Пока они разговаривали, солнце нырнуло в воду. Вдали одинокая черная туча выбрасывала и выбрасывала раздвоенные языки молний, но остальной небосвод был сине - черным шелком, расшитым россыпями звезд.
- Ты ведь обещал рассказать мне про флибустьеров, - умоляюще напомнил Генри. - О тех, кого ты называешь Береговыми Братьями.
Как неловко переступил с ноги на ногу.
- Между Испанией и Англией нынче мир, - сказал он. - И уж я нарушать королевского мира не стану! Нет, с ними я не плавал, нет - нет. Но слышал много такого, что может быть и правдой. Слышал я, что флибустьеры - большие дурни. Захватят сокровища, а потом кидают их содержателям винных лавок и борделей на Тортуге и в Гоаве, точно дети, которые расшвыривают песок, чуть им надоело играть. Одно слово, дурни.
- И никто из них не взял какой - нибудь город?
- Деревеньку - другую, бывало, захватывали, а для такого дела у них вожаков не находится.
- Но ведь в большом городе можно добыть большие сокровища! - воскликнул Генри.
- Да где им! Говорят же тебе, что они малые дети. Храбрые и сильные, конечно.
- Ну, а мог бы человек, все заранее обдумав и подготовив, захватить испанский город?
- Ха! - усмехнулся кок. - Или ты флибустьером решил стать?
- Если он все хорошо подготовит?
- Пожалуй, найдись среди флибустьеров такой, который мог бы что - то подготовить, пусть даже плохо, об этом еще можно было бы поговорить, но таких - то среди них и нет. Они малые дети - умеют драться, как черти, и доблестно умирать, но дурни все, как на подбор. Утопят корабль за чашу вина, хотя могли бы его с выгодой продать.
- Но если человек все сообразит и хорошенько взвесит свои шансы, так он обязательно своего добьется?
- Может, и так.
- А вот тот, кого прозвали Большой Пьер, дурнем не был!
- Да Пьер - то захватил один - единственный корабль с дорогим грузом и сбежал в свою Францию. Отчаянный был игрок и вовсе не мудрец. Он еще может вернуться в эти края и потерять все до последнего золотого, а заодно и голову.
- И все - таки, - решительно заявил Генри, - и всетаки, по - моему, сделать это можно, надо только хорошенько все обдумать и взвесить.
Несколько дней спустя стала заметна близость суши. Как - то утром на самом краю горизонта поднялся призрачный абрис горы. Мимо проплывали вырванные с корнем стволы, обломанные ветви, на ванты опускались отдохнуть лесные птицы.
Они добрались до жилища Лета, откуда оно ежегодно отправляется в северные края. Днем солнце жарко горело в вышине, как начищенный медный щит, и небо там казалось белесо - серым, а по ночам вокруг корабля плавали большие рыбы, влача за собой извилистые потоки бледного огня. Форштевень с такой стремительностью резал воду, что от него к форпику взлетали мириады алмазов. А море кругом было круглым озером и медленно перекатывало свои мышцы под шелковистой кожей. Вода скользила к корме, медленно, незаметно завораживая мозг. Вот так же люди смотрят в огонь. Там ничего не было видно, и все же отвести глаза он мог лишь ценой неимоверного усилия, и в конце концов мозг его погружался в дрему, хотя он вовсе не засыпал.
Тропический океан дышит покоем, убаюкивающим стремление понять. И уже неважно, куда ты плывешь, лишь бы плыть, плыть, плыть за границей царства времени. Казалось, они движутся вперед уже не месяцы, а годы, однако среди матросов не было заметно никакого нетерпения. Они исполняли свои обязанности, а все свободное время лежали на палубе в странном счастливом оцепенении.
Однажды мимо проплыл островок, формой напоминавший копну и зеленый, как первые всходы ячменя. Его окутывал густой яростный покров лиан и других ползучих растений, из которого вырывалось несколько темных деревьев. Генри смотрел на островок зачарованными глазами. Вот еще один, и еще, и еще… и, наконец, когда черную тьму тропической ночи вдруг сменило утро, "Бристольская дева" вошла в порт Барбадоса, якоря с громким всплеском ухнули в воду, увлекая за собой цепи.
Берег покрывали такие же салатно - зеленые заросли, что и на островках. Дальше виднелись плантации, исчерченные ровными рядами, и белые дома с красными крышами. Еще дальше среди зарослей на холмах, словно раны, проглядывали обнаженные участки красной глины, а совсем уж вдалеке поднимались горные вершины, точно крепкие серые зубы.
К ним поплыли долбленки, нагруженные сочными плодами и крепко связанной домашней птицей. Гребцов подгоняла надежда продать свои товары и купить - или украсть - то, что привез корабль. Налегая на весла, черные люди с глянцевитой кожей пели звучными голосами, и Генри, прильнувший к поручням, упивался зрелищем новой земли. Она превзошла самые смелые его ожидания, и на глаза ему навернулись глупые счастливые слезы.
А у Тима, стоявшего неподалеку, вид был несчастный и растерянный. Через несколько минут он подошел к Генри.
- Очень мне тяжко, причинил я зло хорошему юноше, который угостил меня завтраком, - сказал он. - До того терзаюсь, что спать не могу.
- Да какое же зло ты мне причинил? - вскричал Генри. - Ты помог мне добраться до Индий, куда меня так влекло!
- А! - грустно вздохнул Тим. - Веруй я истово, как шкипер, так, может, сказал бы "на то воля Божья", да и забыл бы. Будь я купцом или чиновником, так мог бы сказать, что своя рубашка ближе к телу. Только вера моя не идет дальше парочки - другой "Аве Мария" или "Мизерере домине" в бурю, а что до остального, ведь я же только бедный матрос из Корка, и горько мне, что причинил я зло юноше, который угостил меня завтраком, хотя прежде и в глаза не видел.
Он следил за приближающимся длинным каноэ. На веслах сидело шестеро дюжих карибов, а на корме - Щуплый англичанин, чье лицо так и не покрылось загаром, но с годами становилось все краснее и краснее, так что теперь казалось, будто сеть багровых жилочек покрывает его кожу снаружи. Бледные глаза щупленького англичанина смотрели на мир нерешительно и недоуменно. Каноэ стукнулось о борт "Бристольокой девы", он медленно вскарабкался на борт и сразу направился к шкиперу.
- Вот оно! - вскричал Тим. - Но ты все - таки не будешь думать обо мне плохо, а, Генри? Ты ведь видишь, как я удручен горем.
Но капитан уже кричал:
- Эй, камбузный! Камбузный] Морган! На ют!
Генри послушно пошел на корму, где стоял шкипер с англичанином. К большому его недоумению, худощавый житель колонии осторожно пощупал мышцы у него на руках и плечах.
- Десять, пожалуй, дам, - сказал он шкиперу.
- Двенадцать! - отрезал шкипер.
- Вы, правда, считаете, что он стоит столько? Будите ли, человек я небогатый, и, по - моему, десять…
- Ладно, забирайте его за одиннадцать, но, бог свидетель, он стоит дороже. Да вы поглядите, как он сложен, какие у него широкие плечи! Уж он - то не помрет, как другие. Да, сэр, он стоит дороже, но забирайте его за одиннадцать.
- Ну, если вы правда так думаете, - нерешительно произнес плантатор и начал выгребать из кармана деньги вместе со спутанной веревочкой, кусочками мела, обломком гусиного пера и ключом без бородки.
Шкипер извлек из - за обшлага большой лист и показал его юноше - кабальную запись на пять лет, с аккуратно вписанным именем "Генри Морган" и королевской печатью внизу.
- Но я не хочу, чтобы меня продавали! - вскричал Генри. - Я сюда не за этим приехал. Я хочу разбогатеть и быть моряком,
- Ну, и будешь, - ласково ответил шкипер, словно давая на то благосклонное разрешение. - Через пять лет. А теперь иди с этим джентльменом и не хнычь. Ты что же думал, у меня других дел нет, как возить мальчишек в Индии? Эдак и прогореть недолго. А ты трудись, уповай на бога и, глядишь, еще радоваться будешь. Острому, хотя и смиренному разуму опыт еще никогда не вредил! - И он принялся успокаивающе подталкивать Генри к борту.
Тут к юноше вернулся голос.
- Тим! - закричал оя. - Тим! Меня продают! Тим! Спаси меня!
Тим не откликнулся. Нет, он услышал этот призыв и зарыдал у себя на койке, как малыш, которого высекли…
А Генри, спускаясь в каноэ перед своим новым хозяином, не чувствовал ничего. Правда, в горле у него стоял комок, но страданий он не испытывал. Им овладело тупое свинцовое безразличие.