Левашов проснулся неожиданно, как от толчка. Гулко и тяжело стучало сердце. Посмотрев на часы, он убедился, что спал недолго - минут десять. И успокоился. Некоторое время лежал прислушиваясь. Вагон спал. Только из соседнего купе доносились негромкие голоса, говорили неторопливо, с длинными паузами. Но вот послышались... В коридоре? Да, в коридоре. Крадущиеся, почти неслышные шаги. Левашов напрасно всматривался в заранее оставленную щель - он ничего не увидел. Но шаги уже удалялись.
Хлопнула дверь тамбура. Куда же он? Ведь дальше идут пустые вагоны... Может, кто-то решил покурить? Но зачем тогда красться?
Левашов осторожно отодвинул дверь. Тишина. Только мощные всхрапы за тонкой перегородкой, Ковровая дорожка на полу глушила шаги, и Левашов прошел в конец коридора. Дверь открыта. Так вот почему у Оли пропал ключ... В пустом вагоне послышался неясный звук - кто-то шел обратно. В левой руке Левашов держал фонарь, в правой - пистолет. Он снял предохранитель и вжался в темный угол тамбура. Вот кто-то вошел, постоял прислушиваясь, потом быстро закрыл дверь на ключ и проскользнул в вагон.
И только тогда Левашов перевел дух. И тут же снова остановил дыхание, прислушиваясь к почти бесшумным шагам в коридоре. Шаг, еще шаг, третий, четвертый... Остановка... Еще два шага. И осторожное нажатие на ручку двери. Потом дверь поползла в сторону, заскрипела - и металлический щелчок. Дверь закрылась.
Виталий долго ворочался, кряхтел и чувствовал себя некрасивым. В голову лезли мысли о том, какое он слабое и никудышное существо, и что должность у него, в общем-то, никудышная, и что скорее всего он неудачник и никогда не будет жить так, как ему хочется. Только ощущая превосходство - должностное, физическое, какое угодно, - Виталий мог радоваться жизни. Он отлично чувствовал себя с людьми, которые ниже его, старше по возрасту. Виталий заметно оживлялся в обществе лысых, толстых, людей менее его образованных или хуже, чем он, одетых.
С начальством Виталий вел себя скромно и почтительно. И не потому, что боялся или хотел получить какую-то выгоду, нет. Просто он был уверен, что с начальством так и нужно вести себя, нужно оказывать мелкие услуги, забегать вперед, чтобы открыть дверь, предупредительно улыбаться при встрече, угощать, если подворачивается случай. Это, считал он, просто хороший тон. С людьми, от которых хоть в чем-то зависела его судьба, он чувствовал себя робко и неуверенно, терялся, не знал, что сказать, как повернуться, собственные мысли казались ему не просто неуместными, а постыдно бездарными, о которых даже заикнуться было бы глупо.
От невеселого раздумья его отвлекла фраза, которую произнес Арнаутов. И только тогда Виталий осознал, что в купе уже давно идет разговор между стариком и высоким парнем из соседнего купе.
- Я уже расплатился за все подлости, которые совершу, - резко сказал Арнаутов. - Я расплатился за них своим одиночеством, десятилетиями, из которых не могу вспомнить ни одного дня!
- Слушай, батя, а за прошлые подлости ты тоже расплатился? - спросил Виталий, перегнувшись с полки.
- Да! Я сначала плачу, а потом уже поступаю как мне вздумается!
- А разве поступать как вздумается - это поступать подло? - негромко спросил Левашов, глянув на старика исподлобья.
Арнаутов уже набрал было воздуха, чтобы ответить, но неожиданно сник и промолчал. В купе наступила тишина. Слышались голоса из коридора, где-то очень далеко гудел ветер, и медленно-медленно на маленьком столике у окна шевелился светлый круг от свечи.
- Все, ребята, гаси свечи! Ночь!
В дверях стояла Оля. Морозная, розовая, и в ее волосах, на бровях таяли снежинки. Все повернулись к ней, будто увидели нечто поразительное, чего до сих пор не замечали.
- Эх, Оля! - вздохнул Арнаутов. - Был бы я помоложе лет на сорок...
- И что тогда? - засмеялась девушка.
- Ачто, взял бы тогда тебя в жены. Ей-богу, взял бы. И на Колю твоего не посмотрел бы.
- Ну а меня хотя бы спросили?
- И спрашивать не стал бы. Нет, не стал бы, - повторил Арнаутов, будто еще раз убеждаясь в правильности такого решения.
- Берите сейчас!
- И сейчас бы взял, - серьезно и печально сказал старик.
- Так что, по рукам?
- Что ты! Бабка ему такую трепку задаст! Последние волосы выдернет! - воскликнул Виталий.
- Боже, какой глупый, - пробормотал старик. Он поднялся, с усилием распрямился, шагнул к девушке и некоторое время стоял не двигаясь в своем черном длинном пальто и с непокрытой головой. Потом медленно поднял руку, осторожно провел ею по прохладной, в каплях растаявшего снега щеке девушки. Никто не проронил ни слова. Арнаутов повернулся и, сгорбившись, сел.
- Оля, как вы попали на остров? - спросил Левашов, чтобы нарушить неловкое молчание.
- А, ничего интересного! - Оля махнула рукой. - На путину прикатила. Не в рейс, конечно, на рыбообработку. Ну и забросили нас на Курилы, в Крабозаводск. И только по баракам рассовали, приходит телеграмма - умерла мама. А тут, как назло, неделю штормило, пароходы и не появлялись в порту. Похоронили без меня. А я... ну что, поревела, поревела да и осталась. Возвращаться не к чему было, да и не к кому. Начальство, правда, в положение вошло, пристроили меня в хорошую бригаду, чтоб заработать могла. А осенью, после путины, в Южный приехала. Нашла квартиру, заплатила за полгода вперед и с тех пор на материк даже не ездила. Лет пять уже. И пошло - зимой я в проводниках, а летом - на рыбообработке. Один раз на плавбазе даже к самой Америке добиралась... Знаете, почти к берегу подходили, огни видны, они нас овощами снабжали, пищей свежей...
- Нет, бабы, они есть бабы! - возмутился на своей полке Виталий. - Человек, можно сказать, возле самой Америки был, а о чем речь ведет? О свежей пище и овощах!
- Ты! Тюря нехлебанная! Когда ты в море месяц пробудешь и вдоволь рыбки поешь на первое, на второе и на третье, вот тогда мы с тобой об овощах поговорим.
- А я с тобой и сейчас согласен о чем угодно ночь напролет говорить! А? Может, столкуемся? Главное - Колю из твоего купе вытурить...
- Жаль, что ты на второй полке, не дотянусь, - с сожалением сказала Оля и вышла.
- Ничего, - протянул Виталий, переворачиваясь на спину. - Столкуемся. Не сегодня, так завтра... Не с тобой, так с другой... Не об этом, так об том... Столкуемся. Никуда никто не денется.
Пермяков пришел под утро.
- Вот, оказывается, как ты дежуришь, - сказал он. - Дрыхнешь без задних ног!
- Виноват... - Левашов приподнялся на полке, сел, пригладил волосы. - Дежурства отменяются, - сказал он, когда они вышли в коридор. - Проведем, товарищ Пермяков, маленький следственный эксперимент.
- Интересно. Какая роль отводится мне?
- Не беспокойся, справишься. Отойдем к тамбуру. Так... Становись у самой двери. А теперь сделай семь шагов на цыпочках в глубь коридора. И заметь, у какого купе ты окажешься. Смелей, это недалеко.
- Я оказался у твоего купе, - сказал Пермяков, вернувшись.
- А теперь еще раз. Только шаги делай побольше.
Пермяков вышел в коридор, прижался спиной к двери и начал отмерять шаги. При счете семь он остановился и посмотрел на дверь купе. Вернулся.
- Не хватило примерно полтора шага до седьмого купе, - сказал он. - А прошлый раз я остановился у пятого. Твое ведь пятое? Что-нибудь случилось?
- Пошли.
Постояв в тамбуре, они торопясь проскочили в восьмой вагон. Постояли прислушиваясь. Левашов включил фонарь, бросил луч по полкам, по окнам...
- Подожди, Серега... А ну-ка посвети на пол... Видишь?
На полу, покрытом искрящейся изморозью, виднелись следы. Кто-то совсем недавно, потоптавшись, большими шагами прошел в глубину вагона.
- Как же это он? - в недоумении проговорил Левашов. - Такая неосторожность... Может, провокация?
- Никакой провокации. Он приходил сюда без фонаря. Поэтому собственных следов видеть не мог. А о том, что на полу образовалась изморозь, ему и в голову не пришло.
- Да, все учесть невозможно... Надо же, изморозь... Следы пересекали вагон и выходили в тамбур.
- Здесь должен быть угольный ящик... - Левашов осмотрел пол, стенку. - Вот! - Открыв металлическую дверцу, он направил луч в нишу. Там, прикрытый угольным мешком, стоял небольшой клеенчатый чемоданчик с потертой ручкой и сбитыми уголками.
- Батюшки-светы! - шепотом воскликнул Пермяков. - Никак нашли?!
Вынув чемодан из ниши, Левашов прикинул его на вес.
- На подержи... Будешь знать, сколько весят пятьдесят тысяч...
Чемодан открылся легко - замок был самый обычный. Вложенные в плотный целлофановый мешок, деньги лежали, прикрытые пижамой. Вначале, видно, их старались укладывать пачками по достоинству, но потом просто ссыпали как попало.
- Ум меркнет, - проговорил Пермяков. - Уверен, что они и посчитать не успели...
- Не до того было... Ничего мешочек... А теперь вкладывай все на место и закрывай чемодан. Остальное, как говорится, дело техники. Мы ведь с тобой старые по этому делу.
Войдя в тамбур своего вагона, они прислушались. Все было спокойно. Нигде не хлопнула дверь, никто не вышел вслед за ними.
- Ну что, - сказал Пермяков, - подобьем бабки?
- Пора. Я вот думаю - не сделал ли я ошибки... Может быть, мне следовало взять этого типа прямо в тамбуре, когда он возвращался? И тогда он уже сидел бы в отдельном купе.
- По-моему, все правильно. Никакой ошибки. - Пермяков помолчал и повторил: - Все правильно. Во-первых, ты не знал, зачем он ходил в пустой вагон. Не исключено, что это был обычный воришка, стащивший у кого-то бумажник. А может, человеку по нужде пришлось сбегать. И разоблачать себя вот так, с бухты-барахты совершенно ни к чему.