Юзефа Трофиду знали на пограничье как опытного и очень осторожного проводника. Он никогда не рисковал. Шел напролом, на "ура", только если не было другого выхода. Тропы за границу знал как свои пять пальцев и всякий раз их менял. Одной тропой шел к Советам, другой возвращался. С ним хлопцы охотнее всего ходили на "работу", ему купцы давали самый дорогой товар. Считали редкостным везунчиком, но везение его зависело, прежде всего, от его собственной осторожности. Он никогда не сбивался с дороги: самой темной осенней ночью шел по жуткому бездорожью так же уверенно, как днем по хорошо знакомому гостинцу. Направление будто нюхом чуял.
В местечке он был единственным моим знакомым. Когда-то служили вместе в Войске Польском. Встретил его в Вильне, где долго мыкался без работы. Юзеф приезжал туда закупиться. Когда узнал, как мне несладко приходится, предложил ехать с ним в пограничье. Я согласился сразу. Когда приехали в Раков, у него в доме и остановился, вместе с ним пошел на первую "работу". Он сперва не хотел меня брать. Советовал отдохнуть, набраться сил. Но я заупрямился и пошел с ним в ближайшую же ходку.
Группа Трофиды не была постоянной. Кто-то уходил, начиная работать "под своей рукой", сам по себе, а кто-то уходил с другими контрабандистами. Их места занимали новые люди, и работа продолжалась. Трофида обычно вел от семи до двенадцати человек, в зависимости от количества товара, который следовало нести через границу.
Когда увидел Трофиду - почти через два года после службы в войске - едва узнал. Похудевший, загорелый, голову втягивает в плечи, будто удара боится сзади, глаза немного прищуренные. Когда присмотрелся, заметил на лице много морщин. Очень он постарел, хоть всего на пять лет меня старше. Был по-прежнему веселый, пошутить любил, разыграть, но теперь как-то неохотно, словно не по своей воле. Будто думал в это время о другом. Через несколько лет я понял, о чем. Узнал, что именно крылось в глазах, не любящих дневного света.
Шли полями, лугами. Ноги скользили по мокрой траве, соскальзывали с узких меж, вязли в болоте. Шли мы через лес, продирались сквозь кусты, обходили множество препятствий. Некоторые замечали сами, о других знал только Трофида. Временами казалось: все, потерялись, идем наобум, плутаем. Например, уже взбирались в темноте на косогор с белеющей в сумраке березой на самом верху, и вот снова взбираемся по глинистому склону, и снова вверху - береза. Я уже и сказать хотел Юзеку, что плутаем, да все случай не выпадал подойти.
Крадемся вдоль деревушки. В темноте видны контуры сараев. Перелазим через изгороди. Идем по дороге. Из темноты, в нескольких десятках шагов от нас, там и сям светят окошки хат. Стараюсь на свет не смотреть, потому что после мрак густеет и трудно различить силуэт Трофиды.
Вдруг поблизости заливаются лаем собаки. Почуяли нас, хотя ветра нет. Идем быстрее. Ступаем на глинистую проселочную тропку. На ней вязнут подошвы. Каждый шаг дается с усилием. Хочется наклониться и придержать голенища, потому что при каждом шаге сапоги так и норовят слезть с ног. Какой-то пес бежит на нас и аж захлебывается визгливым лаем. Думаю: хорошо, что я не сзади. Через минуту услышал собачий визг - камнем, видать, получил.
Снова тащимся в темноте, бредем по бездорожью. Идем непонятно куда… Внезапно понял, что потерял дорогу, что не вижу перед собой Трофидовой носки. Пошел вперед быстрей - нет его. Повернул влево - нет. Вправо - и там нет. Слышу позади голос Лорда: "Чего крутишься?" Хотел уже закричать, позвать Юзека, но тут кто-то взял меня за плечо.
- Что с тобой? - спросил Трофида.
- Темно. Потерял тебя.
- Сейчас легче будет, - пообещал и пошел вперед.
Теперь и в самом деле идти стало легче. Отчетливо видно маячащее впереди узкое белое пятно. Вспоминаются почему-то порхающие в воздухе голуби. Это Трофида, чтобы облегчить дорогу, высунул из-за воротника куртки кончик белого платка. Теперь я вокруг вовсе ничего не вижу, только белое пятно кружится в ночи: то почти исчезает вдали, то мелькает прямо перед носом.
Действие водки кончилось - чувствую себя усталым донельзя. И сонливость одолевает. Подтягиваю ремни носки да бреду все время вперед, наклонившись, за белым пятном платка на спине Трофиды, уплывающим в бесконечную ночь. Спотыкаюсь, качаюсь вправо, влево, но все же иду, скорее, усилием воли, чем мышц.
2
Через семь часов, считая от пересечения границы, подошли мы к хутору Бомбины. Это была "точка", с которой товары увозили в Минск.
По очереди перелезли через изгородь большого сада и, крадучись, пошли к сараю. Пришлось прикрыться рукой, чтоб ветки не тыкались в лицо. Снова перелезли через забор и оказались у стены сарая. Послышался голос Трофиды: "Лорд, иди-ка глянь, как там в сарае. Мигом!"
Тот прошел мимо нас и исчез за углом постройки. Вскоре послышался скрежеток засова. Лорд вернулся спустя несколько минут и сказал коротко: "Пошли!"
В сарае было тепло, пахло сеном. В сумраке посверкивали заслоняемые ладонями огоньки карманных фонарей. Послышался голос Трофиды: "Носки кидать здесь, в кучу! Хлопцы, живо!"
Со вздохом облегчения я сбросил с плеч невыносимую тяжесть. Подошел к Трофиде и попросил: "Юзек, мне б поспать".
- Ну так залазь на сено и кемарь.
Показал мне на лестницу. Я забрался наверх, содрал с ног сапоги, накрылся курткой и в сене, как в теплой ванне, провалился в глубокий сон.
Проснулся поздно. В сарае царил полумрак. Неподалеку сидели несколько хлопцев. Разговаривали вполголоса. Прислушался: Ванька Большевик рассказывал эротическую историю. Женщины - любимая Ванькина тема. Обычно рассказывал или о Думенко и сменившем его Буденном (потому что служил когда-то в кавалерии Буденного), или про женщин. Слушали его Фелек Маруда, здоровенный мужик в летах, сгорбленный, со сплющенным носом, Юлек Чудило, молодой парнишка с необычайно буйной фантазией (оттого и "чудило") и Славик - маленький, щуплый, всегда улыбчивый. Голосу Славика был на диво красивый, и пел он отменно.
Ванька Большевик, облизывая пухлые губы, рассказывал:
- Баба, говорю вам, хлопцы, как из бетону литая. Нигде не ущипнешь. Леща дашь по… - аж звенит! Бедро зацепишь - искры летят! Э-лек-три-чест-во, о!
- Холера! - выговорил Фелек Маруда.
Юлек только головой крутил и глаза широко открывал.
Рядом из норы в сене, как из-под земли, показался Болек Лорд, сощурился насмешливо. Ванька же, его не видя, заливался дальше: "Тело, скажу вам, хлопцы, ну как алебастр". Чмокает и гладит ладонью воздух.
Тут Болек не выдержал и встрял: "Тьфу, пся крев, алебастер. Пятки в цыпках, навоз меж пальцев, колени как наждак. И смердит от нее на полверсты, а он, тоже мне: алебастер. Тьфу, тьфу!"
- А тебе-то что?
- А ничего! Нашел, тоже мне, слушателей и пошел вешать!
Начали спорить и вовсю костерить друг друга.
Я встал, обул сапоги, подошел к ним. Спросил Славика: "Где Юзек?"
- На хутор пошел.
- Бомбинку нашу навестить, - добавил Лорд.
- Цыцки ей поразмять, - не отстал Ванька Большевик.
- Долго еды не приносят, - сказал неожиданно Фелек Маруда.
- У этого всегда жрачка на уме, - огрызнулся Лорд.
- Рот, что скребок, все подберет, - вставил Щур.
Зажгли папиросы и осторожно, чтобы не зажечь ненароком сено, начали курить. Вскоре повылазила из нор и прочая братия. Потягиваясь и зевая, подсели к нам. Не хватало только жида Левки и Юзека.
Щур достал из кармана колоду и предложил перекинуться в "шестьдесят шесть". Бульдог расстелил на сене свою куртку подкладкой кверху, начали играть. К ним присоединились Мамут и Ванька Большевик. Лорд тем временем принялся важно и серьезно обучать Юлека, как охотиться без ружья на зайца.
- Значит, покупаешь пачку табаку и раненько, пока зайцы спят еще, обходишь поле и на каждом камне сыплешь немножко. Заяц, он с утра проснется, потянется, лапкой за ухом почухает и побежит, как собака, по нужде. К камню подскочит, принюхается, тут-то табак ему в ноздри и залезет. Он, бедняга, как чихнет! Лбом о камень - бац! И на бок. А ты утречком идешь и только собираешь их в мешок.
- Ну врешь!
- Вру? Да под судом мне быть, если вру! А на медведя вовсе по-другому охотятся, и по осени только, когда листва с деревьев опадает. Берешь, значит, ведро клею и идешь в лес, где медведь. Листья клеем смазываешь, а сам в кусты ховаешься. Медведь идет: топ-топ, топ-топ. Листья ему к лапам и приклеиваются. Все больше и больше, в конце концов столько собирается, что он и с места сдвинуться не может. Тогда выходишь из кустов, вяжешь его, на воз - и домой!
- Ну, еще один чудило объявился, - не удержался Щур.
- Не просто чудило, а пан Чудило! - заявил Болек.
- Такой пан на соломе спит и зубами блох ловит!
Опять началась сварка. Но вижу, не по злобе, а так, время убить.
Около полудня в сарай зашел Трофида. Веселый - наверное, уже подпил малость.
- Ну, братва, вали сюда! Сейчас подхарчуемся.
Мы слезли с сеновала на ток.
- Как там товар? - спросил Лорд Юзека.
- Сейчас явятся "носчики". Левка там с ними. Бомбина жратву варганит.
- Как ты, тисканул ее хоть? - спросил Ванька.
- Да на кой мне такая… шалава!
Снаружи послышались шаги, и вскоре в сарай вошла, ступая на удивление легко, рослая крепкая молодка лет тридцати пяти. Вид имела расфранченный и духами от нее пахло на весь сарай. Платье, короткое донельзя, плотно обтягивающее объемистые формы, на ногах - шелковые, телесного цвета чулки.
- День добрый, хлопцы! - объявила зычно и весело, открывая в улыбке ладные белые зубы.