Так бы и просидел он всю войну, наверное, если бы от тоски по табаку не пришла ему в голову дерзкая мысль - сходить в районный центр Пустошку на базар, может, там удастся выменять рыбу на осьминку махорки. Сперва он гнал от себя эту мысль: Пустошка была далеко, добираться до нее нужно часа два, мало ли кого по дороге встретишь, и немцев в Пустошке полно, кто знает, дадут ли рыбу продать, ещё отнимут и надают по шее. Но желание свернуть козью ножку с настоящей махоркой дразнило всё сильнее…
Дед шёл лесными тропами и тоскливо думал, что война видна даже здесь, в лесу. Осень. Все полянки красным-красны от брусники, грибы выбегают прямо на тропинки. Раньше лес по осени был полон народа, отовсюду слышались голоса, а сейчас пропадает лесное богатство, даже дети боятся из дому нос показывать.
На кочке возле тропинки, дразня красной бархатной шляпой, стоял крепенький подосиновик. Дед не удержался, бережно снял с плеча корзину и отломил белую, хрупкую ножку. Несколько крупных, прозрачных капелек скатилось с гриба.
- Вот ведь какое добро пропадает, - прошептал дед и положил гриб в корзину. На дне её, уложенные в сочную речную траву и завернутые в мокрую холстину, лежали крупные лини. Линь - рыба живучая. Дед рассчитывал живыми донести их до Пустошки. С тех пор, как помнит дед себя, рыбаки в этих местах продавали рыбу живой. В этом был свой рыбацкий шик, только у самых неопытных она засыпала раньше времени.
Тропинка выбежала из леса и запетляла одичалым, поросшим сорными цветами полем. Дед не был здесь с начала войны и помнил это поле голубым от зацветающего льна.
Но вот и дорога. Безлюдная, с тревожно гудящими проводами, с черными лужами. Вступив на нее, дед тоскливо пожалел о том, что выбрался со своего надежного острова. Какое-то смутное предчувствие беды вселилось в него.
Он успел отшагать по дороге километра два, когда догнала его подвода. Седоков было двое. Полная, не знакомая деду женщина правила лошадью. Сбоку, свесив ноги в крепких немецких сапогах с широкими раструбами голенищ, сидел парень. Он хмуро и подозрительно оглядел деда и приказал женщине остановить лошадь.
- Что в корзине? - спросил он, спрыгнув с телеги и подойдя к деду.
- Линьки.
- Что? - не понял парень.
- Так… рыба… Линьки. На базар несу.
Парень нагнулся и, сбросив в лужу подосиновик, запустил руку в корзину. Пошарив в ней, он вытер руку о штанину и коротко приказал:
- Садись.
Телега тронулась, а парень продолжал допрашивать:
- На базар, значит?
- На базар, милый.
- Ты что ж - разбогатеть хочешь? - Парень вплотную придвинулся к деду. От него пахло винным перегаром и табаком.
- Табачку хочу выменять. Какое - разбогатеть! Осьминочку бы махорки…
- Махорки! - парень презрительно усмехнулся и, достав из кармана пачку сигарет, вытащил одну и прикурил от маленькой блестящей зажигалки. Затянувшись, он выпустил струю дыма в сторону деда. У деда запершило в горле, потемнело в глазах, закружилась голова. Не отрываясь, смотрел он на сигарету.
- На базар, значит, шёл, - снова повторил парень, не обращая внимания на жадные взоры деда. - Это хорошо, что на базар. Господин комендант велел всем ходить на базар. Он даже приказ написал, чтобы люди занимались свободной торговлей. Мы вот тоже везем кое-что. - Парень показал на большой сундук, стоящий на телеге. - Но мы люди солидные, подожди - скоро магазин откроем. - Он пьяно улыбнулся и протянул деду окурок.
Дед задрожал, но, собрав все силы, отвернулся от медово пахнущего окурка и произнес:
- Не, я махорку только уважаю, а от этого кашель у меня.
"Откуда ты, ворон, взялся? - думал дед. - Всех я в этих местах знаю, а тебя отродясь не видел. Ишь, рожа сытая, а ведь русский, прости господи! Всех война разбросала, перекалечила, а этому благодать от неё!"
Так и ехал он до Пустошки, отвернувшись. Парень к нему больше не приставал.
В Пустошке дед слез с телеги и, поблагодарив, хотел было снять корзину, но парень остановил его.
- Э, нет! Так дело не пойдет, - сказал он и, запустив руку в корзину, вытащил оттуда двух самых больших линей.
- Теперь в расчете, - засмеялся парень, кинув извивающихся линей на телегу.
Мимо обгорелых и заколоченных домов, минуя станционные пути, дед пробрался к базару. Только возле самого базара впервые встретился ему немецкий солдат в зеленом мундире. Солдат покосился на корзину, сделал было шаг к деду, но махнул рукой и отвернулся.
- Пронесло, слава тебе… - прошептал дед. - Ох ты! Ну и базар. Эх-ма!
До войны базар был шумным и веселым местом. Визжали поросята, подпрыгивали связанные по ногам петухи, рыбаки вытаскивали из корзин лоснящихся на солнце живых рыбин. Теперь же весь базар расположился на нескольких деревянных лотках, за которыми две-три унылые фигуры меняли тряпки на хлеб, да какая-то бабка продавала подсолнухи.
- Зря я шел! Какие тут покупатели, собак - и то не видно.
Он поставил было корзину на прилавок, но передумал и сунул ее вниз под ноги.
- Нечего хвастаться. Кому надо, и так спросит.
Сразу же к нему подошла бабка с семечками.
- Что меняешь? - спросила она. Губы ее были черны от шелухи.
- Иди, иди. Ничего тут для тебя нет. Не меняю я. Продаю.
- Кто ж теперь продает, старая ты башка! - заругалась бабка. - На кой пес тебе деньги? Давай на семечки менять. У тебя хлеб, поди? Али мед?
- Иди, говорят. Нечем мне щелкать твои семечки, - отмахнулся дед.
- Сказывай, что у тебя? - не отставала бабка. - Могу и на деньги купить.
- Спрос, кто спросит - тому в нос! Махорки у тебя нема? Нет. Ну и иди.
Бабка еще потопталась, вздохнула и сказала, отходя:
- Коменданта ещё не было сегодня! С какой ноги этот леший фюлер встанет - неведомо… Ох, ох! Но торговцев не трогает.
Никто больше к деду не подходил, и от нечего делать он дважды перечитал приказ коменданта, в котором разрешалось всем честным крестьянам вести торговлю.
- Торговля-я, - про себя усмехнулся дед. - Кислый воздух продают!
Невысокая, по глаза закутанная в черный платок женщина остановилась у прилавка.
- Да никак дедушка Антон? Жив еще, - тихо сказала она.
Дед оглядел ее внимательно, но признать не смог.
- Жив, жив. А ты-то кто? Знакомый голос-то, а не признаю никак.
- Что меняешь? - все так же тихо спросила она. - Еды бы какой!
Он все приглядывался к ней.
- Каб не платок, узнал бы, может. Еды, говоришь, - он решился. - Линьки у меня. Сегодняшние.
Она даже переступила с ноги на ногу. Недоверчиво покачав головой, переспросила:
Линьки?
Он улыбнулся:
- Ну.
- Живые, скажешь?
- Другими не торгуем. Тухлых сам не люблю и другим не сую! - похвастался он и снова спросил: - Чья же ты? Укуталась, да и говоришь, ровно тебя подслухивают!
- Живые лини! Как в праздник! Да не смотри, дедушка Антон, не узнаешь. Анка я - стрелочникова жена.
Он даже ахнул про себя. Жена стрелочника Ивана, расстрелянного, как он слыхал, немцами.
- Анка! Да как ты изменилась!
Она быстро сказала:
- Прячусь я с детьми по людям. Найдут - беда будет. А деться некуда. Так вот каждый день и ждем смерти… Что ты за линьков-то просишь?
- Табачку хотел, - проговорил было дед и вдруг подтолкнул корзину к ее ногам. - Бери! Всех бери, слышишь! Не подохну я без табаку!
- Постой, дедушка Антон, - остановила она его. - Твоё счастье. Есть у меня махорка. От Ивана осталась. Сейчас я тебе принесу да заодно и мешок под рыбу возьму.
И она торопливо ушла. А дед стоял и всё думал, как обрадуются ее ребятишки, когда она нажарит им рыбы.
- Пёс бы с ним и с табаком, - приговаривал он.
Анка еще не успела вернуться, как дед услыхал громкие слова:
- Торговля надо обязательно! Торговлей не будет бандит!
- Комендант! - бабка с подсолнухами принялась вытирать прилавок рукавом.
Дед увидел невысокого немца с узорными погонами на плечах кожаного пальто. На щеке немца чернело большое родимое пятно. Глаза цепко осматривали все вокруг.
Два автоматчика, как две тени, двигались за спиной коменданта. А он быстро шагал вдоль лотков, брезгливо оглядывая торгующих.
- А, и ты тут, - проворчал дед, увидев, как к коменданту, сияя и кланяясь, подбежал тот самый парень, что подвез сегодня его. Он что-то сказал коменданту. Тот тоже улыбнулся и потрепал парня по плечу. Потом подошел к лотку, где расположились старьевщики.
- Здесь он торговать! - показал немец на парня. - Он - честный торговлец! Вы убирайтесь! Туда. К забор.
Старьевщики, суетясь и дрожа, стали собирать свой скарб
- Только бы Анка сейчас не пришла, - испугался дед. - Беда может быть!
- Шнель! - крикнул немец старьевщикам. - Ну!
Из-под лотка старьевщиков выскочила напуганная кошка. Комендант нагнулся и погладил её рукой в перчатке. Парень быстро выхватил из кармана какой-то кусок и бросил его кошке.
- О-о-о, - одобрительно пропел комендант. - Тоже любишь скотинушка!
И тут дед увидел Анку. Она шла через базар к нему.
- Пронеси нелегкая, - прошептал дед и вздрогнул, заметив, что парень наблюдает за Анкой.
- Анка, беги, - шептал дед. - Неужто не видишь, а? Эх!
А парень уже двинулся в сторону коменданта, не сводя с Анки глаз.
Комендант как раз подошел к лотку, за которым стоял дед.
И вдруг дед рванул корзину на прилавок. Он опрокинул её, и зелёные лини хлынули на прилавок вместе с мокрой травой.
Линьки! Сладкие да свежие,
лучше, чем прежние-ее!
Не ешь свинину,