры Великого князя и отлучаться от него не смеете, кроме тех случаев, когда князь находился под непосредственной опекой братьев-Краюхиных.
Тяготы дипломатических передряг не искупил вчерашний, с русским размахом отпразднованный День Победы – с парадом, речами и вечерними посиделками в номере у князя. Потому что после праздника ещё тяжелее было с утра тащиться в посольство…
От всех этих мыслей полковнику захотелось найти где-нибудь в небе луну и немного на неё повыть. Особенно оттого, что в комнате за стеклянной дверью на диване сидел и разговаривал по телефону его ординарец. Говорил, а в то же время одной рукой, морщась и шипя, смазывал рану у загривка – след выстрела снайпера из местной радикальной группировки, которую сам ординарец окрестил "Клубом Малоизвестных Пацифистов", хотя как на самом деле расшифровывалась аббревиатура КМП ни ординарец, ни офицер не знали.
– Си-иф! – позвал полковник, обернувшись через плечо. – Если это Кром, то дай сюда!
Ординарец перестал мазать, прикрыл рукой трубку и возмутился:
– А можно я про Кота спрошу?!
В свои пятнадцать лет, ординарец позволял себе иногда похамить обожаемому командиру. Впрочем, в относительно вежливых пределах и по поводу.
На этот раз поводом стал кот по имени Кот, оставшийся в Москве скучать по этой отчаянной семейке "Заболотин и Сиф". Вадим Кром, друг Заболотина, ежевечерне делал крюк, возвращаясь с работы, и заходил кормить "наглого огромного зверя"… Доля истины в добродушном ворчании Крома была: Кот действительно хвастал нетипичными для домашних кошек размерами. А ещё Кот, разумеется, обладал ничуть не заниженным самомнением, хитрым умом и обаятельным коронным видом "Покорми-ите голодного котёнка…"
В общем, Вадиму было нескучно, а вот сам зверь действительно тосковал по хозяевам.
– Сиф, ну дай ты трубку! – во второй раз попросил Заболотин, добавляя в голос армейской жёсткости. На этот раз Сиф решил послушать беспрекословно, и вскоре допрос с пристрастием на тему: "Ты котика не оставил умирать с голоду?" был повторен уже старшим офицером.
Где-то ближе к концу допрос прервался вежливым вопросом появившегося рядом Сифа:
– Ваше высокородие, а можно я прогуляюсь с Тилем?
Заболотин пообещал Вадиму перезвонить, отложил телефон и, медленно проговаривая слова, спросил:
– Ты… в своём уме?! – он ещё раз оглядел одетого в гавайскую рубашку и бежевые бриджи ординарца и вывел: – В своём. Чужой ум был бы… просто был бы.
– Так можно я уйду гулять с Тилем? – стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно, повторил вопрос Сиф.
– По приветам от КМП соскучился?
Сиф явственно содрогнулся и аккуратно повёл плечами. Ранение – глубокая царапина – подживало, но болезненных ощущений пока меньше не становилось. А обкалываться обезболивающим Сиф не хотел – с его-то повышенной чувствительностью к подобным медикаментам. И после одного раза сознание-то потерял…
– Не, не соскучился, – голос у мальчика сел, как всегда, когда Сиф волновался. – Просто… ну, неужели нельзя просто погулять?!
Заболотин долгое время не находил, что ответить, затем молча махнул рукой. У него не было сил спорить с мальчиком, упрямством ничуть не уступающим ему самому. В конце концов, последние двое суток КМП "косило под ветошь", не шевелилось и, вроде, никакой новой пакости не задумывало. Так может, обойдётся?
Сиф почуял перемену, неуверенно улыбнулся и движением головы испросил разрешения удалиться.
Заболотин вздохнул и кивнул.
– Вали хоть до утра, – разрешил он уже в спину Сифа. – У меня нет желания с тобой припираться.