Трапеза была достойной блистательного хозяина и великолепной комнаты с резными панелями и высоким потолком, покоившимся на изящных колоннах, освещенной сотней свечей в огромных позолоченных канделябрах. Вино текло рекой вместе с весьма солеными шутками, причем эта соль была отнюдь не аттическая. По мере того, как иссякало остроумие, усиливался смех. Ужин завершился, но собравшиеся все ещё сидели за столом, потягивая вино и ожидая запоздавшую гостью, чье место оставалось свободным.
Рядом с этим пустым стулом возвышалась импозантная фигура герцога, облаченная в костюм из белого атласа с бриллиантовыми пуговицами, сверкавшими, словно капли воды. Восседавший на большом позолоченном стуле, как на троне, он казался отчужденным, задумчивым и раздраженным отсутствием леди, в чью честь было устроено это торжество, подобно зеленому юнцу, явившемуся на первое свидание.
Один из всей компании Бэкингем не злоупотреблял вином, снова и снова отмахиваясь от лакеев, приближавшихся, чтобы наполнить его бокал. Он редко улыбался, в то время как самая плоская шутка вызывала у его гостей взрывы хохота, видя покрасневшие лица присутствующих, постепенно отбрасывавших хорошие манеры по мере того, как оргия приближалась к кульминации. Герцогу хотелось сдержать их, но такое поведение по отношению к гостям было, по его мнению, нарушением приличий. Его взгляд мрачно скользил по столу, нагруженному золотыми и серебряными блюдами, сверкающим хрусталем и ароматными цветами и фруктами, которые уже использовались резвыми гостями в качестве метательных снарядов.
Взирая на собравшихся с высот необычной для него трезвости, Бэкингем находил их шумными и утомительными, их смех действовал на него раздражающе. Он перевел взгляд на занавесы, скрывающие высокие окна, тянущиеся вверх почти от пола до потолка, на голубовато-зеленой ткани которых сверкали золотые павлины, выделяясь на мрачном фоне стенных панелей. Герцог напрягал слух, стараясь уловить шорох колес во дворе, находящемся за этими окнами, и недовольно хмурился, когда очередной взрыв смеха заглушал все остальные звуки.
Седли запел плаксивым и пьяным голосом весьма сомнительную песню собственного сочинения, в то время как мисс Хауден разыгрывала комедию, делая вид, что пытается заставить его замолчать. Он все еще пел, когда Стэнхоуп, вскочив на стул, поднял изящную туфельку, сорванную с ножки мисс Сеймур, и громогласно потребовал вина. Малютка Энн попыталась вернуть украденную обувь, но была удержана Оглом, схватившим ее в объятия, в которых она извивалась, визжала и хихикала одновременно.
Лакей с серьезным видом, словно совершая вполне естественный поступок, налил вино в туфельку, протянутую ему Стэнхоупом, тут же предложившим тост, содержание которого я не намерен воспроизводить.
Он уже заканчивал, когда двойные двери за герцогом внезапно распахнулись, и голос камергера торжественно прозвучал над общим шумом:
– Мисс Сильвия Фаркуарсон, к услугам вашей светлости.
Последовала краткая пауза, после которой вновь раздались крики гостей, приветствовавших услышанное объявление.
Бэкингем вскочил и повернулся, несколько человек поднялись вместе с ним, дабы встретить должным образом долгожданную гостью. Стэнхоуп, стоя одной ногой на стуле, а другой на столе, отвесил вновь прибывшей поклон, взмахнув туфлей, из которой только что пил.
Сильвия Фаркуарсон, бледная и затаившая дыхание, застыла на пороге, в испуге глядя на представившуюся ее глазам сцену. Она видела знакомую ей Энн Сеймур, которая, смеясь, вырывалась из объятий сэра Томаса Огла. Она видела также хорошо известного ей Этериджа с красным лицом и поблескивающими от вожделения глазами, обвивающего рукой обнаженную шею мисс Хауден, чья красивая темноволосая голова покоилась на его плече. Она видела Стэнхоупа в съехавшем набок парике, бессмысленно кривляющегося и бессвязно сыпавшего непристойностями. Она видела остальных, чье поведение также соответствовало атмосфере, царившей на этой оргии.
Наконец девушка заметила приближающуюся к ней высокую фигуру герцога, облаченную в белое. Его глаза сузились, на полных губах играла улыбка, приветственным жестом он протягивал к ней руки. Бэкингем двигался с присущим ему изяществом, не обнаруживая признаков опьянения, которые демонстрировали другие участники этого пиршества Цирцеи. Однако трезвость герцога не внушила девушке уверенности. Ее щеки, из бледных ставшие багрово-красными, вновь побледнели, на сей раз от ужаса и отвращения.
Несколько секунд Сильвия Фаркуарсон, словно зачарованная, наблюдала за приближением его светлости. Затем она повернулась и ринулась прочь, испытывая чувства человека, заглянувшего в преисподнюю и отшатнувшегося в страхе оказаться ею поглощенным.
За ее спиной воцарилось изумленное молчание, продолжавшееся секунд пять-шесть и сменившееся взрывом демонического хохота, побудившего девушку мчаться еще быстрее.
Она бежала по длинной галерее, словно в ночном кошмаре, вынужденная ограничивать скорость из-за скользкого полированного пола и задыхавшаяся от страха перед воображаемыми звуками шагов преследователей позади нее.
Промчавшись через холл и вестибюль с развевающейся за ее спиной шелковой мантией, она наконец добралась до открытой двери, у которой стояли лакеи, удивленно уставясь на нее, но не делая попыток задержать.
Слишком поздно до них донесся крик помчавшегося в погоню герцога, приказывающего лакеям преградить беглянке дорогу. К тому времени Сильвия Фаркуарсон была уже во дворе и мчалась, как заяц, к открытым воротам, выходившим на Уайт-холл. Как раз в этот момент оттуда отъезжал наемный экипаж, доставивший ее сюда. Задыхаясь, она подбежала к нему, когда возница остановил лошадей, повинуясь ее крику.
– В Солсбери-Корт! Скорее! – приказала девушка.
Она вскочила в экипаж, когда три лакея устремились к нему, выкрикивая требования остановиться, и, высунувшись из окна на другой стороне, поторопила кучера.
– Поезжайте! Скорее, ради Бога!
Находясь во дворе, возница, быть может, не осмелился бы тронуться с места. Но карета уже въехала в ворота Уайт-холла и свернула налево в сторону. Черинг-Кросса. Да улице кучер был не обязан повиноваться лакеям герцога, а те не осмеливались пытаться задерживать карету.
Экипаж покатился вперед, и мисс Фаркуарсон, откинувшись на сиденье, перевела дыхание, приходя а себя от невыразимого ужаса.
Нахмуренный герцог неохотно вернулся в столовую, где его приветствовал град насмешек, на которые его гости едва ли осмелились бы, будь они более трезвыми. Он пытался посмеяться вместе с ними, дабы уменьшить досаду, но не преуспел в этом и плюхнулся на стул в самом дурном расположении духа. Мистер Этеридж, перегнувшись через мисс Хауден, положил унизанные перстнями пальцы на руку друга. Хотя он выпил, возможно, больше остальных, но единственный во всей компании не обнаруживал признаков опьянения, если не считать слегка покрасневшего лица.
– Я предупреждал тебя, – сказал он, – что эта девушка чересчур целомудренна и потребует немалого терпения. Это твой шанс поупражняться в нем.
Глава восьмая. МИСТЕР ЭТЕРИДЖ СОВЕТУЕТ
Ближе к полуночи, когда все гости, кроме Этериджа, удалились, и свечи, оплывавшие в канделябрах, освещали царивший в столовой беспорядок, герцог держал совет с более молодым повесой. Он отпустил слуг, закрыл двери, и друзья остались вдвоем.
Бэкингем со страстью и горечью облегчил душу, признавшись, что упражнения в терпении, советуемые ему мистером Этериджем, были за пределами его возможностей. Стараясь двигаться к цели с максимальной осторожностью, он так напугал девушку, что положение стало куда худшим, чем раньше.
– Ты чертовски неблагодарен, – улыбнулся Этеридж. – Сам действовал неуклюже, а меня винишь в своей неудаче. Если бы ты спросил у меня, я бы сказал тебе, к чему может привести сборище дураков и шлюх, которые и пить как следует не умеют. Если бы девушка прибыла в условленное время, пока они еще были трезвы, все могло пройти как надо. Она, возможно, сама бы немного опьянела и смотрела бы на их шалости глазами, которые вино сделало бы более добрыми и терпимыми. Ты же вместо этого просто оскорбил ее отвратительным зрелищем, а я тебе не советовал ничего подобного.
– Будь что будет, – мрачно заявил герцог, – но насмешки надо мной не должны оставаться безнаказанными. Теперь я за более крутые меры.
– Вот как? – Этеридж поднял брови и презрительно усмехнулся. – Значит, таково твое терпение?
– Черт бы побрал это терпение!
– Ну, тогда эта девушка не для тебя. У меня нет иллюзий относительно того, что ты подразумеваешь под "более крутыми мерами". Ты, возможно, трезвей меня, зато я соображаю лучше. Поэтому позволь моей сообразительности информировать Твою трезвость.
– Ради Бога, переходи к делу!
– Я и перехожу. Если ты намереваешься похитить девушку, то не забывай, что за такие дела по закону полагается виселица.
Герцог уставился на него и разразился презрительным смехом.
– По закону! Дорогой Джордж, какое отношение я имею к закону?
– Ты считаешь, что стоишь выше его?
– Ну, до сих пор обычно бывало именно так.
– Да, до сих пор. Но времена меняются быстро. Рочестер, несомненно, думал так же, как ты, похищая в пятницу вечером мисс Мэллет. В результате он сидит в Тауэре.
– И, по-твоему, его повесят? – усмехнулся Бэкингем.