Глава 2
В госпитале
Расположившись в отведенной ему комнате, майор Лосев решил перед сном познакомиться с материалами, полученными от генерала.
Папка была объемистой. В ней было много вырезок из иностранных, в том числе и немецких газет, записей перехваченных радиосообщений, копий, донесений, несколько брошюр. И все это относилось к району будущей деятельности группы разведчиков майора Лосева.
Увлекшись, Лосев не замечал, как проходила ночь. Уже под утро, взглянув на часы, он с сожалением оторвался от папки и стал раздеваться. Но в этот момент в дверь постучали.
- Войдите, - разрешил Лосев, натягивая на себя только что снятый китель.
В дверях стоял незнакомый лейтенант.
- Вы гвардии майор Лосев? - спросил он.
- Да.
- Только что звонил подполковник Черкасов. Он просит приехать в госпиталь номер два. Приказал передать, что в госпиталь доставлен раненый, с которым вам необходимо поговорить.
- А где этот госпиталь номер два? - недоумевая, о каком раненом идет речь, спросил лейтенанта Лосев. - И как я туда доберусь?
- Машин, к сожалению, сейчас нет. Вам придется ехать на мотоцикле. Водитель знает дорогу. Да это совсем недалеко. Километров четырнадцать-пятнадцать. Что прикажете ответить подполковнику Черкасову?
- Доложите, что я выехал, - ответил Лосев.
"Что это за раненый? - размышлял майор, сидя в коляске мотоцикла, мчавшегося сквозь ночь и непогоду. - Может быть, найден кто-либо, бывший в тех местах до войны? А может быть, радист? Да нет, невозможно. Ведь шифровку передавали еще вчера. Кто же?.."
Не найдя подходящего ответа, майор поплотнее надвинул капюшон плащ-накидки, стараясь уберечься от хлеставшего прямо в лицо дождя.
Подполковник Черкасов встретил Лосева в вестибюле госпиталя, разместившегося в двухэтажном здании школы-десятилетки.
Щуплый с виду, подвижной человек лет сорока, всегда занятый десятками неотложных дел, подполковник Черкасов был кадровым офицером. Лучшей из всех существующих на земле профессий он считал профессию разведчика. Источником постоянной и тайной скорби подполковника было то, что рост его, даже при двойной подошве сапог, не превышал ста пятидесяти сантиметров. Это делало фигуру Черкасова слишком необычной, привлекавшей внимание. А ведь разведчик ничем не должен выделяться, даже малым ростом. Короче говоря, уже более десятка лет подполковник Черкасов не был за рубежом, хотя ни одно ответственное разведывательное мероприятие не обходилось без его незаметного, но совершенно необходимого участия. Затаив в глубине души горечь, подполковник весь свой талант и опыт разведчика отдавал на то, чтобы помогать своим друзьям по оружию, облегчать им путь к успехам.
Схватив Лосева за руку, подполковник потащил его на второй этаж. Там начальником госпиталя Черкасову была отведена на сегодняшнюю ночь маленькая изолированная комната.
- Понимаешь, Коля, - зашептал он, плотно закрыв дверь комнаты. - Тебе здорово повезло. Партизаны под Винницей захватили немецкую машину. А в ней, оказывается, ехал-какой-то Отто фон Бломберг. - Так его со всеми чемоданами и портфелями сюда доставили. И, понимаешь, как получилось. Уже на нашей территории этот самый Бломберг под бомбежку попал. Ну, и… в общем, кажется, не выживет. Он бредит. Про Грюнманбург несколько раз упоминал. Понимаешь? Я поэтому и вызвал тебя.
- Где он сейчас, этот Бломберг?
- В отдельной палате, конечно. Там двое наших. С тех пор, как он в госпитале, каждое его слово стенографируют.
Накинув белоснежные халаты, оба офицера вышли в коридор и направились в противоположный конец здания.
Шагая впереди и поминутно оглядываясь на идущего следом майора, подполковник Черкасов с довольным видом говорил:
- Если даже и не удастся привести этого Бломберга в сознание, мы все же многое узнаем из его бумаг. У него в чемодане - целая связка писем и альбом фотографий.
- Это хорошо. Но лучше, если бы он сам заговорил…
Коридор был пуст. Из-за плотно закрытых дверей палат не доносилось ни звука. Только в самом конце коридора около крайней двери неслышно шагал взад и вперед пожилой автоматчик.
Офицеры вошли в палату.
В небольшой комнате с широким многостворчатым окном помещалась одна койка. На ней неподвижно вытянулся человек, укрытый белой простыней. Только длинные тонкие руки багровели поверх простыни. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая, согнутая в локте, опущена на грудь. Ее пальцы беспрерывно двигались, как бы подбирая что-то, лежащее на груди, и брезгливо отбрасывая в сторону.
Лосев обратил внимание на холеные ногти фашиста. На безымянном пальце сверкал старинный перстень с печаткой.
"Из крупных, - пронеслось в голове майора. - Аристократ".
Лицо фашиста было пунцово-красным, глаза широко открытые, но мутные, без всякого проблеска мысли. Запекшиеся губы беспрерывно произносили то бессвязные слова, то целые фразы, обращенные к кому-то отсутствующему. Бред иногда понижался до шепота, то вдруг поднимался до крика. Но глаза по-прежнему были бессмысленными, лицо неподвижно и только пальцы конвульсивными движениями все сбрасывали и сбрасывали что-то с груди.
У изголовья раненого на раскладном стуле сидела девушка и, вслушиваясь в бессвязный бред фашиста, заносила на разлинованный лист блокнота размашистые стенографические знаки. Ее напарница отдыхала, сидя на таком же стуле с противоположной стороны кровати.
Рядом с небольшим столиком, поблескивавшим склянками с лекарствами и шприцами, оперлась спиной о стену молоденькая медицинская сестра. Тут же сидел на табуретке врач. Оба с таким напряженным вниманием вглядывались в лицо раненого, что це заметили вошедших в палату офицеров.
- Ну, что? - нетерпеливо спросил Черкасов.
- Все так же, - подняв голову, ответил врач. - Агония. Минут через двадцать наступит конец.
Майор Лосев подошел к изголовью фашиста. Одна из стенографисток поднялась со стула, уступая майору свое место. Бломберг что-то шептал. Чтобы не упустить ни слова, Лосев склонился над раненым. Тот уставился на него мутными бессмысленными глазами и заорал по-немецки:
- Фран! Осел! Давай назад! Партизаны!
Лосев даже вздрогнул от неожиданности, но раненый, уже успокоившись, заговорил ласковым, немного снисходительным тоном:
- Лотта, девочка, это мой последний выезд на Восток. Мне обещал Гиммлер… Генералу Лютце давно пора в архив… Через две недели мы встретимся в Грюнманбурге… Сейчас я должен ехать… Опасности никакой. Ведь в Виннице ставка фюрера… фюрера… русские… Я тебе привезу… - и вдруг, без всякого перехода, умирающий замурлыкал джазовую нескромную песенку:
Каждой девочке в наследство
от мамаши перешло…
Лосев поднялся со стула и подошел к врачу.
- Скажите, товарищ, есть ли какая-либо возможность хотя бы на минуту вернуть раненому сознание?
- Никакой! - развел руками врач. - Слепое ранение черепа, проникающее в мозг. Кроме того, уже наступила агония. Если бы его доставили к нам хотя бы на час-два раньше…
Переглянувшись, Лосев и Черкасов попрощались и вышли из палаты. По коридору несколько минут шли молча.
- Кто он такой? - заговорил Лосев, когда друзья вошли в комнату подполковника.
- Полностью, понимаешь, еще не установили, - пожал плечами Черкасов. - Звание у него немалое: что-то вреде генерала и к тому же эсэсовского, но из новоиспеченных. И притом какой-то странный этот самый без пяти минут генерал. Он, по-моему, химик или физик.
- Да-а? - вопросительно протянул Лосев.
- Да, да! - подтвердил Черкасов. - У меня есть подозрение, не родственник ли он маршалу фон Бломбергу. Хотя… Бломбергов в Германии - как у нас Петровых. К утру установим все данные полностью.
- А что за альбом обнаружен в его чемодане? - спросил Лосев, усаживаясь на табуретку.
- Альбом интересный. Этому Бломбергу, видимо, здорово доверяют заправилы Германии. В альбоме есть фотографии, на которых Бломберг снят и с Гитлером и с Гиммлером.
- Это, пожалуй, интересно, хотя и не самое главное, - словно размышляя вслух, заговорил Лосев. - А пейзажные снимки в альбоме есть?
- Специально пейзажных мало. Фотографий женщин, снятых на фоне природы, много.
- Очень хорошо, - довольно потер руки Лосев. - Знаешь что, Сеня? Можно будет к утру приготовить мне запись бреда, письма и альбом?
Черкасов рассмеялся:
- К утру? Да ты, дружище, спятил. - Подполковник подошел к окну и отвернул светомаскировочный занавес. На улице было светло, солнечный диск поднимался над омытой ливнем землей. - К утру, понимавши, никак не могу. Разве к завтрашнему…
- Что ты! - даже привскочил на табуретке Лосев. - К завтрашнему нельзя. Ведь генерал дал на подготовку только семьдесят два часа.
Подполковник подошел и сел рядом с Лосевым.
- Вот что, товарищ гвардии майор, - заговорил он строго, в то время, как глаза его смеялись. - Как старший по званию и ответственный за организацию твоей экскурсии приказываю поехать и немедленно лечь спать. Спать до… - Черкасов взглянул на ручные часы, - до восемнадцати ноль-ноль. Без разговоров, - погрозил он кулаком, видя, что Лосев хочет протестовать. - Когда материалы будут готовы, сам разбужу.
Видя, что возражать бесполезно, Лосев поднялся и стал надевать шинель. Черкасов, не двигаясь с места, смотрел на него ласково, по-отечески. Когда Лосев, уже затянув ремень, надел фуражку, Черкасов вдруг соскочил с табуретки, побежал к майору, обнял за талию и, заглядывая снизу вверх ему в глаза, таинственно зашептал: