При этом ему припомнился случай с лодкой Чандоса в момент встречи "Сераписа". Он припомнил фигуру и смутно уловленные им черты человека в большом белом тюрбане, и что-то общее припоминалось ему между тем человеком и переводчиком-аннамитом… Да, несомненно, здесь была какая-то аналогия между этими двумя негодяями, но физиономия одного, сколько помнится, мало походила на физиономию другого, да, кроме того, Сайгон так далеко от Калькутты! Как мало вероятно, чтобы один и тот же человек мог очутиться и здесь, и там в столь короткое время, чтобы повторить свою преступную попытку. Не подлежит сомнению только то, что в обоих случаях единственной побудительной причиной этих злодеяний была слепая беспощадная ненависть, преследующая этих безвинных детей. Поль- Луи уже во второй раз попадался заодно с ними и только чудом оставался жив. Не следовало ли ожидать других покушений, более верных и опасных, чем предыдущие?!
Все эти мысли проносились в голове господина Глоагена; он не сказал ни слова, но глаза его, устремленные в одну точку, и необычайная бледность лица, все говорило ясно, какой тревогой была наполнена его душа - тревогой не только за других, но и за своего единственного сына.
Мистрис О'Моллой была взволнована до последней степени.
- Да разве здесь нет полиции, что подобные вещи возможны! Этого негодяя следовало бы уже арестовать, предать суду и без дальнейших проволочек расстрелять или повесить. Я признаю только подобный образ действия с этими дикарями! И если вы хотите, чтобы я сказала вам правду, господин Глоаген, то вот мое искреннее убеждение - все это наше путешествие в Камбоджу чистое безумие, нам следует покинуть Азию, потому что только в Европе мы можем рассчитывать на безопасность. Кто поручится мне, что через какой-нибудь час все мы не взлетим на воздух вместе с этой гостиницей, преследуемые ненавистью этих демонов в образе человеческом! Нет, как хотите, но пока я здесь, я не сумею ни на минуту сомкнуть глаза, и знайте - что касается вашей затеи отправиться в камыши разыскивать какие-то старые камни и кочки, то я вам не товарищ, прошу извинить!.. Можете ли вы без ужаса подумать об этом путешествии при тех условиях, в каких мы с вами находимся здесь…
Нет, он действительно не мог об этом думать без ужаса, и как ни жаль, как ни трудно было ему расстаться со своей заветной мечтой, но для него было на свете еще нечто такое, что было выше науки, выше археологии, - это долг, долг опекуна и отца, повелевавший ему прежде всего не подвергать опасности жизнь этих трех молодых существ. Господин Глоаген приходил мало-помалу к убеждению, что даже пребывание их здесь, в Сайгоне, следовало сократить насколько возможно.
- Сударыня, - сказал он, берясь за шляпу, - я иду навести справки, и с первым пароходом, с первой возможностью покинуть этот город, мы отправимся в Европу!
Десять минут спустя господин Глоаген стоял уже у окошечка правления почтового пароходства и справлялся, скоро ли можно ожидать отправления во Францию.
- Отправления во Францию? - повторил за ним молодой служащий, выглядывая в окошечко, - не ранее двадцать восьмого числа текущего месяца, милостивый государь, то есть через девятнадцать дней.
- А в один из азиатских портов, в Сингапур, например, или в Шанхай?
- В Сингапур пароход отправляется восемнадцатого числа, то есть через девять дней, а в Шанхай пакетбот из Калькутты "Декан" отправился только вчера и другого не будет раньше, как через две недели.
- Благодарю вас, - сказал господин Глоаген, - но нет ли еще какого-нибудь пакетбота, который отправлялся бы немедленно отсюда?
- Нет, милостивый государь, такого нет! - ответил молодой служащий.
Господин Глоаген вышел, чрезвычайно огорченный этой неудачей. Чем труднее было уехать из Сайгона, тем этот отъезд казался ему необходимее. Как, в самом деле, ждать девятнадцать, пятнадцать и даже девять дней, когда ежеминутно может случиться непоправимое несчастье, когда невидимая, страшная опасность висит над головой Флоренс, Чандоса и даже Поля-Луи. От одной мысли об этом кровь у него стыла в жилах, но что было делать? Что предпринять?
И погруженный в эти невеселые размышления, он брел уныло вперед, вдоль набережной реки, не видя и не замечая никого и ничего в этой оживленной беспрерывно движущейся толпе прохожих.
Вдруг довольно сильный толчок заставил его очнуться.
- Разиня!.. надо смотреть, куда идешь! - крикнул чей-то густой раздраженный голос.
Дело в том, что господин Глоаген, погруженный в задумчивость, натолкнулся прямо на какого-то морского офицера, шедшего навстречу, и чуть было не стукнулся с ним лбом, что непременно случилось бы, не остерегись тот вовремя. Пробужденный этим строгим окликом, господин Глоаген поднял глаза и увидел перед собой человека лет пятидесяти, с седыми бакенбардами и красным цветом кожи, живого, энергичного, с горделивой осанкой и добрыми глазами, в обычной форме командира военного судна. И вдруг у обоих встречных почти разом вырвалось восклицание:
- Глоаген!
- Мокарю!
- Так это ты так со всего размаха налетаешь на людей!
- А ты так облаиваешь прохожих, как цепная дворняга!
- Эх, черт! Вот кого я не думал встретить в Кохинхине!
- Да, все на свете бывает, милый друг!
И друзья обнялись и расцеловались. Старые школьные товарищи, они до сих пор сохранили самые дружеские и сердечные отношения, хотя и встречались лишь изредка. Господин Глоаген сидел, зарывшись в свои книги, безвыездно в Нанте, а в последние годы в Париже, а Мокарю почти постоянно находился в море. Но время от времени последний наведывался в Нант и в Париж и тогда всякий раз заглядывал к старому товарищу, и в эти памятные встречи они обедали или ужинали вместе, где-нибудь в хорошем ресторане, и далеко за полночь беседовали по душам, обменивались новостями, воскрешали воспоминания, строили планы на будущее, а затем расставались снова на три-четыре года и даже более. И вот случай их снова столкнул, и при столь непредвиденных обстоятельствах. Друзья разговорились и, как и следовало ожидать, господин Глоаген рассказал капитану о трагическом стечении обстоятельств, побудившем его приехать в Сайгон и теперь принуждавшем его покинуть этот город возможно скорее, рассказал также и о своей неудаче и своем глубоком огорчении и затруднении по этому поводу.
- Я не вижу другого средства помочь твоему горю, - сказал капитан Мокарю, - как только предложить тебе и всей твоей компании сесть на мой фрегат и совершить плавание вместе со мной. Это, конечно, не совсем законно, так как казенные суда не имеют права принимать пассажиров и предназначаются только для должностных лиц, находящихся на государственной службе, военной или гражданской, но с твоими заслугами в области науки, с твоими трудами, одобренными академией, ты имеешь полное основание считаться государственным деятелем… Пусть меня черти возьмут, если по прибытии в Тулон мы не сумеем уладить это дело с морским министром! В крайнем случае, вам придется уплатить штраф.
Но что сам он рисковал при этом своей службой, об этом капитан Мокарю не упомянул ни слова.
- В самом деле? Неужели ты согласишься принять всех нас на твой фрегат? - спросил господин Глоаген, глубоко тронутый этим великодушным предложением своего друга.
- И с величайшей радостью! Помнишь, это была наша давнишняя мечта - провести вместе несколько месяцев, так оно и будет теперь, потому что я должен тебя предупредить, что "Юноне" приказано обойти мыс Горн с заходом на Маркизы, Таити и, быть может, на остров Святой Пасхи.
- Неужели! На острове Святой Пасхи есть замечательнейшие древности! - радостно воскликнул археолог. - Знаменитые идолы, вот было бы любопытно их повидать! Через мыс Горн, это, конечно, дальнее путешествие, но ведь у нас нет выбора, а между тем нам необходимо немедленно покинуть Сайгон!.. Благодарю сердечно еще раз!
- А сколько вас всех-то?
- Семь человек, считая в том числе и старого преданного солдата, который, вероятно, не захочет расстаться с нами.
- Ну, так знай, мы уходим завтра. Если хотите, можете сегодня же перебираться ко мне на судно. Через два часа я пришлю вам шлюпку и сам устрою вас на "Юноне". Где вы остановились здесь?
- В гостинице "Тайванг".
- Прекрасно, значит, это дело решенное?
- Да, конечно!
- Так через два часа я пришлю своих матросов за вами и за вашими вещами!
Затем товарищи пожали друг другу руки и разошлись. Господин Глоаген вернулся чрезвычайно довольный и счастливый в свою гостиницу, а капитан Мокарю отправился побродить по улицам Сайгона.
Мистрис О'Моллой была, конечно, очень рада, узнав, что они могут покинуть город раньше даже, чем она могла ожидать, а Чандос шумно выразил свой восторг по тому случаю, что они совершат длинное путешествие на военном корабле. Майор, конечно, не имел ничего против, да и не мог иметь, раз госпожа О'Моллой была довольна. Поль-Луи и Флоренс приняли перспективу провести пять-шесть месяцев в море без особого огорчения, но и без особого увлечения.
Результатом последнего печального приключения явилась какая-то новая тесная связь между кузеном и кузиной. Их отношения, натянутые и холодные в Калькутте и даже на "Декане", теперь вдруг стали теплыми и дружескими. Флоренс, расставшись с пустой и чопорной светской средой, в которой она до тех пор вращалась, бессознательно дала волю своим лучшим чувствам и побуждениям, а ее самоотверженность и спокойствие в момент страшной опасности и близкой гибели невольно вызвали восхищение в душе Поля-Луи. Она же, со своей стороны, рассуждала так: "Ведь он прекрасно мог доплыть один до берега и не идти навстречу верной смерти вместе со мной", и чувство искренней, трогательной признательности к молодому человеку невольно пробудилось в сердце Флоренс.