- Да как же согласиться? Не для этого же учились. Среднее образование имеем.
Что-то в поведении Мити учительницу начало беспокоить. "Что же именно? - мысленно спрашивала она сама себя. - Барская пренебрежительность к черной работе? Или, может, это - неумение начать жизнь, растерянность?"
- Так… - уже сухо сказала Антонина Петровна. - Значит, вы только учились? А те, кто работает, это люди второго сорта? Как же тогда они приобрели свои специальности, на сложных машинах научились работать?
- Так и. Гена же согласен был к станку, а ему чернорабочим предлагают, известку пересыпать…
- Надо было идти пока на любую работу, - уже мягче сказала учительница. - А там пригляделся бы… На производстве легче выбирать специальность. Надо помнить главное: труд не терпит барства.
От Мити Антонина Петровна отправилась к дальнему родственнику Гены Ивану Демидовичу Вагину.
IV
Жарко. Река рядом, но прохлады от нее нет. Легкое, чуть заметное движение воздуха шло не от реки, а наоборот, с суши на реку, и город изнывал под солнцем.
Гена томился больше других. Он не у дела. Нельзя же называть настоящей работой то, что он с утра полил огородные гряды, убрал в доме. Не это ему нужно. И мать ждет от него не этого.
В доме прохладней. Он сидел у окна и смотрел во двор. Сонные куры убрались в прозрачную тень сарая. Одна белая курица не смогла добраться до тени и, расслабленная, валялась прямо под солнцем.
Он медленно думал о странном явлении: на Севере зимой известные всему миру лютые морозы, а летом нестерпимая жара.
О якутских морозах пишут много, о летней жаре мало.
Этот вопрос давно занимал Гену. Он прочитал много статей и книг о Севере. Попадались среди них и такие, что вызывали смех и досаду. Доверчивые редакторы порой принимали на веру досужий вымысел и печатали его.
Достал с полки два зачитанных журнала. И журналы разных лет, и авторы разные. А статьи о Якутии в них одинаково далекие от правды.
В одном писали, что уже в ноябре в Якутии начинаются страшные морозы, жизнь кругом замирает. Население готовится к этому заранее: запасают в дом топливо, воду, продукты, а потом люди закрываются и не выходят из дома целых два месяца. Ясно, что автор никогда не бывал в Якутии, иначе он бы знал, что в школах ни на один день не прекращаются занятия из-за холода.
В другом журнале не пугали читателя страшными морозами, зато живописно рассказывали, как якуты живут в ярангах и как они раньше кочевали по всему Северу. А ведь якутская юрта совсем не похожа на чукотскую ярангу. Да и не кочевали якуты - это самый оседлый народ на Крайнем Севере.
Незаметно в открытую дверь вошел пожилой мужчина, одетый в светлую рубашку-безрукавку. Вошел торопливо, явно не собираясь долго оставаться в доме. Зорко оглядел комнату, будто отыскивал и не мог отыскать глазами то, что ему было нужно.
- Ой, Иван Демидович! - узнав гостя, обрадовался Гена. - Проходите, пожалуйста, садитесь.
Двоюродный брат матери Иван Демидович Вагин приходился Гене дядей, но он всегда называл его только по имени и отчеству.
- Сидеть-то мне некогда.
Иван Демидович подошел и с маху положил руку на плечо Гены.
- А где Надя?
- Отдыхает в лагере.
Но Иван Демидович, казалось, не слышал его. Заложив руки в карманы, молча прошелся по комнате.
- А мама?
- Работает.
- Уже вышла? Не могла отдохнуть в таком горе. Гена тяжело вздохнул.
- Не на что жить. Только ее заработок. Иван Демидович сердито покосился.
- А что ты решил?
Геннадий покраснел и отвел глаза.
- И я пойду работать.
- Когда? Мать у человека одна, ее беречь надо. Лицо у Геннадия покраснело еще больше. Он угрюмо ответил:
- Я уже искал работу, нет ничего подходящего…
- Все знаю, - перебил его Иван Демидович и сел на стул у края стола.
- Что значит, нет подходящей? Это где много платят и не нужно много делать? Не слыхал про такую.
- Так я же учился десять лет! - почти крикнул Геннадий.
- Так, понятно. Значит, один только ты и учился?
Геннадий ничего не ответил. Он искренне не понимал, почему Иван Демидович говорит с ним так сердито.
- Ты что ж, специальность хорошую имеешь? Может, сноровка к какому делу есть, а тебе не ту работу дают?
Гена непроизвольно вздрогнул, словно его ударили.
- Если ты добрый сын - пойдешь на любую работу. Для матери можно это сделать. Мать для тебя на большее всегда шла. А работа - она что ж, присмотришься, может, и полюбится.
Помолчали. Иван Демидович видел, как взволнованно и часто поднималась и опускалась грудь юноши.
- Ну как? - спросил он уже мягче.
Гена подошел к столу, резко сдвинул на другой конец забытые журналы и, положив на стол крепкие кулаки, сказал:
- Завтра обязательно схожу еще раз на комбинат, к строителям, к дорожникам, а потом в порт. Может, грузчиком возьмут.
- Грузчиком ты еще молод… Есть у меня одно место на примете. Только канительная работа. И начальства над тобой будет много. Хватит ли терпения всех слушаться?
- Начальство все одинаковое, - сказал Гена, и глаза его посветлели. - А к дисциплине нас в школе приучили. Там за нами еще больше глаз было.
- Школа и работа - это не все равно. Если бы на работе было легче, вас бы к ней так долго не готовили…
- Может быть… - согласился Гена.
- Меня назначили боцманом на теплоход "Полярный", - сказал гость.
- Ну, я боцманом не гожусь. - Гена разочарованно махнул рукой.
- Я тоже так думаю. Для этого надо опыт иметь. К тому же двух боцманов на теплоходе и не нужно. Но там есть еще место палубного матроса. Работа канительная. И ты самый младший чин. Будешь палубу мыть?
- На все согласен, - решительно махнул Гена.
- Что ж, ладно! - вставая, сказал гость.
- А "Полярный" тоже пойдет в Арктику?
- Конечно. Для того и строили. Самое крупное судно в нашем управлении.
- А может, откроем что-нибудь в Арктике, а?.. Боцман нахмурился.
- Я тебя не в экспедицию, а на работу приглашаю. И еще неизвестно, чье дело труднее: тех, кто открывает, и. ш наше, кто осваивает Арктику.
Он сразу заторопился уходить и уже у двери напомнил:
- Завтра с утра приходи на теплоход. Прямо к капитану. Может, возьмет.
Глава третья
I
Утром Гена подымался по трапу на борт теплохода "Полярный". У трапа его остановил вахтенный, молодой круглолицый парень.
- Куда? - спросил он с легким акцентом.
- К капитану. Боцман велел прийти. Матросом хочу устроиться, - Гена сразу выпалил все, что мог сказать О себе.
- Еще вверх по трапу и туда.
Вахтенный показал на дверь рядом со входом п штурвальную рубку, а темно-карие, немного оттянутые к пискам глаза продолжали внимательно рассматривать новичка.
"Татарин, - мысленно определил Геннадий. - Важничает".
Но по выправке вахтенный показался Геннадию бравым матросом.
Пока они разговаривали, подошел кок, высокий, в белом халате и в еще более белом колпаке. Легонько потрогал свои коротенькие, бабочкой черные усики и предложил:
- Просись ко мне, на камбуз.
- Еще чего! - напустил на себя храбрость Гена. - Я в матросы.
- А что? Всегда в тепле, не простудишься.
- Я простуды не боюсь.
- То-то, я вижу, спортсмен.
В голосе кока чувствовалось неприятное раздражение.
"Зря обидел человека, - подумал Гена. - Может, он свое дело любит". И уже миролюбиво сказал:
- Сноровки у меня к этому делу нет. Да, может, и не возьмут еще.
Кок действительно обиделся, и последние слова Гены не смягчили его.
- Ершистый! Только тебе лучше бы на берегу сидеть.
Гена решил поддержать разговор. Авось кок смягчится.
- Почему на берегу?
- Веснушками ты больно богат, а с ними от воды подальше надо. В море они у тебя и на ушах выступят.
- Какой есть. - Гена круто повернулся и бегом поднялся по трапу наверх.
Отсюда был хорошо виден почти весь затон: вереница черных смоляных барж, мачты пароходов и шхун, юркие катера, оставляющие за собой на водной глади длинные усищи волн.
Из-за гор выплыли редкие облака. Было по-утреннему прохладно. И ему на секунду показалось, что он уже в море, что не облака плывут на мачту теплохода, а теплоход идет им навстречу, и кругом, как в небе, пусто, только синяя гладь воды без конца и края.
- Что ж ты тут был такой шустрый, а у двери онемел? - крикнул снизу кок. - Стучи смелее!
Гена сильно постучал в дверь и, не ожидая разрешения, потянул ее на себя.
…В каюте он заробел. Все тут было необычно. Стены каюты, кресло, два стула, длинный диван, письменный стол - все сделано под красное дерево. На одной на стен - три переговорные трубки.
Свисающая над боковой дверью синяя бархатная занавеска отведена в сторону. За нею видна большая никелированная кровать под тонким верблюжьим одеялом и с горкой белых подушек: в каюте и рабочий кабинет, н спальня.
У стола в кресле сидел капитан, сухолицый сорокалетний мужчина с ежиком начавших седеть черных волос. Ближе к двери, облокотившись на стол, примостился боцман.
- Вот, Сергей Петрович, пришел тот парнишка, - сказал боцман, - матросом решил плавать.
Капитан мягко повернулся в кресле, мельком оглянул вошедшего и нахмурился.
- А где здравствуйте?