- Вот она, таратайка! - сказал новый знакомый Павеличева, подходя к кабине и кому-то там улыбаясь. - Не опоздал, не опоздал! Ровно три тридцать. - Он открыл дверцу, обернулся к Павеличеву и приподнял соломенную кепку. - Очень буду надеяться!
Машина отъехала. Павел, перебежав дорогу, вскочил в кузов, как тут все делали, первого встречного грузовика, направлявшегося на правый берег, и, задетый любопытством - кто же этот человек? - стоя вынул из кармана куртки его записку. Буквы стали прыгать - машина шла по булыжной мостовой, - и Павеличев, присев на неизбежное в каждом кузове запасное колесо, прочел:
"Позв. т. Шувалову (37–00, доб. 191) и на 10 ч. утра зак. пропуск, на имя Никодимцева И. Л."
Он продолжал смотреть на записку, уже не видя ее. В дальней стороне кузова, как огромная скомканная бумага, лежал брезент. На несмятом углу его протянулась темная, вероятно от масла, полоса. Как тот рубец от уха к шее…
Растерянно улыбаясь, Павел опять вернулся к записке. Да, конечно, имя Никодимцева он встречал под газетными очерками, но что значила эта фамилия в сравнении с первой! "И вот рядом был!.."
Глава пятая
У ЛИЗЫ - ТОЖЕ НОВОЕ
1
У Софьи Васильевны и у Лизы в тот день тоже было что-то новое.
Природа всяких поисков такова: сперва ничего, потом человек идет не в том направлении, затем уже где-то начинает брезжить… Как у геологов: сперва просто земля, потом пробное бурение, которое напрасным не назовешь, и уже затем настоящее место. Если бы не было этого процесса, не было бы в языке и слова "поиск", люди бы шли по прямой линии и сразу брали бы то, что им нужно.
…Когда Лиза вошла в комнату, Софья Васильевна сидела за столом, обложенная книгами, и писала в толстой клеенчатой тетради. Журналы "Литература в школе" в голубых обложках стопкой лежали на диване. Лиза всегда удивлялась материнским занятиям: "Все знает, восемнадцать лет преподает одно и то же, а все готовится".
- Теперь я догадываюсь, отчего рыжий чемодан был тяжелый. - Лиза кивнула на книги и журналы. - Ты это все с собой притащила! Не понимаю: программа старая, а ты готовишься!
- Программа старая, а жизнь каждый год новая. - Софья Васильевна писала, не оборачиваясь. - Кажется, уж о Пушкине все известно, а вот вышла новая книга о декабристах. О Маяковском в этом году три книги… Ты чего? - спросила она, заметив соломенную шляпу в руках дочери.
- Я хочу к диспетчеру сама сходить. Представляешь, вдруг он знает, а мы тут сидим…
Софье Васильевне посоветовали обратиться к главному диспетчеру строительства, который здесь работает только три года, но живет давно, знает город, людей.
- Нет, пойду я! - твердо сказала Софья Васильевна. - Да и рано еще, надо к четырем. Ты лучше почитай. Тебе за лето столько книг по литературе надо прочесть! Как начнется учебный год, Константин Иванович сразу спросит.
- Читаю…
Со шляпой в руках, Лиза присела на край стула и посмотрела в окно. Напротив, через дорогу, стоял зеленый, косо освещенный солнцем забор, и глянцевитые листья груш свешивались над ним.
- Мама, ты тоже считаешь, что Наташа Ростова - это положительный герой? - вдруг спросила она.
Софья Васильевна, выпустив из руки карандаш, быстро повернулась на стуле.
- Ты что? - Она помедлила. - Ну конечно…
- Нет, по правде? А то у нас Константин Иванович говорит: вот этот положительный и вот этот тоже положительный. А начинаешь читать - это просто скучные, нудные люди. Только рассуждают…
- Ну, про Наташу этого не скажешь!
- Да я и не говорю! Нет, про Натащу другое. - Лиза села поудобнее на стул и положила шляпу на колени. - Вот говорят: добра, отзывчива, верна, благородна. А к кому это все направлено? Да только к дому, к родным. Это нехитро! Это и я могу… А вот для других-то что? Только одно и сделала, приказала с подвод свои чемоданы и узлы свалить и положить раненых. Это, конечно, хорошо, но мало.
Софья Васильевна, ссылаясь на другое время и другие интересы, объяснила, как надо относиться к литературным героям прошлого. Но, когда Лиза ушла к себе, у Софьи Васильевны возникли, как это часто бывает, мысли более убедительные. Однако, развивая их и как бы про себя еще более убеждая Лизу, она невольно подумала: "А все-таки в этом Лизином "а для других что?" есть что-то такое…"
Лиза, видимо, томилась без дела и вскоре вернулась с бумагой в руках. Это было последнее письмо отца, хорошо известное им обеим.
- Что это за "мелкая работа" могла быть у папы? - спросила она, будто прочла там что-то новое.
Припомнив письмо - о чем Лиза может спрашивать? - Софья Васильевна сказала, что отец был заместителем командира и, возможно, надо было какой-нибудь отчет или таблицу составить.
- Да, но почему получается, что капитан жадный?
- Откуда жадный? Слушай, ты мне заниматься не даешь. Я хотела до диспетчера окончить…
Софья Васильевна все же протянула руку за письмом, и Лиза показала, с какого места надо читать. Пошли знакомые строки:
"…разбил очки, а запасные забыл дома. Завтра мне предстоит очень мелкая работа, и без очков просто (тут одно слово было зачеркнуто) беда. Да не только для меня… Хочу сейчас съездить в штаб, к одному капитану, у которого стекла, кажется, кажется как у меня, может быть, даст на завтра. Должен дать. Кроме того, один дядя - добрая душа - тоже взялся мне их отыскать…"
- Ну, почему же капитан жадный? - Софья Васильевна подняла глаза от письма.
- Как ты не понимаешь! - Лиза и сама чувствовала, что ее трудно понять. - Папа так уверенно пишет, что капитан должен дать. Ну, понимаешь, будто дело такое важное, что даже жадный человек должен расщедриться…
Никакого "жадного" Софья Васильевна в письме не нашла, но подумала о другом: "Странно, что так много об очках! И у капитана будет просить, и еще какой-то человек достает… Видно, что он о них только и думает… Да, пожалуй, это не отчет". В подробностях об очках она вдруг почувствовала что-то тревожное, и ей было удивительно, что, столько раз читая это место в письме, она раньше ничего не замечала.
- Впрочем, у него это бывало, - сказала она, отвечая на свои мысли. - Что-нибудь понадобится, так сейчас же вынь да положь.
Лиза хотя и почувствовала, что "мелкая работа" - это не отчет, но ничего тревожного в этом не увидела. Она увидела другое, о чем и раньше думала: отцу без семьи, наверное, было тяжело, бесприютно. Даже вот какие-то разбитые очки его волновали, беспокоили - поэтому он так много, по-домашнему и пишет о них…
Лиза вышла на кухню, чуть сдвинула там крышку над кипящим супом и, постояв, вернулась к матери. Села на диван, заметив рядом свою шляпу, посмотрела на часы: не пора ли к диспетчеру? Софья Васильевна почувствовала ее взгляд, обернулась, и они, поняв друг друга, заговорили об отце.
- Ты все, мама, "был" да "был"! - сказала Лиза в середине разговора.
Софья Васильевна отодвинула голубые журналы - нет уж, не заниматься! - и, тяжело ступая, перешла на диван.
- Я тебе скажу так, - сказала она, строго и грустно смотря перед собой. - Толстой возмущался "Королем Лиром". Он не мог и не хотел понять, почему старик внезапно усомнился в дочери, которая все время жила рядом с ним. Которую он знал!.. Это на самом деле странно. Я Толстого понимаю. Вот представь - о тебе говорят какую-нибудь чепуху, а я уши развесила и верю! Ведь я-то тебя знаю… Вот ты строишь предположения, что отец жив и из-за какого-то ранения не показывается. Но для меня это уже пройденное. После сорок четвертого года соседки нашептывали: "Для вас он "без вести", а где-то, может, в полной известности!" И на примеры ссылались… Кто подобрее из этих тетей был, те о непоправимом ранении говорили… Нет, - Софья Васильевна встала, подошла опять к голубым обложкам, переложила их с места на место, - нет, я не верила ни первому, ни второму. А если бы было и третье, то и третьему не поверила бы… Ведь я же его знала.
- Но какое же может быть третье? - вздохнув, проговорила Лиза.
- Не знаю… Я так говорю, если бы было. - Софья Васильевна прислушалась. - Кажется, суп бежит… - И ушла в кухню.
Оттуда почти следом послышался стук, потом тонкий голосок и хлопнула дверь. Лиза догадалась, что приходила Ниночка - девочка соседки, у которой есть телефон. По тишине в кухне Лиза поняла, что мать вышла.
Она появилась снова минут через пять. На щеке дрожала какая-то жилка, но глаза были спокойные, строгие.
- Первые вести, но ничего такого… - сказала Софья Васильевна, мерно проходя по комнате и останавливаясь у окна. - Звонил с фабрики дядя Сева. Эта его сослуживица Наталья Феоктистовна… ну, у которой сестра жила там же, где она теперь…
- Ну, ну?!
Лиза, соскочив с дивана, уже стояла около матери.
- …получила ответ от этой сестры. Да, такой человек жил у нее в Завьяловске в начале сорок четвертого года.
- Жил? А потом?
- А потом не то переехал, не то уехал. Этого она не помнит - давно было.
- А где письмо? - Лиза даже протянула руку.
- Я же говорю - по телефону… Жил две или три недели. В военной форме, невысокий, светлые волосы… Представляешь, - Софья Васильевна, неловко улыбаясь, в упор посмотрела на Лизу, и Лиза увидала на ее глазах слезы, - представляешь, эта сестра запомнила: был вежливый, обходительный…
- Еще что? - У Лизы в руках уже была ее соломенная шляпа.