- Есть причины! - Поп подвел меня к столу с книгами и журналами. - Не будем говорить сегодня о библиотеке, - продолжал он, когда я уселся. - Правда, что я за эти дни все запустил, - материал задержался, но нет времени. Знаете ли вы, что Дюрок и другие в восторге? Они находят вас". вы… одним словом, вам повезло. Имели ли вы дело с книгами?
- Как же, - сказал я, радуясь, что могу, наконец, удивить этого изящного юношу. - Я читал много книг.
Возьмем, например, "Роб-Роя" или "Ужас таинственных гор"; потом "Всадник без головы"…
- Простите, - перебил он, - я заговорился, но должен идти обратно. Итак, Санди, завтра мы с вами приступим к делу, или, лучше, - послезавтра. А пока я вам покажу вашу комнату.
- Но где же я и что это за дом?
- Не бойтесь, вы в хороших руках, - сказал Поп. - Имя хозяина Эверест Ганувер, я - его главный поверенный в некоторых особых делах. Вы не подозреваете, каков этот дом.
- Может ли быть, - вскричал я, - что болтовня на "Мелузине" сущая правда?
Я рассказал Попу о вечернем разговоре матросов.
- Могу вас заверить, - сказал Поп, - что относительно Ганувера все это выдумка, но верно, что такого другого дома нет на земле. Впрочем, может быть, вы завтра увидите сами. Идемте, дорогой Санди, вы, конечно, привыкли ложиться рано и устали. Осваивайтесь с переменой судьбы.
"Творится невероятное", - подумал я, идя за ним в коридор, примыкавший к библиотеке, где были две двери.
- Здесь помещаюсь я, - сказал Поп, указывая одну дверь, и, открыв другую, прибавил: - А вот ваша комната. Не робейте, Санди, мы все люди серьезные и никогда не шутим в делах, - сказал он, видя. что я, смущенный, отстал. - Вы ожидаете, может быть, что я введу вас в позолоченные чертоги (а я как раз так и думал)? Далеко нет. Хотя жить вам будет здесь хорошо.
Действительно, это была такая спокойная и большая комната, что я ухмыльнулся. Она не внушала того доверия, какое внушает настоящая ваша собственность, например, перочинный нож, но так приятно охватывала входящего. Пока что я чувствовал себя гостем этого отличного помещения с зеркалом, зеркальным шкапом, ковром и письменным столом, не говоря о другой мебели. Я шел за Попом с сердцебиением. Он толкнул дверь вправо, где в более узком пространстве находилась кровать и другие предметы роскошной жизни. Все это с изысканной чистотой и строгой приветливостью призывало меня бросить последний взгляд на оставляемого позади дядюшку Гро.
- Я думаю, вы устроитесь, - сказал Поп, оглядывая помещение. - Несколько тесновато, но рядом библиотека, где вы можете быть сколько хотите. Вы пошлете за своим чемоданом завтра.
- О да, - сказал я, нервно хихикнув. - Пожалуй, что так. И чемодан и все прочее.
- У вас много вещей? - благосклонно спросил он.
- Как же! - ответил я. - Одних чемоданов с воротничками и смокингами около пяти.
- Пять?… - Он покраснел, отойдя к стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. - Смотрите, Санди, как вам будет удобно есть и пить: если вы потянете шнур один раз, - по лифту, устроенному в стене, поднимется завтрак. Два раза - обед, три раза - ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. - Он растолковал мне, как звонить в телефон, затем сказал в блестящую трубку: - Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. - Поп обернулся ко мне. - Что вы желаете?
- Пока ничего, - сказал я с стесненным дыханием. - Как же едят в стене?
- Боже мой! - Он встрепенулся, увидев, что бронзовые часы письменного стола указывают 12. - Я должен идти. В стене не едят, конечно, но… но открывается люк, и вы берете. Это очень удобно, как для вас, так и для слуг… Решительно ухожу, Санди. Итак, вы - на месте, и я спокоен. До завтра.
Поп быстро вышел; еще более быстрыми услышал я в коридоре его шаги.
V
Итак, я остался один.
Было от чего сесть. Я сел на мягкий, предупредительно пружинистый стул; перевел дыхание. Потикиванье часов вело многозначительный разговор с тишиной.
Я сказал: "Так, здорово. Это называется влипнуть. Интересная история". Обдумать что-нибудь стройно у меня не было сил. Едва появилась связная мысль, как ее честью просила выйти другая мысль. Все вместе напоминало кручение пальцами шерстяной нитки. Черт побери! - сказал я наконец, стараясь во что бы то ни стало овладеть собой, и встал, жаждя вызвать в душе солидную твердость. Получилась смятость и рыхлость. Я обошел комнату, механически отмечая: - Кресло, диван, стол, шкап, ковер, картина, шкап, зеркало, - Я заглянул в зеркало. Там металось подобие франтоватого красного мака с блаженно-перекошенными чертами лица. Они достаточно точно отражали мое состояние. Я обошел все помещение, снова заглянул в спальню, несколько раз подходил к двери и прислушивался, не идет ли кто-нибудь, с новым смятением моей душе. Но было тихо. Я еще не переживал такой тишины - отстоявшейся, равнодушной и утомительной. Чтобы как-нибудь перекинуть мост меж собой и новыми ощущениями, я вынул свое богатство, сосчитал монеты, - тридцать пять золотых монет, - но почувствовал себя уже совсем дико. Фантазия моя обострилась так, что я отчетливо видел сцены самого противоположного значения. Одно время я был потерянным наследником знатной фамилии, которому еще не находят почему-то удобным сообщить о его величии. Контрастом сей блистательной гипотезе явилось предположение некой мрачной затеи, и я не менее основательно убедил себя, что стоит заснуть, как кровать нырнет в потайной трап, где при свете факелов люди в масках приставят мне к горлу отравленные ножи. В то же время врожденная моя предусмотрительность, держа в уме все слышанные и замеченные обстоятельства, тянула к открытиям по пословице "куй железо, пока горячо", Я вдруг утратил весь свой жизненный опыт, исполнившись новых чувств с крайне занимательными тенденциями, но вызванными все же бессознательной необходимостью действия в духе своего положения.
Слегка помешавшись, я вышел в библиотеку, где никого не было, и обошел ряды стоящих перпендикулярно к стенам шкапов. Время от времени я нажимал что-нибудь: дерево, медный гвоздь, резьбу украшений, холодея от мысли, что потайной трап окажется на том месте, где я стою. Вдруг я услышал шаги, голос женщины, сказавший: "Никого нет", - и голос мужчины, подтвердивший это угрюмым мычанием. Я испугался - метнулся, прижавшись к стене между двух шкапов, где еще не был виден, но, если бы вошедшие сделали пять шагов в эту сторону, - новый помощник библиотекаря, Санди Пруэль, явился бы их взору, как в засаде. Я готов был скрыться в ореховую скорлупу, и мысль о шкапе, очень большом, с глухой дверью без стекол была при таком положении совершенно разумной. Дверца шкапа не была прикрыта совсем плотно, так что я оттащил ее ногтями, думая хотя стать за ее прикрытием, если шкап окажется полон. Шкап должен был быть полон, - в этом я давал себе судорожный отчет, и, однако, он оказался пуст, спасительно пуст. Его глубина была достаточной, чтобы стать рядом троим. Ключи висели внутри. Не касаясь их, чтобы не звякнуть, я притянул дверь за внутреннюю планку, отчего шкап моментально осветился, как телефонная будка. Но здесь не было телефона, не было ничего. Одна лакированная геометрическая пустота. Я не прикрыл двери плотно, опять-таки опасаясь шума, и стал, весь дрожа, прислушиваться. Все это произошло значительно быстрее, чем сказано, и, дико оглядываясь в своем убежище, я услышал разговор вошедших людей.
Женщина была Дигэ, - с другим голосом я никак не смешал бы ее замедленный голос особого оттенка, который бесполезно передавать, по его лишь ей присущей хладнокровной музыкальности. Кто мужчина - догадаться не составляло особого труда: мы не забываем голоса, язвившего нас. Итак, вошли Галуэй и Дигэ.
- Я хочу взять книгу, - сказала она подчеркнуто громко. Они переходили с места на место.
- Но здесь, действительно, нет никого, - проговорил Галуэй.
- Да. Так вот, - она словно продолжала оборванный разговор, - это непременно случится.
- Ого!
- Да. В бледных тонах. В виде паутинных душевных прикосновений. Негреющее осеннее солнце.
- Если это не самомнение.
- Я ошибаюсь?! Вспомни, мой милый, Ричарда Брюса. Это так естественно для него.
- Так. Дальше! - сказал Галуэй. - А обещание?
- Конечно. Я думаю, через нас. Но не говорите Томсону. - Она рассмеялась. Ее смех чем-то оскорбил меня. - Его выгоднее для будущего держать на втором плане. Мы выделим его при удобном случае. Наконец просто откажемся от него, так как положение перешло к нам. Дай мне какую-нибудь книгу… на всякий случай… Прелестное издание, - продолжала Дигэ тем же намеренно громким голосом, но, расхвалив книгу, перешла опять в сдержанный тон: - Мне показалось, должно быть. Ты уверен, что не подслушивают? Так вот, меня беспокоят… эти… эти.
- Кажется, старые друзья; кто-то кому-то спас жизнь или в этом роде, - сказал Галуэй. - Что могут они сделать, во всяком случае?!
- Ничего, но это сбивает. Далее я не расслышал.
- Заметь. Однако пойдем, потому что твоя новость требует размышления. Игра стоит свеч. Тебе нравится Ганувер?
- Идиот!
- Я задал неделовой вопрос, только и всего.
- Если хочешь знать. Даже скажу больше, - не будь я так хорошо вышколена и выветрена, в складках сердца где-нибудь мог бы завестись этот самый микроб, - страстишка. Но бедняга слишком… последнее перевешивает. Втюриться совершенно невыгодно.
- В таком случае, - заметил Галуэй, - я спокоен за исход предприятия. Эти оригинальные мысли придают твоему отношению необходимую убедительность, совершенствуют ложь. Что же мы будем говорить Томсону?