Потом матросы запели "Варяга". А за "Варягом" одна за другой понеслись над волнами морские песни. От них тепло становилось на сердце молодого матроса.
После ужина Геннадию захотелось побыть одному. Он ушел на палубу и укрылся за надстройками на корме. Но и здесь нашла его песня. Это была хорошая, созвучная с его настроением песня:
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,
Как море мертво без меня…
Теперь Геннадий смотрел на море по-новому. Оно расстилалось необъятное, спокойное и манящее…
Глава одиннадцатая
I
Уже несколько дней в море тихо. Чистое небо поднялось высоко, и кажется, что большое золотистое солнце свободно ходит под необозримо высоким куполом. Морские дали тоже раздвинулись. Далеко видно, но море по-прежнему пустынно, до самой голубой линии горизонта ни дымка, ни паруса.
Забирая круто на юго-запад, "Полярный" возвращается в Северный порт. Машины работают ровно, без перенапряжения. Море спокойно, и теплоход идет не качаясь, будто утюг скользит по мягкому зеленому бархату. Только за кормой от двух винтов остается вся в осколках солнца широкая длинная дорога.
В одной полосатой тельняшке с высоко засученными рукавами Геннадий размашисто драит палубу юта. Теперь он не рулевой, а снова палубный матрос.
В первый день было обидно.
- Когда худо, так к штурвалу, - сказал он боцману, - а как на корабле стало легче, так опять на палубу.
Боцману не понравилась заносчивость Геннадия, и он не очень любезно ответил:
- Тебя к штурвалу поставили не за твои заслуги, а за выносливость твоего организма. Не болеешь ты в море. Раньше даже палубный матрос становился хорошим моряком только на третью навигацию. Вы теперь все грамотные, можете стать и раньше, но не в первый же рейс.
Раздумывать об этом пока было некогда, и Серов успокоился. Корабль шел в порт. Теперь это его корабль, и ему хочется, чтобы "Полярный" вернулся с рейса красивым и чистым.
У Геннадия стало больше сноровки и сил. Почти небрежным жестом он бросает ведро за борт и одним рывком выхватывает его на палубу, широко разливает воду-и старательно трет палубу шваброй.
Снизу поднялся боцман, подошел к матросу.
- Стараемся, Иван Демидович, - весело крикнул Геннадий.
Боцман прошел по вымытой палубе и как там, на реке, два раза повернулся на месте. На палубе остались лишь тонкие узоры из завитков чистой воды.
- Понял, как надо? - подмигнув Геннадию, сказал боцман.
- С вами поймешь. Сколько раз в пот вгоняли.
- Не вижу, чтоб мокрый был.
- Так привык же, Иван Демидович.
- То-то. Трудно, когда не знаешь, а если знаешь - какой труд. Садись, отдохни.
- Ничего, я постою.
- И то правда. Молодой, рано уставать. Потом - естественное положение человека стоять, а сидеть - это он сам придумал.
Боцман достал линьки и заставил матроса вязать морские узлы, сказав, что это ему сейчас нужно. Геннадий завязал прямой узел.
- Это на малую тягу, - сказал боцман н отложил в сторону. - При сильной тяге его потом трудно развязать.
- Ну, тогда рифовый. - И Геннадий легко связал вторую пару линьков.
Тут один конец линька заделывается так, что потом, когда приходила надобность, можно было потянуть и развязать узел.
Разохотившийся Геннадий приготовил две удавки, шкотовый и брамшкотовый узлы. Боцман довольно покрякивал. Но когда Геннадий сдал вахту и ушел обедать, Иван Демидович развязал все узлы. Они ему были не нужны. Это он незаметно тренировал Геннадия.
На следующий день к полудню над кораблем появились чайки, а вскоре впереди с моря поднялись изломанные очертания берега.
В порт пришли в сумерки. Это были первые дни с летними сумерками. После сплошного полярного дня казалось, что это не солнце закатилось за низкий морской горизонт, а легкая тень Столовой горы легла на бухту.
На кораблях, на причалах, в домах поселка вспыхнули и ярко отразились в бухте электрические огни. И сразу все ясно услышали, как на берегу, попыхивая дымком в побледневшее небо, гулко работала электростанция. Осветился огнями и "Полярный".
То, что теперь отчетливо прояснилась граница дня и ночи, всех успокаивало. Начиналась нормальная жизнь с ее устойчивым порядком.
У причалов собралось много народу. Все в порту еще были под впечатлением спасения команды шхуны "Заря". И спасенные, и их родственники, и все свободные от дела жители Северного порта вышли встречать и приветствовать команду теплохода.
В свете электрических фонарей зоркий Юсуп разглядел девушку в светлом плаще.
- Гляди-ка, она!
Геннадий догадался, о ком идет речь, но почему-то, совсем не думая, механически спросил:
- Кто?
- Да Зоя же наша.
Геннадию пришлось два раза перебрать взглядом всю толпу на причале, пока не увидел ее. Не в форменной одежде, а в легком незастегнутом плаще, из-под которого виднелось белое платье, она казалась совсем тоненькой девочкой-подростком.
- Ах, хорош девушка, - сказал восхищенный Юсуп. - Такой храбрый человек.
И, окинув друга теплым, немного погрустневшим взглядом, добавил:
- Счастливый ты, Генка. Думаешь, она корабль встречает? Не-е. Тебя встретить пришла.
Не отвечая Юсупу, Серов широко замахал фуражкой. На берегу заметили. В руке Зои заколыхался белый платочек. В руках ее соседей тоже замелькали платки.
Однако ни Серов, ни кто другой не сошли на берег. Была хоть и короткая, но все же ночь.
Порт постепенно затихал. Сумерки сгустились. Люди понемногу разошлись с причалов. В посиневшем небе замелькали редкие, еще бледные арктические звезды.
На палубе посвежело. Геннадий плотней запахнул бушлат.
- Холоднеет. Вот и лето прошло. Скоро домой, - сказал он вслух, хотя знал, что рядом с ним никого нет. И неожиданно был удивлен, почти испуган, услыхав позади:
- Ты что это, сам с собой разговариваешь?
Увидев подошедшего из сумрака надстроек Сергея Алферова, он успокоился.
- Ты тут с собой про конец навигации и возвращение домой говорил. Радуешься?
- Конечно, - ответил Геннадий. - А ты нет?
- А я нет. Зима, корабли на приколе, а я не наплавался, не надышался морем. Не хочу я на прикол.
- Опять о Кейптауне размечтался?
Сергей ответил не сразу. Прежде пристально посмотрел на черневшую громаду Столовой горы, может, такой же самой, как и в том далеком южноафриканском портовом городе.
- Ты не думай, Геннадий, что я стремлюсь в дальнее плавание потому, что другие страны посмотреть хочется. Это, брат, правда только на одну треть. Я хочу, чтобы у меня дела на весь год хватило.
- Ты же механик, на ремонте работать станешь, - сказал Геннадий.
- Жадный я. Мало мне этого. Я хочу, чтобы рукам постоянное дело было, а глазам всегда новое видеть. И чтобы солнце надо мной. А если нет солнца, то ветер. Со всех сторон чтобы дул.
Помолчал и, немного остывая, спросил:
- Может, и не хорошо быть таким, а? И сам же ответил:
- Может, и не хорошо, а такой.
Позже, когда они уже лежали в постелях и возбужденные ночным разговором не могли уснуть, Геннадий подумал: "Да, Сергей такой же одержимый, захваченный морем, как Носков Арктикой. Только Сергей умный, любит дело и хозяин своей мечты".