По дороге мне почему-то казалось, что врачом обязательно будет толстая тетка, недовольная тем, что ее разбудили. Сказался давний опыт ночного приезда в роддом, где сонная акушерка по ходу родов жаловалась вызванной педиатричке, что все норовят родить ночью, людям спать не дают. Эти причитания, слившиеся в подсознании с ощущением схваток, навсегда отбили охоту пользоваться услугами бесплатной ночной медицины, с той поры ассоциировавшейся с раздраженным ликом разбуженной акушерки.
Но хирург Валера оказался вполне вменяемым. Осмотрев рану, спокойно объяснил, что порез небольшой ("Как это ты умудрилась так удачно пораниться, три сантиметра левее - и привет!"), но швы наложить надо, и хоть придется срезать немного волос, но особенно заметно это быть не должно. Процедура недолгая, сейчас сделаем обезболивающий укол, потом наложим швы, и при желании можно идти домой. Хотя по-хорошему сделать бы снимок, проверить, нет ли сотрясения, но… Но лишних больных и хорошие хирурги брать на себя не хотят, додумала за Валеру я и подтвердила:
- Домой, домой!
- Еще пара стежков, и все, - пообещал Валера, когда в малую операционную вошла медсестра с документами.
- Валерий Геннадьевич, там просят заключение о смерти этого Жукова подписать, который с огнестрельным.
Я дернулась. Какой-то однофамилец только что умер.
- Везет вам сегодня на Жуковых. Или это Жуковым не везет, - пошутила сквозь зубы…
- Ты тоже Жукова? Не обратил внимания, - сказал хирург Валера. - Через две минуты подпишу, подожди.
Медсестра с личиком обиженной куклы положила бумаги на край стола.
- Не вытащили парня, - как-то бесстрастно сказал Валера, дошивая мою рану. - Ночь-то на удивление спокойная. Муж по пьяни пырнул жену кухонным ножом, но удар вдоль кости прошел, после драки в ресторане трое, ты - и все. А парня час назад привезли с огнестрелом. Слишком поздно. Крови много потерял. Ничего не смогли. Голову чуть левее. Вот так, хорошо.
Повернувшись, как велели, я смотрела прямо на край стола, куда медсестра положила документы. "Жуков Дмитрий Никитич, 1982 года рождения…"
- Е….! Ты куда! С ума сошла! Я ж не дошил… Хирург Валера едва успел вскочить, удерживая иглу с нитью над моей головой. Медсестра тоже кинулась хватать буйную пациентку и усаживать на место.
- Наркоз, что ли, плохо подействовал?
- Жуков… Дмитрий… Сын у меня, Жуков Дмитрий Никитич, 82-го года… - я пыталась вырваться на улицу, искать Джоя.
- Где сын? Домой не пришел, что ли?
- Нет, он меня сюда привез.
- Тогда чего дергаешься, хочешь, чтоб все перешивать пришлось! Вы когда приехали, полчаса назад?
- В час ночи примерно.
- А у этого, - он кивнул на бумажки, - время смерти 0.40. Так что нечего дергаться!
Валера внимательно оглядел меня.
- Где твой… ваш сын сейчас? - узнав о двадцатилетнем сыне, хирург решил поменять обращение на "вы".
- Во дворе должен быть, у мотороллера.
- Даш, глянь из окна, внизу есть кто-нибудь? Х-м-м… А по тебе, по вас… по вам, тьфу ты… В общем, не скажешь, что сыну двадцать. Рано родила, родили… что ли? - машинально провожая взглядом забравшуюся на высокий подоконник и высунувшуюся в форточку медсестру, Валера путался, на "ты" или на "вы" пристало меня называть. Тем более что и без того короткий Дашин халатик задрался до предельного минимума.
- Маленькая собачка до старости щенок, - привычно ответила я.
- Стоит, - сообщила медсестра. - Около байка, такой высокий, с банданой на голове…
- Джой, - выдохнула я. - Успокоительного чего-нибудь не дадите? День какой-то фиговый…
- Раненный в голову боец отправляется на родину, - протирающий свой не блистающий чистотой мотороллер Джой попытался пошутить. - Ну и как?
- Зашили. Только теперь еще и от наркоза тошнит.
- Может, это сотрясение мозга? Не проверили?
-Не проверили. Да я бы и не далась. Поехали скорее, не то я умру от разрыва сердца, - я пыталась надеть шлем предельно аккуратно, чтобы не сильно задеть наложенные швы. - То машины взрываются, то трупы падают, то погибшие с твоим именем…
- Трупы-то не настоящие, - миролюбиво протянул сын, заводя мотор. - Держишься? Потерпи, если будет трясти. А что с моим именем?
- В этой больнице час назад парень умер от огнестрельного ранения, твой полный тезка. Жуков Дмитрий Никитич. И тоже 82-го года, - попробовала перекрикивать нарастающий гул, но говорить было трудно, и я только изо всех сил обхватила сына.
Байк выкатил из ворот больницы и, перестраиваясь по Садовому кольцу в крайний левый ряд, поехал на разворот.
Три диких испуга, и три облегчения. Слишком много для одного дня. Почему я могу адекватно оценивать ситуацию, когда работаю, и совершенно перестаю себя контролировать, становлюсь пугливой курицей, стоит только спрятать фотоаппарат в кофр? Будто две разные Женьки по очереди топают по свету. Одна может сутками сидеть на чердаке заброшенного дома в Карабахе, снимая, как опьяневшие от националистической ненависти армяне и азербайджанцы вырезают друг друга. Она без ужаса и соплей может работать на страшных авариях самолетов, где останки человеческих тел смешаны с обломками фюзеляжа и обрывками чемоданов, на наводнениях, где вместо земли одна засасывающая жидкая грязь, погребающая под собой мертвый скот и погибших людей. И у той Женьки так мало общего с Женькой, сидящей сейчас на заднем сиденье мотороллера, вцепившейся в сына и не знающей, как выгнать из себя ужас сегодняшнего дня.
- Держись! - вдруг крикнул сын и, не дожидаясь светофора, через две сплошные резко развернулся и поехал обратно в сторону больницы.
- Что случилось? - пыталась спросить я, но мой голос и ответ сына тонули в гуле мотора и свисте ветра в ушах. Джой что-то кричал, но я разбирала только обрывки фраз: "Сапунок… читательский в куртке… прийти не позже двенадцати…"
Въехав обратно во двор больницы, Джой резко затормозил, соскочил с байка так, что я еле успела удержать мотороллер и не свалиться. Уже схватившись за ручку тяжелой двери приемного отделения, он обернулся.
- Сапунок вчера ушел в моей куртке. Сегодня в одиннадцать позвонил, что принесет ее. В куртке был мой читательский. Если у него не было других документов, они могли решить…
- Явно ниже тебя, светлый, заросший… - говорил хирург Валера Джою. - Его привезли уже с остановкой сердца и большой кровопотерей. Даша, узнай, тело еще здесь или отправили в морг. Его вещи должны быть в приемном. Подождите здесь. У меня еще одного с ножевым привезли из казино. Наигрался!
Надев на голову шапочку, только бутылочный цвет которой мешал принять его за повара, Валера вышел. У врачей, наверное, как у меня, существует разделение на две жизни. В жизни бытовой жалко и сдохшего попугая дочки, а на работе срабатывает стальная защита. Иначе не выжить. И дело не сделать.
Вернувшаяся Даша принесла опломбированный пакет. Сквозь синеву полиэтилена проступали фосфоресцирующие оранжевые полосы куртки, которую я купила Джою прошлым летом в Шанхае. Отснимав тогда под дождем положенную встречу лидеров в чайном домике резиденции Сунджао, за время, оставшееся до итоговой пресс-конференции, собралась побродить по Нанкину. Но подъезды к главной торговой улице были перекрыты: коммунистические лидеры, как водится, не утруждаясь заботой о населении, для удобства высоких гостей попросту прекратили все движение в центре города. Даже по аккредитации я больше часа добиралась туда, куда накануне доехала за полдоллара и за семь минут. В итоге времени осталось на один забег в магазин, и ничего, кроме куртки для сына, купить не успела.
Теперь эта залитая кровью куртка с дырой посредине лежала на кушетке вместе с простенькими часами, золотым крестом и читательским билетом, в котором рядом с фотографией сына значилось "Жуков Дмитрий Никитич".
Рядом плакал Димка…
В последний раз Димка плакал добрый десяток лет назад, в Шереметьево-2, когда понял, что папа уезжает навсегда. Тогда он как-то сразу стал маленьким мужчиной. Может, почувствовал ответственность за нашу сократившуюся до минимума семью. Но с тех пор он не плакал. По крайней мере при мне.
Сейчас он сидел на продавленной кушетке в гулком, холодном даже в нынешнюю теплынь коридоре и по-детски растирал глаза кулаками.
- Он ко мне шел. Понимаешь? Он ко мне шел, а его убили. В Спасоглинищевском, почти около нашего двора… Скоты. Ни за что же.
Димка смотрел перед собой невидящим взглядом и повторял:
- Он такой там, совсем живой… И улыбается…
Из больницы пришлось ехать в отделение милиции, объяснять, почему убитый совсем не убитый, а живой, а вместо него убит другой.
Дежурил тот же самый лейтенант Дубов, который несколькими часами ранее записывал наши показания по поводу взорвавшихся машин. Теперь Димка долго рассказывал, как вчера, в дождь, дал свою куртку знакомому - в одной компании сидели в "Китайском летчике". В куртке остался читательский билет. Днем хотел пойти в библиотеку к зачету готовиться, да вспомнил, что читательского нет. Парень позвонил в начале двенадцатого ночи, сказал, что снова идет в "Китайский летчик" и по пути занесет куртку. Но не дошел.
- Это понятно, но почему вы поехали искать его по больницам?
- Мы не поехали его искать. Мы поехали зашивать мне голову, - пыталась объясниться я. Голова болела и мешала излагать мысли членораздельно. - Я голову о комод разбила, когда увидела труп и упала…
- Еще один труп?! - вскинул торчащие ежиком брови лейтенант.
- То есть не труп… Это я с перепугу подумала, что труп. А это не труп, друг сына хотел его разыграть, а я некстати дверь открыла.
- Ничего себе, розыгрыши! А этот ваш друг не мог на полном серьезе разыграть…