Геркулес, считая миссию палача выполненной, с ужасом ожидал собственного наказания. Он вытер рукавом заливший лицо пот и, опираясь на розги, неловко, как медведь, заковылял к вождю.
- Прекрасно, - снова одобрил тот. - Ты понятлив, просто приятно посмотреть. Не устал, а? Тогда начинай сначала.
Услышав эти слова, каторжники в отчаянии завопили, умоляя негра сжалиться. Тот словно получал удовольствие от душераздирающих просьб.
- Ладно, хватит! - твердо произнес он, выслушав все их аргументы. - Раз вы так сердечно просите, пусть будет пятнадцать ударов вместо десяти. А ты, скотина, уж постарайся угодить этим мокрым курицам.
Волей-неволей Геркулесу пришлось снова приниматься за свою страшную работу, хотя даже его бесчувственная натура противилась этому.
Господин Луш, Кривой и Красный потеряли сознание, они больше не кричали. Мулаты молчали, словно тоже лишились чувств, однако жутко исполосованные спины их дергались при каждом ударе, а сквозь сжатые до предела челюсти прорывалось хриплое, прерывистое дыхание.
- Достаточно, - скомандовал Диого, а про себя заметил: "Вот это настоящие мужчины!"
По его знаку те, кто распинал пленников, отвязали их от кольев, вытерли со спин кровь и привели в чувство, вливая в глотки хорошие порции водки.
- Ох!.. Неужели кончилось, - пробормотал, придя в себя, господин Луш. - Бог ты мой! Я весь изодран. Такое ощущение, словно в спину вцепилась стая собак.
- Ну как, старина, хватит с тебя? Будешь еще пытаться вычеркнуть меня из списка живущих на земле? Полагаю, не будешь… Чем суровей урок, тем он полезней.
И, повернувшись к Геркулесу, Диого добавил:
- Пришла твоя очередь. Ты был непосредственным исполнителем. Вполне естественно, и наказание будет суровее.
- И что вы со мной сделаете? - воскликнул прерывающимся голосом громила, ставший от страха слабее ребенка.
- Сейчас увидишь. Давай-ка сам укладывайся на землю, тебя привяжут за руки и за ноги. И не вздумай сопротивляться - башку прострелю.
Здоровущему, бесчувственному верзиле не хватало характера. Бычий организм, а натура мышиная. Он буквально прирос к месту от предчувствия боли, тяжело опустился на землю - руки-ноги ослабли, глаза обезумевшие, черты лица искажены ужасом.
- Да ведь розги он просто не почувствует, - задумчиво произнес Диого.
Геркулес, после нескольких тревожных минут ожидания, вдруг обрел дар речи и принялся умолять непреклонного негра.
- Ладно, не хочешь - не надо, - сказал тот, усмехаясь. - Не будет тебе розог.
- О, благодарю тебя, вождь! - проблеял жалобно бандит. - Прости меня, прости совсем!.. И у тебя не будет слуги вернее. Пощади, господин!.. Пощади… Прости!.. Пусть они меня отвяжут.
- Что ж, я не против. Тебя отвяжут сообщники. Эй ты, старик, на ногах-то держишься? Тогда бери саблю и помоги приятелю.
Господин Луш, изумленный таким странным милосердием, принял из рук одного из негров оружие и наклонился, чтоб разрезать веревку.
- Ну ты и везунчик, сухим из воды вышел, - шепнул он верзиле и взялся за путы, стягивавшие его кисти.
- Эй, что ты делаешь? - воскликнул Диого.
- Как что? Отвязываю.
- Я не это имел в виду.
- А что же тогда?
- Какой-то ты сегодня непонятливый. Приказываю оставить в целости и сохранности эти чудесные пеньковые веревки.
- Но тогда придется…
- Придется что?
- От… отрубить руки!..
- Для начала одну. Другого пути я тоже не вижу.
- Не могу, господин… Вы что, издеваетесь?.. Так изуродовать товарища!
- У тебя на раздумье ровно столько, сколько нужно, чтоб произнести: "Да". Если откажешься, я велю обмазать тебя медом и выставить на солнце на радость мухам.
- Значит, придется. Только мне не хватает храбрости.
- Пошевеливайся, мерзавец! Сразу видно, на каторгу ты попал не за такие дела.
Господин Луш, скрюченный от побоев, перехватил саблю поудобней и сделал шаг к Геркулесу. Тот заорал, как скотина, которую готовят на убой.
- Ах ты, бедолага, - пробормотал Луш, весь дрожа. - Ну что я могу поделать? Приходится подчиняться. Ведь на каторге никто на палача не обижался. Ты приговорен… Я не сделаю, так другой сумеет, а мне отказ будет стоить жизни.
- Я жду! - прикрикнул Диого.
Господин Луш с трудом нагнулся, обхватил огромную руку и принялся пилить ее тупым мачете.
Вопли жертвы могли свести с ума. Некоторые отворачивались, не в силах вынести кошмарное зрелище.
Но Диого оскаливался, словно тигр, почуявший кровь, глаза его заблестели. Он не сводил свирепого леденящего взгляда с толпы, пресекая малейшие признаки сочувствия.
Наконец господину Лушу удалось отнять руку у локтя.
- Молодец, старина! Поработал на славу. - Негр был доволен. - Твоя очередь, Красный! Бери саблю и произведи ампутацию ноги.
- Слушаюсь, господин, - решительно ответил негодяй. - Уж я не буду кочевряжиться. Своя шкура дороже. Ну-ка, хоп!.. Раз и два… Вот и все! Продолжать? - спросил он, удивительно ловко отрубив ногу.
- Нет. Давай ты, Кривой… Каждый должен приложиться… Смотри-ка! Эта деревенщина вроде без сознания. Пусть себе! Приводить его в чувство времени нет.
- Да уж, плясать больше приятелю не придется. - Очнувшийся от столбняка Кривой, видно, решил посоревноваться с Красным в цинизме. - Бедный здоровяк. У нас на бойне, где я работал, быки были помельче. Вот и все… Так-то! Кто следующий? - Мерзавец повертел перепачканную от ручки до острия саблю.
- Ты. - Диого указал на одного из мулатов.
Тот посмотрел на страшное искалеченное тело, не пытаясь скрыть ужаса при виде обрубленных конечностей, из которых толчками вырывались длинные струи красной дымившейся крови. А потом, собрав в отчаянном рывке все свое мужество, бросился с поднятым мачете на Диого.
- Довольно! Больше ты, гад, никого не убьешь! - вынес бразилец свой приговор.
Бросок нежданного судьи был настолько непредвиденным, а порыв таким неукротимым, что ошарашенный Диого не успел прикрыться.
Вот сейчас тяжелый клинок в руке, чью силу удесятеряют ярость и отчаяние, опустится на шею кровожадного мучителя. Тот почувствовал близость гибели.
Он автоматически поднял правую руку, чтоб защитить лицо, и преуспел лишь отчасти.
Лезвие глубоко поранило руку и обрушилось на левое плечо, разрубив его до кости.
Мулат тут же замахнулся еще раз. Но черный атлет, не издав ни звука, не позвав на помощь, с ловкостью хищника уклонился от удара, обхватил руками тело противника и сжал его со страшной силой. Мгновение - и хребет мулата был сломан.
- Молод еще, дружочек! - холодно заметил ужасный негр, отшвыривая прочь бездыханное тело.
Вопль восторга встретил подвиг Диого, до тех пор зрители хранили гробовое молчание.
- Давайте, давайте! Вопите теперь, - с иронией тихонько пробормотал раненый. - Если б его затея удалась, вы бы меня на мелкие кусочки изрубили.
Потом как ни в чем не бывало, словно кровь не заливала рекой черную атласную кожу, головорез обратился к последнему мулату:
- Твой напарник оказался неумехой. А как ты поступишь?
- Постараюсь быть ловчее, - отважно ответил бразилец.
- Другими словами, если я прикажу тебе прикончить скотину, которая корчится и хрипит у наших ног, ты тоже попытаешься меня убить?
- Да!
- Ну что ж, ты сам вынес себе приговор. Что до прочих… - Диого повернулся к каторжникам. - После порки, легкого, в общем-то, наказания, я заставил вас разделаться с тем, кто был виноват больше других, исключительно для того, чтоб этот страшный урок пошел вам на пользу. Теперь я вас прощаю. Уверен, в будущем вы станете благоразумней. Ну а Геркулес, мы его подвесим за уцелевшую руку на манговом дереве. Быстрая смерть - слишком легкое для него избавление.
И вождь шепотом отдал какое-то приказание двум подручным. Они бросились бегом исполнять его.
Возвратились негры с двумя длинными крепкими веревками и корзиной, полной глины.
Этой глиной они быстро, толстым слоем, залепили культи Геркулеса и прикрыли сверху кусками брезента - получился своеобразный тампон, не дававший крови вытекать. Потом все вместе накрепко привязали к обрубкам.
Приговоренный мулат хладнокровно наблюдал за этими нарочито неторопливыми приготовлениями. А что будет с ним самим? Может, Диого хочет заставить его помучиться неизвестностью? Напрасно! Мулат - человек со стальными нервами, которого ничто не могло запугать.
Но тут негры грубо схватили его, связали по рукам и ногам и прикрутили к телу так и не пришедшего в сознание Геркулеса. Потом на уцелевшую руку искалеченного набросили петлю. Один из негров с обезьяньей ловкостью вскарабкался на манговое дерево, держа в зубах конец веревки, и перебросил его через самый толстый сук. Веревка свободно упала на землю.
Вождь подал последний сигнал, и полдюжины негров, извещенных заранее о том, чем должно закончиться жуткое представление, схватились за свободный конец, напрягшись так, что под кожей буграми обозначились мышцы.
- Ну!.. Тяни!.. - скомандовал Диого.
Два тела, одно умиравшего, другое - живого человека, тесно связанные, медленно вращаясь, начали подниматься, держась на одной обескровленной, мертвенно-бледной руке с конвульсивно скрюченной кистью, похожей на птичью лапу.
Задыхавшиеся, оцепеневшие от ужаса каторжники, преисполненные послушания, тупо наблюдали происходившее, мысленно твердя: "Зачем мы ввязались в заговор? Ведь можно было всего этого избежать!"