Бешеная скачка продолжалась около трех часов. Наконец лошадь выбралась на просторную, открытую поляну, посреди которой стоял круглый частокол. Остальные пять лошадей, несшие меньший груз, пришли раньше.
Они уже были расседланы и разнузданы и пощипывали редкую траву. Александра спустили на землю. У него ломило все тело.
Он увидел давно покинутый крааль. Хижины были сожжены, сохранилось только укрепление. Всякого рода отбросы свидетельствовали, что здесь еще недавно было много народу. Возможно, что в течение некоторого времени здесь содержали бушменов, которых он освободил.
Француза положили на солнцепеке, прямо на раскаленную землю. Его мучила жажда. Португалец рычал, пена стекала у него изо рта, глаза налились кровью. Он подошел к Александру.
- Ну что, проклятый белокожий, - орал он, - теперь тебе ясно, что ты у мулата во власти? Теперь, если мулат захочет, он тебе за все заплатит… Да еще с процентами… Твои дружки далеко, а моя шкура все еще на мне. Я тебе сказал, что знаю безошибочный способ заставить тебя говорить. Сейчас ты у меня подпишешь чек. Увидишь!..
Его сообщник принес охапку колючек "подожди немного", которые мы описали раньше. Он привязал их к хвосту одной из лошадей, и она вся затряслась от боли.
- Так! - сказал мулат. - А теперь посадите этого белого сеньора в седло. И привяжите покрепче. Вот так… Садитесь и вы на своих коней. Возьмите чамбоки и хлещите куда попало и коня и всадника… Слушай, белый, ты будешь скакать час, и мои люди будут тебя хлестать. Потом мы повторим. Пока ты не подпишешь чек. Валяйте!
Коню отдали поводья. Почувствовав свободу, он шарахнулся, взвился на дыбы и бешено заржал. Затем он стал на все четыре ноги, взбрыкнул, повернулся и понес. Вскоре домчался до частокола, но было слишком высоко, перескочить он не мог и стал мелким галопом бегать вокруг. Один из мулатов до крови хлестнул его чамбоком. От неожиданности и боли конь сделал бешеный прыжок в сторону. От этого резкого движения колючки сначала хлестнули его по бокам, а потом врезались в тело. Он снова пустился вскачь, наткнулся на второго всадника, и тот тоже стегнул его ремнем. Конь обезумел, понесся, сам не зная куда, и все норовил укусить человека, который болтался у него на спине. Это ему не удавалось. Палачи налетали, стегали его по крупу и по шее, заставляя проделывать фантастические прыжки.
Наконец, весь в мыле, тяжело дыша, с широко раздувающимися ноздрями, с ужасом в глазах. Конь вернулся на середину поляны, стал бить копытом и затем, совершенно обезумев, понесся прямо на частокол.
С каждым его скачком мучения Александра усиливались. Все его тело было так туго перевязано лианами, что мышцы, казалось, вот-вот лопнут. Кровавый туман застилал ему глаза, в ушах шумело, в горле пересохло, не хватало воздуха в легких.
Вдруг молодой человек услышал треск и обо что-то больно ударился, а бешеная скачка сделалась еще более бешеной.
Конь очертя голову бросился в крааль. Частокол подался, как если бы в него попала бомба, и теперь бедное животное, вконец замученное колючками, неслось куда глаза глядят.
Александр понял, что это будет продолжаться до тех пор, покуда конь не свалится замертво.
ГЛАВА 13
Мрачное возвращение. - Мучительное ожидание. - Ночной праздник. - Веселье в краале. - Стрелы и яд бушменов. - Нгуа - яд смертельный. - Туземная музыка. - Гурра и жум-жум, рабукены ромельпо. - Пляска. - Человек, который так хорошо танцует, должен драться еще лучше. - Воины напали на след. - Страшное возмездие. - "Но где белый вождь?" - "Кто меня любит, за мной!"
Альбер де Вильрож решил немедленно пуститься по следам той лошади, которая, как ему казалось, несла двойной груз. Многочисленные невзгоды и приключения сделали Альбера смельчаком. В пампасах Аргентины он прошел суровую школу гаучосов, он поддерживал тесные отношения с последними трапперами Дальнего Запада и с охотниками Мексиканской Соноры, он прекрасно знал пустыню. Так что без долгих размышлений он решил оставить преподобного его пастве вместе с мастером Вилем, а самому пуститься с Жозефом на розыски Александра и его похитителей. В нескольких словах он посвятил в свои намерения проводника Зугу, но тот советовал подождать.
Подождать, когда друг, находящийся в лапах бандитов, быть может, в отчаянии зовет его на помощь! Подождать! Одно это слово заставило пылкого молодого человека подскочить. Несмотря на все свое внешнее спокойствие, он был смертельно бледен и весь трясся нервной дрожью.
- Поверь мне, белый вождь, - почтительно настаивал Зуга. - Сегодня ты уедешь один, а завтра с тобой пойдут бушмены. Ты увидишь, что такое благодарность черных людей.
- Но почему не сегодня?
- Потому что сегодня в краале будет праздник. И наконец, скоро ночь, все равно никакие поиски невозможны. Но время не будет потеряно. У тех, кто похитил белого, лошади долго бегать не смогут, они скоро устанут. А бушмены быстро их догонят. Потому что бушмен бегает быстрей любого коня. Я тоже пойду с тобой, потому что тот белый - друг черных людей.
Альбер признал правильность этих доводов и последовал за охотниками, которые, неся богатую добычу, возвращались в крааль шумной гурьбой.
У забора стояла улыбающаяся, счастливая женщина с ребенком за спиной, видимо пришедшая сюда затем, чтобы первой приветствовать возвращающихся. С невыразимой нежностью смотрела она на своего ребенка, время от времени переводя взгляд своих черных глаз на обоих европейцев и Зугу.
Де Вильрож узнал ее: это была мать того мальчика, которого укусила пикаколу. А она заметила бледность обоих каталонцев и то, что с ними нет их третьего товарища.
- Где белый? - воскликнула она с тревогой в голосе.
Подбежал ее муж.
- Жена! - сказал он. - Белого похитили. Приготовь стрелы. Приготовь яд. Я отправлюсь искать белого. Тот, кто поднял руку на великого вождя, умрет. Ступай!
- Хорошо! - ответила женщина и пустилась бегом.
- Слыхал? - торжествующе спросил Зуга. - Белый вождь будет освобожден. Его враги завтра умрут. Так сказал бушмен.
Альбер, снедаемый мучительной тревогой, уединился в хижине, которую бушмены наскоро построили для европейцев, а Жозеф отправился на поиски преподобного и мастера Виля. Он с возмущением рассказал им, каким несчастьем закончилась охота, и стал строить планы мести один страшней другого.
Лжемиссионер и полицейский взволновались, на что у каждого была своя причина. Но Жозеф был им признателен за интерес, который они проявили к этому делу. Он не мог предположить, что в миссионере заговорила алчность; он не знал, что его преподобие готов перевернуть небо и землю, лишь бы найти Александра, потому что в его глазах и в глазах его сообщников Александр олицетворял тайну фантастического богатства. А полицейский считал, что у него похитили преступника, которого он мечтал изловить. Мастер Виль стал твердить, что надо без промедления вернуться на английскую территорию за подкреплением и пройти по всей провинции с огнем и мечом.
- Во всяком случае, рассчитывайте на меня, - сказал миссионер. - Я, правда, человек мирный и всякая мысль о пролитии крови мне претит, но я приму участие в ваших поисках, хотя бы мне пришлось поплатиться жизнью.
- А что касается меня, - заявил мастер Виль, - то хотя одна рука у меня еще не совсем действует, зато другая, слава богу, достаточно крепка. И ноги крепкие. Да и голова на плечах. Я с вами в любую минуту.
Жозеф был тронут таким сердечным участием:
- Значит, друзья, выходим завтра утром. Караи! Скорей бы прошла ночь! Мне не терпится повидать этих мерзавцев вблизи. Уж я для них что-нибудь придумаю - какую-нибудь невиданную пытку. Они мне ответят за бедного месье Шони!
Тем временем начались приготовления к ночному пиршеству. Всюду пылали огромные жаровни, из рук в руки передавались плетенки с пивом. Негры пили, как слоны; они плясали, точно их всех покусали тарантулы.
В другое время Альбер не без любопытства и даже не без удовольствия посмотрел бы эти бурные развлечения, но сегодня ему было не до того. Он покинул свою хижину, пошел бродить по краалю и оказался перед жалкой лачугой, в которой жена бушмена готовила яд и стрелы.
И в Африке и в Австралии туземцы обычно держат в строгой тайне все, что относится к изготовлению этих грозных орудий самозащиты, и упорно отказываются посвящать белых в способы изготовления ядов.
Наполовину от нечего делать, наполовину подталкиваемый любопытством, молодой человек вошел. Женщина не считала нужным скрывать что бы то ни было от друга ее благодетеля и продолжала свою страшную работу.