Он внимательно, изучающе поглядел на Тараканова.
- Насколько я понимаю… - сказал Маркиз. - Вызнаете, где находится коллекция князя?
Тараканов промолчал.
- Так, так, - усмехнулся Маркиз. - Значит, похищение коллекции дело ваших рук.
- Я это сделал по поручению князя, - улыбнулся Тараканов. - Вы знаете мою преданность его сиятельству.
- Ваша преданность? - Маркиз задумчиво посмотрел на Тараканова, потом подошел к двери и вытащил шпагу, торчавшую в деревянной переборке. Он несколько раз взмахнул шпагой, рассекая воздух, и наконец глухо, не оборачиваясь к Тараканову, сказал: - Хорошо. Я помогу вам переправить коллекцию через границу. Вы правы, я действительно многим обязан князю. И я не хочу, чтобы эти сокровища были разграблены… - И, обернувшись, добавил: - Или попали в ваши руки.
Тараканов улыбнулся.
- Вы не доверяете мне. Что ж, это ваше право. Со временем вы сами убедитесь, что я не обманываю ни вас, ни князя.
Маркиз поклонился.
- А этот ваш мальчуган… он нам пригодится, - сказал Тараканов. - Это очень хорошо, что у вас есть мальчуган.
На узорных воротах Знаменского имения князя Тихвинского висел большой амбарный замок. Калитка была тоже закрыта. Маркиз подсадил Кешку, и тот проворно перебрался через ограду.
- Отодвинь щеколду, - сказал Тараканов.
Тяжелая заржавленная щеколда не открывалась.
- Камнем стукни, - посоветовал Маркиз.
Кешка нашел камень и стукнул по щеколде. Щеколда подалась. С резким скрипом открылась калитка. Когда все трое вошли, Тараканов прикрыл калитку и задвинул щеколду. К опустевшему барскому дому вела широкая липовая аллея, заросшая травой. Поднявшись на парадное крыльцо, Тараканов достал ключ и открыл дверь. Из просторного вестибюля два полукруглых марша мраморной лестницы вели на второй этаж.
В парадных комнатах было полутемно. Свет едва проникал через закрытые ставни. На стенах не было картин, исчезли ковры, гобелены и мебель…
Тараканов остановился возле камина, на котором когда-то стояли часы со всадником. А Кешка подошел к зеркалу, покрытому густым слоем пыли. Он стал водить пальцам по стеклу и в луче пробивающегося из-за прикрытых ставен света постепенно появился причудливый контур сказочного коня с узкой длинной шеей, с вьющейся по ветру гривой… Маркиз подошел к зеркалу и нарисовал на Кешкином коне всадника в широкополой шляпе. Кешка засмеялся.
- А ну-ка поди сюда, - окликнул его Тараканов и, указав на камин, сказал: - Полезай.
- Не полезу! - заупрямился Кешка.
- А я тебе говорю - полезай! - вспылил Тараканов.
- С чего это я в печку полезу? - Кешка посмотрел на Маркиза.
- Зачем ему лезть в камин?
- Скажите ему, чтобы лез в камин, я объясню, что делать.
Маркиз кивнул Кешке, и тот скрылся за каминной решеткой.
- Нащупай колесико. Сбоку. Нашел?
- Нашел.
- Поверни налево.
- Не крутится.
- А ты посильнее!
Тараканов прислушался к едва уловимому скрипу, доносившемуся из камина. И вдруг камин слегка вздрогнул и медленно стал поворачиваться, открывая тайник…
- Черт побери! - засмеялся Маркиз. - Надежное местечко!
Камин, повернувшись, открыл проход в темную комнату.
Тараканов нащупал в темноте фонарь, зажег его и осветил узкую комнату. Комната была пуста.
Кешка нагнулся и поднял с пола разбитую фарфоровую статуэтку.
- Что ты там нашел? - спросил Маркиз.
Он взял у Тараканова фонарь и осветил голубую фарфоровую фигуру коня с отбитым крылом.
- Лошадка… С крылами, - сказал Кешка.
- Это Пегас. Крылатый конь вдохновения, - сказал Маркиз.
В дрожащем свете фонаря Пегас казался сказочно-прекрасным. Его глаза диковато смотрели на Кешку, а сохранившееся крыло, казалось, вздрагивало и трепетало.
- Где же ваши… ящики? - спросил Маркиз у Тараканова.
Тараканов вырвал из рук Кешки Пегаса и со злостью швырнул его на пол. Конь разлетелся вдребезги.
- При чем же тут этот… несчастный Пегас? - усмехнулся Маркиз.
К воротам имения тем временем подъехал удивительный кортеж. Впереди, на извозчике, рядом с молодой красивой дамой в пудреном парике сидел разбитной парень в кожаной тужурке, с мотоциклетными очками, поднятыми на лоб. За извозчиком ехал ломовик с ящиками и полосатой сторожевой будкой. За ломовиком следовала телега с гусарами и гренадером в высокой шапке, а еще дальше шесть лошадей, запряженных цугом, тащили золоченую карету, в которой какие-то молодые люди распевали "Яблочко". Кортеж остановился около ворот, парень с мотоциклетными очками соскочил с пролетки и, открыв амбарный замок, распахнул ворота. Вся процессия с шумом подкатила к барскому особняку.
Перепачканный сажей Кешка выбрался из камина, снова закрывшего вход в тайник, в ту минуту, когда снизу послышался шум.
- Кто это? - встревожился Тараканов. - Что там за люди?
Маркиз подтолкнул Кешку за плечи.
- Ну-ка, отец Иннокентий, сбегай, узнай, что там происходит.
Возле парадного подъезда заканчивались приготовления к киносъемке.
Возле полосатой будки прохаживался гренадер со старинным ружьем, у лестницы стояла карета, в которой сидела красавица в пудреном парике, на высоких козлах восседал ливрейный кучер в треуголке, а в открытой автомашине рядом с оператором и кинокамерой стоял наголо обритый режиссер в клетчатой курточке с накладными карманами. Приложив рупор ко рту, он кричал:
- Приготовились!.. Поехала карета! Камера!
Оператор завертел ручку. Гренадер сделал "на краул". Дама, приложив к глазам лорнет, кокетливо выглянула из-за занавесок кареты.
- Стоп! - закричал режиссер. - Где грумы? Не вижу грумов! Боржомский, где грумы?!
Парень в мотоциклетных очках бросился к режиссеру.
- Какие грумы, Яков Николаевич? В сценарии грумов нет.
- А голова у вас на плечах есть?! - кричал режиссер. - Парадный выезд, шестерка цугом, ливрейный кучер, а кто на запятках? Я вас спрашиваю, кто на запятках?!
- На запятках? Пожалуйста, Яков Николаевич, я сам встану на запятки…
- Мне нужны грумы или хотя бы… негритенок!
- А где я возьму вам негритенка?! Мы с вами не в Африке, Яков Николаевич.
- Вы уволены, Боржомский. Съемка отменяется, - неожиданно спокойно сказал режиссер и стал раскуривать погасшую на ветру трубку.
Именно в этот момент парадная дверь приоткрылась и из нее выглянула удивленная физиономия Кешки.
- Съемка продолжается! - снова закричал Яков Николаевич. - Я нашел вам грума, Боржомский. Берите этого мальчишку, и чтоб через пять минут на запятках был негритенок!
Маркиз через щель в ставнях увидел, как Боржомский схватил Кешку за рукав и потащил к костюмерше, стоявшей на подводе у раскрытого ящика с костюмами.
- Пойдемте, Илья Спиридонович, нам тут делать больше нечего. Полюбопытствуем, как снимают кино.
- Стоит ли рисковать? - спросил Тараканов.
- Не бойтесь, - ответил Маркиз. - Кроме съемки, их сейчас ничего не интересует.
Когда Тараканов и Маркиз вышли на парадное крыльцо, режиссер сразу же обратил внимание на элегантную фигуру Маркиза.
- Хорошо стоишь! - крикнул ему режиссер. - Так и оставайся. Наденьте на него камзол! А вы, - крикнул он Тараканову, - будете открывать дверцы кареты!
- А по какому, простите, праву… - начал было Тараканов.
- Не спорьте, Илья Спиридонович, - остановил его Маркиз. - Отдадим несколько минут нашей жизни "Великому Немому"!
Рассуждать было поздно - на них уже надевали цветные камзолы и пудреные парики.
- Съемка! - закричал режиссер. - Поехала карета! Камера!
Карета тронулась. Кешка с вымазанной черной краской физиономией в непомерно большом камзоле и в парике, с растерянным видом трясся на запятках. Когда карета остановилась, Тараканов, бессмысленно улыбаясь, распахнул дверцы, красавица медленно и величественно поднялась по ступеням, и Маркиз застыл в изящном поклоне.
Когда съемка закончилась, режиссер подозвал к себе Кешку и сказал:
- В понедельник приходи на кинофабрику. Я начинаю снимать новую фильму "Гуттаперчевый мальчик". Будешь играть роль! А пока держи!
Он достал из сумки, лежащей на сиденье, буханку хлеба и отдал ее Кешке.
Автомобиль загудел и тронулся вслед за шумным кортежем, покидавшем имение.
- Это что, гонорар? - спросил Кешу Маркиз, показывая на буханку.
- Не… хлеб… - улыбнулся Кешка, махнув на прощание рукой режиссеру.
- Ну что ж, Илья Спиридонович, - усмехнулся Маркиз. - Вас кто-то опередил?
- Отвратительный у вас характер, - поморщился Тараканов. - Только вы напрасно злорадствуете… Еще не все потеряно, Шиловский. Для начала мы поместим вашего мальчугана в детский дом имени Парижской коммуны.
Когда к имению подъехала пролетка и из нее вышли Макар и Петровых, шумные кинодеятели были уже далеко, а Маркиз, Тараканов и Кешка уныло брели к станции, каждый погруженный в собственные мысли.
Петровых, в старом бушлате, надетом на косоворотку, в картузе, сменившем матросскую бескозырку, утратил свой грозный вид и даже ростом стал вроде бы поменьше. Остановившись на крыльце черного хода, Петровых, щурясь от яркого солнечного света, закурил папиросу.
Здесь за городом еще виднелись островки почерневшего снега, а с крыш, из водосточных труб стекала вода.
- Тут на крыльце у меня круглосуточный пост был. И у парадного хода часовой стоял, - рассказывал он Макару. - Дом после пропажи прочесали, можно сказать, насквозь и даже глубже. Нет тут коллекции, точно - нет, можешь мне поверить.