пока останется в вашем распоряжении, поскольку я не имею указания его расстрелять за измену, а использованию его в ваших интересах воспрепятствовать не могу. Занимайтесь своими делами, но не вздумайте нам мешать: это будет для вас иметь самые тяжелые последствия. Да, и еще один момент: вы взяли в разработку переводчика из гебитс–комиссариата. Мы имели на него свои виды, но вы его так перепугали, что он попросил перевода в Минск. Просьба: в Минске он - наш, и не трогайте его ни под каким видом. Хорошо?
- Хорошо, - кивнул Майер. - Какие еще пожелания?
- Никаких, - ответил Федорцов, вставая с табурета. - Хромой в вашем распоряжении, если вдруг он нам понадобится, то мы войдем с вами в контакт. Лишний раз с вами встречаться - лишний риск, сами понимаете… Сколько уж людей вы на хутор таскали… засвечен Хромой, что и говорить! И еще: за вами парень следил, так мы его от греха подальше из Волковыска тоже уберем. Я это к тому, чтобы твои люди, герр Майер, не шлепнули его под горячую руку.
- Все принято, - ответил Майер. - Что еще?
- Удачи! Всем нам, - ответил Федорцов, пряча пистолет за пояс.
Майер недоуменно проводил взглядом немецкого обер- лейтенанта, неожиданно появившегося и так же неожиданно исчезнувшего.
- Я так и не понял, что он в действительности хотел, - озадаченно сообщил он Хромому.
- Разве это важно? - вопросил со вздохом Хромой. - Главное, - что не пристрелил! И то слава богу!
7 сентября 1942 года, Вайсрутения,
бывший пионерлагерь "Озеро Круглое"
Марта встала до рассвета. С вечера в щелоке было замочено белье, которое нужно было вывесить с восходом, чтобы днем уже снять его сухим и подготовиться к новой стирке. А ведь еще и завтрак надо приготовить. А едоков увеличилось: кроме живущих в бывшем пионерлагере десятка ребятишек готовить надо и на отряд Первушина, и на тех, что накануне прибыли с суровым немолодым майором.
Небо над восточной кромкой леса едва окрасилось розовым, а Марта уже была на дворе и споро развешивала на веревках белье.
- Позвольте вам помочь, - вдруг услышала она мягкий голос с нерусским акцентом. Оглянулась: да, тот самый майор. Стоит возле корыта с бельем и улыбается.
- Что, товарищ майор, бессонница замучила? - озорно усмехнулась Марта.
- Нет, комары, - в тон ей усмехнулся майор.
- Да вы же столько по болотам ходите, - пора и привыкнуть! - рассмеялась Марта.
- У вас здесь комары слишком беспокойные - вроде тихие, а спать не дают, - ответил майор, расправляя простыню на веревке.
- Ой ли, комары вам мешают? - с хитринкой усмехнулась Мартами первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутения
- Ой ли, комары вам мешают? - с хитринкой усмехнулась Марта.
Я не нашелся, что сразу ответить. Я присел на пенек и закурил. Марта вдруг пробудила во мне давнее воспоминание детства.
Музей с картинами неоромантиков. Огромное полотно с купающимися девушками: розовощекие, полногрудые девы Рейна, золотистые косы тяжелыми гроздьями ниспадают по белым плечам, предательски прикрытым нежной тканью нижних одежд. То, чего не видно, дорисовывает пламенное воображение подростка… Я никогда в жизни не видел такого в реальности: немецкие проститутки, с которыми я прежде имел дело, были лишь дешевой подделкой под вожделенных дев с той картины. И вдруг я увидел в реальности мечты моей юности! Само совершенство, данное в ощущении.
Я зачарованно смотрел на Марту, нервно затягиваясь сигаретой.
- Что с вами, товарищ майор? - посерьезнела Марта. Она уловила мой взгляд и замерла. Ее высокая грудь нервно вздымалась, и при взгляде на это я терял остатки самообладания.
- Ничего, - хрипло ответил я, потушив окурок. - Надо довешать белье.
В бытность мою в Польше один поляк утверждал, что в Кресах Всходних живут колдуньи, одним взглядом превращающие заносчивых шляхтичей в бессловесных рабов. Поляки знали эти места. Я почувствовал, как меня увлекает странное и незнакомое чувство. Я хочу Марту? Так можно взять ее и уйти. Отстреляться от возможной погони. И доложить Баху, что операция не удалась.
- Э-э, нет! - усмехнулся кто–то неведомый. - Это она уже тебя взяла. Ведь ты не дикий бесчувственный латыш, насилующий все, что движется! Ты увидел чудо и хочешь стать частью этого чуда. А не для того ли судьба занесла тебя в лесную глушь Вайсрутении, чтобы ты увидел здесь Совершенную Красоту? Ты, ариец! Ты наделен сверхъестественным чувством Прекрасного! И вот оно тебе явилось в ощущении!
Осознает ли она сама, воплощение неземной прелести, как она прекрасна?! О, женщины Вайсрутении! Сколько среди вас таких лесных колдуний, заманивающих в сети и уводящих в призрачную зелень лесов и туман озер? Ваши глаза полны волшебного зеленого и голубого света, источаемого лесами и озерами, их странной магией, от которой хочется спрятаться или погрузиться в них без остатка!
- Что с вами, товарищ майор? - в голосе Марты сквозила озабоченность.
Действительно, что со мной?! Что за странное чувство?! Живи я в простое и понятное Средневековье, - я побежал бы к инквизитору и попросил бы избавить меня от дьявольских чар! А сейчас? Бежать в гестапо? Нелепо!
Я громко рассмеялся. Марта с испугом посмотрела на меня.
- Все нормально, девочка! - ласково произнес я. Сколько ей? Двадцать? Где–то так… По формальным признакам я гожусь ей в отцы. И что я придумал себе? Я нахожусь в осином гнезде партизан, и мою железную нордическую волю подтачивают странные чувства. Может, партизаны поставили черную магию себе на службу?
От таких мыслей любой сойдет с ума.
Марта развесила белье и ушла в дом. Я докурил сигарету и направился следом. На крыльце вдруг возник Первушин.
- Что, майор, не спится? - осклабился он. Я ощутил вдруг к нему такую резкую неприязнь, что еле удержался от искушения дать ему по физиономии.
- А вам какое дело, товарищ старший лейтенант? - резко спросил я.
- Да нет, я в том смысле, что, может, вам у медсестры Марты захочется снотворного попросить, - процедил Первушин. - Так вот я хотел предупредить: не стоит, майор!
- Я так понимаю, что вы мне угрожаете, товарищ старший лейтенант? - сухо осведомился я.
- Я вот что скажу, майор… это мы там были "товарищ старший лейтенант" и "товарищ майор". А завтра придет с отрядом начальник из НКВД "дядя Вова" и поставит нас обоих к стенке за "преступное малодушие, выразившееся в сдаче в плен к врагу".
Я удивился, как стройно выразил мысль обычно косноязычный Первушин. Видимо, он от кого–то уже слышал фразу о "преступном малодушии" и она крепко засела в его примитивном сознании.
- Я готов к смерти, - ответил я. - Только хотелось бы встретить ее в компании с тобой, чтобы знать наверняка, что ты умрешь раньше. И советую присмиреть: если ты думаешь, что без оружия я при случае тебе глотку порвать не смогу, то ты ошибаешься.
- Ну, вот и поговорили! - со странным удовлетворением констатировал Первушин. - А насчет Марты я тебя предупредил, майор. Спокойной ночи!
И он ушел в дом.
Итак, даже в шкуре русского офицера я успел за короткий срок приобрести себе лютого враг а. Впрочем, черт с ним!
Стемнело. Комары стали невыносимы, и я ушел в дом. В столовой ужинали дети: девять мальчиков и девочек в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Вместе с ними ужинал врач Константин Николаевич. Увидев меня, он заулыбался и сказал:
- Садитесь с нами ужинать, товарищ майор. Наш повар Кузьмич сделал удивительную вкуснятину: гречневую кашу со шкварками.
- Спасибо, я не голоден, - отказался я. - А где Марта?
- В изоляторе. У Коли Савельева высокая температура, подозреваю воспаление легких, - вздохнул врач. - Я попросил ее подменить меня, пока я ужинаю.
Марта сидела возле постели мальчика в комнате с четырьмя койками. Мальчик спал, а Марта в свете керосиновой лампы читала книгу. Увидев меня, она приложила палец к губам.
- Тише! Он только что уснул, - прошептала она. - Вроде температура начала спадать. Накиньте халат.
Я кивнул и торопливо набросил на плечи висевший на вешалке при входе в изолятор белый халат. Присел на белый табурет рядом с Мартой. Она осторожно поправляла подушку спящему мальчику. Золотистая волна волос упала на ее хрупкое плечо; нежный профиль четко обрисовывался в неровном свете керосиновой лампы. Мне вдруг невыносимо захотелось обнять эти точеные плечи, зарыться лицом в золотистый поток и искать губами невесомые крылья ресниц, бархатную кожу и нежную пухлость губ… Наваждение какое–то!
Марта повернулась ко мне и улыбнулась, вопросительно глядя темными омутами глаз. Днем они были прозрачно голубыми, как озера Вайсрутении, а сейчас казались почти черными. С трудом преодолевая внезапно упавшее на меня оцепенение, я спросил:
- Скажите, а почему у вас такое нерусское имя? Ведь у русских нет такого имени - "Марта"?
Марта тихо рассмеялась.
- Вообще родители хотели назвать меня в честь праздника Международного женского дня "Восьмомартой". Но здравомыслящая служащая загса уговорила их ограничиться "Мартой".
- А где сейчас ваши родители?
- Отец был оперативным сотрудником милиции. Его убили бандиты во время операции, давно. А мама умерла перед войной.
Марта охотно рассказывала о себе: видимо, ей давно хотелось поговорить с кем–нибудь.
- Я окончила медучилище, и друзья отца устроили меня в медсанчасть НКВД. Ведь и этот пионерлагерь тоже был для детей работников НКВД. Летом я всегда сюда ездила вместе с Константином Николаевичем. Он хороший, он мне как отец!
- А почему детей не эвакуировали с началом войны? - спросил я.