- Селедок наелась, - объяснила она, оглядываясь. - И не знаю, чего это я так селедку люблю!
"Зачем она пожаловала?" - настороженно думала Дарья Романовна.
Граммофониха оглядела всё кругом и продолжала:
- Люблю солёное. И горькое люблю. А сладкое ни-ни. А пришла я к тебе, Романовна, насчет парня твоего. Сердце у меня за тебя болит. Жаль мне вас обоих, - вздохнула она, горестно качая головой.
- Ты про Витальку? - тревожно подалась Дарья Романовна.
- Про него, про него. Такой орел, хоть караул ори! А где он у тебя?
- Ещё не вернулся с базара.
- Да базар-то давно закрыт! Он с базара ещё днём улетел. Не по душе ему там стоять!
- Что натворил? Говори, Никоновна, - взволновалась Виталькина мать. - Я на работе целый день.
- Понимаю, Романовна. Когда тебе ребёнка воспитывать! Так вот. - Граммофониха понизила голос, словно кто-то мог подслушать. - Орел твой сегодня шесть вёдер в столовую стащил…
- Господи, в какую ещё столовую?!
- В комбинатовскую. Ведь это ж убыток, Романовна! В столовой цена жесткая, государственная!
- Не знаю, что и думать. Никогда не обманывал…
- А кто виноват? Зачем ты ему с дедом Артюшкой позволяешь водиться?
Дарья Романовна пожала плечами:
- Ничего плохого от Артемия Артемьича мы не видели. Тихий такой старик. Всё что-то мастерит. Часа не посидит без дела!
- Хитрый он, Романовна, а не тихий! Людей сбивает. Васеньку не хочет осчастливить!
- Какого это Васеньку, племянника твоего?
- Его - сироту, - Граммофониха шмыгнула носом. - Из-за него Васенька наш в общежитии живет. Ни отца у него, ни матери, ладно хоть тетя есть.
- Опять ничего не пойму. Старик-то при чем?
- Не знаешь ты ничего, Романовна. Старик этот какой участок занимает, а?
- Такой, как все. Двенадцать соток, - не понимала Виталькина мать.
- Во! - закивала головой торговка. - А куда ему столько, а? Он и в сторожке может пожить. Всё равно ходит школу караулить. Плохо ли в сторожах? Я б и то пошла, да забот полон рот.
- Постой, а куда же дом с садом? - всё ещё недоумевала Дарья Романовна.
- Пускай мне продаст, - поджала губы собеседница.
- У тебя же свой есть! Говорят, лучше всех, - испытующе поглядела на нее Дарья Романовна. Граммофониха никогда не приглашала к себе.
- Лучше… конечно, лучше всех! Сколько труда положила! Не себе хочу купить, а Васеньке. Теперь поняла? Всё равно продавать придётся, я наведу комиссию! Мне надо своего сироту пристроить! А Вася оженится сразу. Детки народятся, и я в няньки пойду. Всё равно добьюсь! Такой шум подниму - сам отступится, - заверила она, вставая. Отворив дверь, похвалила Рекса: - Ишь! Рычит… Прибери-ка его. Вот бы мне такого, вот бы мне… мои-то что кошки!
Виталька поздно вернулся домой. Весь вечер они помогали Артюше. Дед приготовил специальные ящики, выложил их деревянной стружкой. В ящики он укладывал яблоки.
Ай да молодцы мы,
Ну и молодцы! –
напевал он.
Машина придёт,
А у нас все готово!
Грузите и везите.
- Как думаете, понравится наш подарок?
- Еще бы!
- И я так думаю.
Хорошо было у Артюши.
Погладив Рекса, Виталька осторожно открыл двери дома.
Мать не спала. Она искоса взглянула на сына и отвернулась.
- Ужин на столе, - коротко бросила она. - Деньги где?
Виталька положил выручку на стол:
- Пятнадцать рублей восемнадцать копеек. Шестьдесят копеек прообедал.
- Ешь сперва. - В голосе матери слышались недовольные нотки.
Виталька сразу думал рассказать ей, что продал яблоки в столовую. Он хотел и про то рассказать, как ему было стыдно встретиться с учительницей…
- Чего молчишь, мам? - осторожно спросил он, усевшись за стол.
Она сердито двинула стулом.
- Чего молчу? Скажи, ты сад растил? Ты его поднимал? Для того надрывался отец, чтобы ты потом своевольничал, а? Молчишь? Ты что думал, не узнаю, куда ты яблоки дел? А ведь и не узнала бы - спасибо, Никоновна предупредила. Всё мне понятно и без твоих слов. На рынке постоять надо, потерпеть на солнце, а тут раз-два и айда к своему деду! Хоть бы посчитал, сколько мать из-за твоих фокусов денег потеряла!
- Всего-то три рубля, - простодушно ответил Виталька. - Зато как быстро! А то стой целый день, как бобик!
- Всего! Я тебе дам "всего". Ишь, добрый какой! Кто это тебя научил? Старик? Не зря Никоновна говорит, что он тебя с толку сбивает. Сам небось так не сделает!
- Ничего ты о нем не знаешь…
- И знать не хочу, - перебила мать. - Запрещаю ходить к нему, вот и всё!
- Нет, пойду.
- Что?! - крикнула мать и неожиданно хлестнула сына по щеке.
Она тут же отдернула руку, но было поздно. Виталька уже вскочил из-за стола, глаза его были полны слёз. Ни слова не говоря, он метнулся к двери.
- Куда? Смотри, если к Артюшке! Пожалуюсь, куда надо! Чему он вас учит? Тоже мне учителя нашел!
Виталька повернулся:
- Граммофониха твоя - натуральная спекулянтка! - Голос у него срывался, лицо горело. - А дед свои яблоки интернату совсем даром отдал!
- Ну вот! Ну вот! Сам чудит и других подбивает. Правильно Никоновна рассудила.
- За наши в столовой заплатили. Туда, я слыхал, плохие несут, а получше на базар.
- Тебе что, лучше других быть хочется?
- Да там же рабочие обедают, - упорствовал Виталька. - Раньше ты и так яблоки дарила, а теперь, вроде Граммофонихи, побольше содрать хочешь!
- Замолчи! - крикнула мать. Но Витальки уже не было в комнате. Он выскочил на улицу. Навстречу ему радостно кинулся Рекс.
КЛЕОПАТРА-ИЗОЛЬДА,
РОБИН ГУД И ВИТАЛЬКА
Тусклым предательским светом горит осветительная ракета. То и дело ухают гранаты. На бруствере окопа яростно стучит пулемет. За пулеметом Андрейка Горикин. Олег не может пошевелиться. Бинты крепко стягивают раненую грудь. Он умоляет Горикина бросить его и поскорей уходить к своим. Андрейка не слушает и продолжает строчить. "Отобьемся, - кричит он, - а потом ты меня примешь в футбольную команду!" На Олега так и сыплются пустые горячие гильзы. Но врагов много. Они всё ближе. Уже слышатся их шаги. "Уходи, - повторяет Олег. - Оставь мне гранату". Но Андрейка строчит. Вдруг пулемет умолкает. "Всё, - говорит Андрейка. - Кончились патроны. Вставай, пошли врукопашную!" Он поднимает Олега. Обнявшись, они идут на врагов. Прямо на их выстрелы. "Это есть наш последний и решительный бой", - запевает Андрейка, и Олег подхватывает…
Олег проснулся. Протер глаза. Как это он уснул в кресле? Ну и сон! Сколько же времени? Он поглядел на будильник. Девять. Что-то он должен сделать… А-а, вспомнил.
Забежав в кухню, он отломил от батона добрую половину, взял из сахарницы два куска сахару и выскочил на улицу.
Вскоре он был у старого дерева.
Самое главное - выяснить, кто же проживает за этим высоким забором. Олег снова постучал, но опять никто не появился из массивной калитки. Вот странный дом!
Иногда из-за забора доносился лай и рычание собак. Интересно, сколько их там? Олег запустил разок камнем в забор, и собаки потом долго лаяли.
"Жил бы какой-нибудь военный, - думалось Олегу, - он бы уж знал, где тут был окоп!"
Снова и снова кружил он возле старого дерева. Ничего нового. Надо ждать. Должен же кто-нибудь появиться у калитки. Совсем стемнело. Тусклая лампочка, раскачиваясь от ветра, освещала кусок дороги и забор. "Интересно, сколько сейчас времени. Хорошо, что тёти Тани нет дома".
Никто не шёл по улице. Олег попробовал залезть на дерево - сорвался. Попробовал ещё раз - получилось. Усевшись на суку поудобнее, снова стал ждать.
Шаги послышались неожиданно. Олег замер. К маленькой калитке подошли двое - высокая полная тетка и мужчина в соломенной шляпе. Тетка всё время оглядывалась. Она достала связку ключей из кармана и, повернувшись к свету, стала их перебирать. Олег тихонько свистнул. Граммофониха! Вот это чей дом…
Торговка, отворив калитку, пропустила вперед мужчину и, ещё раз подозрительно оглядевшись, вошла в неё сама. Олег слышал, как застучали щеколды с той стороны.
- Странно, - прошептал он. - Боится чего-то!
- Привела! - проворчала Граммофониха, затворяя калитку за Василием. - Явился не запылился! Ну чего фыркаешь? Чего фыркаешь? Думаешь, уехал от тети в общежитие, так она о тебе забыла? Не забыла!
Граммофониха занимала обширный дом, но жила в одной комнате. Другие две были заставлены разным хламом, бочками, ящиками, ведрами. Тяжело ступая по немытым половицам, тетка разожгла примус и поставила на него чайник. Она очень любила чай и считала себя растратчицей, так как ежедневно истребляла пачку чая. Вот и сейчас, с трудом дождавшись, пока закипит вода, она высыпала в чайник полпачки и налила себе огромную кружку.
- Благодать, однако, дома, - просопела она, поглядывая на племянника. - Тебе не наливаю, ты ведь у меня другое любишь! Припасла, припасла, кто же тебя пожалеет, кроме тёти! Из рюмки будешь пить или сразу из стакана? Вот, держи-ка!
- А может, не буду, - ухмыльнулся Василий, принимая бутылку.
- Это ты-то! Не болтай! - Граммофониха всплеснула руками. - А Сенька голодный сидит! Я забыла, и ты не вспомнишь.
Она закрыла ставни, прошла в заднюю комнату и принесла оттуда повизгивающего пятнистого поросёнка. Выдвинув ногой из-под стола корытце, накрошила в него хлеба. Поросенок забрался в корытце и стал жадно чавкать.