Баймурад, видя, что хозяину лень вставать для расправы, даже не пошевелился. Он только тихо, почти шепотом, проговорил:
- Ваша дочь Турсуной собирается уехать обратно в Ташкент.
Сон моментально слетел с Тургунбая. Рывком подняв голову с подушки, он уселся на одеяле.
- Ты что, сын бела, лишился остатков ума? Зачем моя дочь поедет обратно в Ташкент?
- Потому что ей там нравится, - ответил Баймурад.
Тургунбай несколько мгновений сидел молча, обдумывая сообщение. Баймурад ожидал, что хозяин разразится яростным взрывом криков и брани, потребует дочь к себе и приступит к расправе.
Но взрыва не произошло. Тургунбай пренебрежительно усмехнулся и махнул рукой.
- Без моего разрешения она никуда не уедет. Я отец, - проговорил он. - Иди работай!
И Тургунбай снова начал укладывать свое тучное, но все еще могучее тело на одеяло.
- Она знает, что вы не разрешите. Она бежать хочет. Тимур, сын кузнеца Саттара, поможет ей добраться до Ташкента, - проговорил Баймурад безразличным голосом и поднялся, чтобы выйти из комнаты. Но едва лишь он сделал шаг к двери, как, пораженный последними словами наперсника, Тургунбай рявкнул:
- Садись! Рассказывай, шелудивая собака, все, что тебе известно.
Баймурад сам испугался бешеной ярости, прозвучавшей в окрике Тургунбая. Приниженно, скулящим от страха голосом, он передал Тургунбаю все, что слышал.
Тургунбай был ошеломлен. Он видел, что Баймурад не обманывает, - как бы и впрямь Турсуной не решилась бежать из родного дома, а уж от сына кузнеца всего ждать можно.
Впервые Тургунбай почувствовал себя растерянным. Что-то надо было предпринять, и предпринять немедленно, а что, он и сам не знал.
Чутьем он понимал, что криками и угрозами, пожалуй, только испортишь дело, что надо крепко обдумать все и действовать осмотрительно.
- Выйди, - угрюмо приказал он Баймураду, - подожди за дверью. Я позову.
Баймурад, почтительно согнувшись, вышел.
Тургунбай встал, несколько раз медленно прошелся по комнате. Мысли, как облако назойливой мошкары, роились в его мозгу.
"Баймурад не лжет, - думал Тургунбай. - Но если в селении узнают, что у Турсуной есть что-то с Тимуром, сыном этого богоотступника Саттара, то позор, который обрушится на мою голову, мне не избыть до самой могилы. Надо запретить Баймураду распускать язык, пригрозить ему. Пусть и дальше следит и обо всем мне рассказывает. Это первое. Потом надо убрать из кишлака этого кузнечонка; лучше даже, если он исчезнет вместе с отцом. Но как это сделать? Надо придумать! А затем поговорить с Турсуной. И если она не послушается, запереть ее. Запретить выходить из женских комнат даже в наружный двор. Надо рассказать обо всем святому ишану и спросить его совета. Но об этом потом. Сейчас самое главное - заставить молчать Баймурада и избавиться от кузнечонка".
Решив это, Тургунбай снова уселся на одеяло и негромко позвал:
- Баймурад!
Батрак боком проскользнул в дверь. У него был испуганный вид. Видимо, он уже раскаивался в том, что поторопился все рассказать хозяину.
- Садись! - коротко приказал ему Тургунбай.
Баймурад сел почти посредине комнаты, не решаясь подойти к хозяину ближе. С минуту оба молчали. Батрак настороженно следил за каждым движением Тургунбая, а тот, опершись локтями о колени подогнутых ног, сосредоточенно смотрел на ковер, застилавший пол комнаты.
Затем Тургунбай кивнул головой на плеть, висевшую на стене недалеко от того места, где он сидел. Плеть была свита из толстых воловьих жил. В конец ее были вплетены несколько металлических пластинок.
- Видишь? - мрачно спросил Тургунбай.
- Вижу, - испуганно ответил Баймурад.
- Знаешь, что будет с человеком, если его по голой спине ударить этой плетью, ну, скажем, хотя бы двадцать раз?
- Знаю, - совсем упавшим голосом, чуть слышно, проговорил Баймурад. - Человек умрет.
- Так вот, если ты, сын вонючего шакала, еще кому-нибудь расскажешь то, что рассказал сейчас мне, я сам буду бить тебя этой плетью, и не двадцать, а двести раз, пока от тебя не останется лепешка из мяса. Понял?
- Понял, - замирающим от страха голосом ответил Баймурад. - Я никому не скажу, хозяин.
- А за то, что ты все это узнал и первому рассказал мне, я тебя награжу. Хорошо награжу. Смотри и впредь, как следует. Все, что увидишь и услышишь днем, вечером, должен знать я. Понял?
- Понял, хозяин, понял! Все сделаю! Не беспокойтесь, - захлебывался от готовности услужить Баймурад.
- А теперь вот что, - приказал Тургунбай. - Сбегай-ка к Саттару-кузнецу и пригласи его сюда. Да побыстрее.
Баймурад со всех ног кинулся выполнять приказание, радуясь, что и на сей раз хозяйская плеть не погуляла по его спине.
Тургунбай больше не думал о сне.
Не взглянув на мягкое одеяло в прохладной полутемной комнате, он вышел вслед за работником на террасу, тянувшуюся вдоль выходившей во двор стены дома.
Несмотря на свои пятьдесят пять лет, Тургунбай был еще крепок и силен. В его окладистой черной бороде только кое-где серебрились первые вестники старости - седые нити. Невысокий и широкоплечий, он стоял, широко расставив толстые ноги, и из-под черных нависших бровей оглядывал двор. Излишняя тучность делала его тело массивным, неповоротливым, грубым, как изваяние какого-то неизвестного недоброго бога.
Оглядывая свои владения, Тургунбай обдумывал предлог для того, чтобы удалить кузнеца с сыном из Ширин-Таша хотя бы на время, пока он посоветуется со святым ишаном и решит, что делать с дочерью. Раздумье было недолгим. Тургунбай кивнул головой, словно соглашаясь с кем-то, и удовлетворенно потер руки. Предлог нашелся.
Джура, рубивший под навесом дрова для варки вечернего плова, не заметил хозяина, появившегося на террасе.
Неподалеку от Джуры возилась около очага Ахрос. Батрак и слепая работница о чем-то негромко переговаривались. Тургунбай прислушался, но не мог разобрать ни одного слова.
"О чем могут болтать эти незаконнорожденные?" - подумал он, с неудовольствием рассматривая крепкую и ладную фигуру батрака. Джура легко, казалось, совсем без всякого усилия, перерубал толстые, как оглобли, палки сухого тала.
Тургунбай презирал своих батраков, но Джуры он побаивался. Слишком уж независимо держался этот батрак. В его взгляде было что-то такое, что мешало Тургунбаю ударить или обругать Джуру, как любого из своих батраков. У Тургунбая Джура батрачил второй год. До этого он несколько лет пропадал из кишлака, работал на одном из ферганских хлопковых заводов. Тургунбай, считавший, что работа на заводе портит людей, давно бы прогнал неприятного ему батрака, но Джура был очень выгодный работник. Молодой, сильный, он один мог сделать то, на что надо было нанимать двух, а то и трех человек.
- Вот стрекочут, проклятые, - проворчал Тургунбай, разозленный тем, что не мог понять, о чем говорят его работники. - Рады, что языком нельзя работать на хозяина. - Он отвернулся от батраков, не в силах сдержать накопившегося раздражения.
Не заметила отца и Турсуной, когда, выскользнув из калитки внутреннего дворика, подошла к Джуре и тихо просила:
- Отец сердитый приехал?
- Я не видел его, Турсуной, - ответил Джура, прекратив на мгновение работу. - Он в комнате для гостей с Баймурадом разговаривает.
- Турсуной! - негромко окликнул девушку Тургунбай. - Подойди сюда.
Турсуной вздрогнула и, повернувшись, увидела стоящего на террасе отца. На лице девушки сразу же появилось выражение замкнутости и затаенного страха. Она медленно подошла к террасе.
Тургунбай из-под нахмуренных бровей внимательно следил за каждым шагом дочери.
"Красива, - подумал он, оглядывая стройную фигуру и прелестное лицо Турсуной. - Красива и совсем взрослая. Замуж пора. Замуж отдам - забудет о Ташкенте думать".
- Все ли в порядке, дочка? - спросил Тургунбай, стараясь придать своему голосу возможную ласковость.
- Все хорошо, отец. Благодарю.
- Не скучаешь?
В лице Турсуной что-то дрогнуло. Но тем же спокойным голосом девушка ответила:
- Не скучаю, отец. Вышиваю. Подруги приходят. Когда Ахрос свободна, с ней говорю.
- С Ахрос? - сделал удивленное лицо Тургунбай. - О чем можно говорить с этой слепой дурой? Что она понимает?
- Она все понимает, отец, - с неожиданной горячностью ответила Турсуной. - Ахрос только не видит, а так она умнее многих моих подруг.
- Умнее?! - развеселился Тургунбай. - Неужели умнее, чем даже дочка Абдусалямбека?
Турсуной знала, что отец рассчитывает жениться на Джамиле - дочке Абдусалямбека. Знала Турсуной и то, что Абдусалямбек не прочь породниться с Тургунбаем. Смущало Тургунбая только одно, что его будущая жена - сверстница и подружка его собственной дочери. Вот если бы Турсуной вышла замуж, тогда другое дело.
Турсуной догадывалась о колебаниях отца, и ей втайне доставляло удовольствие сознание того, что она является причиной, мешающей Тургунбаю ввести в дом новую жену. Девушку глубоко возмущала мысль, что вместо покойной матери в доме появится какая-то посторонняя женщина. Турсуной считала, что даже тайные намерения отца оскорбляют память покойной матери. Поэтому на насмешливый вопрос отца девушка ответила запальчиво:
- Конечно, Ахрос умнее Джамили. Эта толстуха Джамиля только и умеет есть да спать. А если начнет разговор, то обязательно о замужестве.
Глаза Тургунбая подернулись маслом.
- О замужестве мечтает, - начал он, намереваясь расспросить, что говорят девушки о замужестве, но вдруг, вспомнив, что перед ним родная дочь, круто оборвал: