- Так, - сказал тут Отар спокойно, - осложнение.
- Какое? - спросил я. Угадать масштабы осложнения по тону Отара нельзя. Может быть, он забыл дома запасные шнурки от ботинок, может быть, страна Лигон провалилась в тартарары. Говорят, что грузины - эмоциональный народ. Эмоциональный - это я, представитель обрусевшей части корейского народа.
- Прочти, - Отар протянул мне газету.
- Спасибо, шеф, - сказал я. - Для меня чтение этой заметки - невыносимое умственное напряжение. А вы все равно уже прочитали.
- Для практики полезно, - отрезал Отар. Он меня вечно заставляет учиться. Пришлось читать.
"Как сообщает агентство Рейтер, сегодня ночью в Лигоне произошел военный…"
- Что такое коуп дета?
- Это французское выражение - переворот.
- Ага, переворот… - Я снова углубился в текст, и минуты через две меня осенило: - Слушайте, Отар, мы же туда летим!
- Вот именно. - Отар отобрал у меня газету и принялся листать ее в расчете найти другие сообщения из Лигона.
- Нас же премьер-министр приглашал, - осведомил я Отара. - А он… Судьба неизвестна.
- Не преувеличивай, - сказал Отар. - Премьер-министр и не знал о твоем существовании.
- Так что же, поворачивать назад?
По мере того как до меня доходил смысл, настроение портилось. Я уже представил себе, как нас встречают на аэродроме черные полковники… Даже хорошо, что я купил сувениры. Приеду, все будут спрашивать, как в тропиках, а я им в ответ слоника. Бывает же такое невезение. Два месяца оформляли документы, готовили оборудование, весь институт старался, а они - военный переворот.
- А ведь уезжать обратно нам нельзя, - сказал Отар. Это ко мне не относилось. Профессор думал вслух.
ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ
Должен признаться, что я покинул кабинет Ивана Федоровича в некоторой растерянности. К сожалению, напряженность момента не позволила мне аргументированно возразить Ивану Федоровичу: ведь я обращался в свое время к руководству посольства с просьбой направить меня в горные районы для ознакомления на месте с состоянием советско-лигонских культурных связей, полагая тщательно подготовиться, проштудировать нужную литературу и принести наибольшую пользу делу, а также способствовать сбору материалов для моей будущей книги, так как, за исключением группы врачей, выезжавших в тот район два года назад на эпидемию чумы, никто из советских граждан там не бывал. И вдруг обнаруживается, что я должен в тревожной внутриполитической обстановке немедленно лететь в горы, сопровождая (что не входит в круг моих обязанностей) незнакомых мне ученых. К этому следует приплюсовать еще и болезненное состояние моего начальника, которому придется взять на свои не окрепшие после операции плечи весь объем работы СОДа.
Мой "Москвич" раскалился на солнцепеке так, что я обжегся, взявшись за ручку дверцы. Я снял пиджак и повесил его на крючок в салоне "Москвича". До прибытия на аэродром я позволю себе поблажку. Возможно, я излишне привержен протоколу, однако это дисциплинирует и меня и окружающих.
Улицы были пустынны, однако я не стал относить этот факт к последствиям военного переворота, так как в Лигоне в это время дня даже собаки предпочитают отлеживаться в тени деревьев. Я проехал по тихой, респектабельной улице Серебряная Долина, чтобы выехать на шоссе за университетским кампусом. Там, на перекрестке, несмотря на номер моей машины, меня остановили солдаты. Я проникся к ним сочувствием, так как они исполняли свой долг в полном обмундировании. Я успел на аэродром лишь за пять минут до прибытия самолета из Дели, и мне стоило некоторых трудов пройти к взлетному полю: там тоже были военные патрули.
Я остановился в тени, под козырьком здания аэропорта, и, пока к самолету везли трап, успел прочесть листок из синей папки, переданный мне Иваном Федоровичем:
"…В соответствии с договоренностью, достигнутой между министерством шахт и промышленности республики Лигон и Академией наук СССР в г. Танги (округ Танги, республика Лигон), направляются заведующий лабораторией прогнозирования сильных землетрясений Института сейсмологии АН СССР доктор геолого-минералогических наук профессор Котрикадзе Отар Давидович и старший научный сотрудник лаборатории кандидат физико-математических наук Ли Владимир Кимович…"
Я оторвался от текста, чтобы взглянуть на самолет. Два автоматчика стояли внизу, у трапа. Офицер в пятнистом комбинезоне поднимался в самолет.
Горячий воздух переливался над полем аэродрома, как вода. Пахло бензином, перегоревшим рисом и какими-то пряностями, которые, сливаясь с запахом машин, создавали специфический, не очень приятный запах, свойственный всем тропическим аэродромам.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Я разговаривал с Володей, пил сок, принесенный стюардессой, смотрел в окно - делал все, что положено пассажиру, а мысли бегали по кругу: что делать? Внизу тянулись зеленые холмы, синие ниточки рек - лесное безлюдье. Потом показалась широкая плоская равнина, поделенная на большие и маленькие квадратики - рисовые и тростниковые поля, среди них, в купах деревьев, прятались деревеньки, иногда выглядывала белая или золотая пирамидка буддийской пагоды. Мне казалось, что я вижу, как по пыльным улочкам деревень проходят военные патрули.
Самолет снизился над окраиной Лигона и, легонько подпрыгнув на бетонной полосе, покатил к зданию аэропорта. В позапрошлом году, возвращаясь из Австралии, я провел здесь часа два. Я запомнил просторный зал ожидания с фреской во всю стену, изображающей сцену из Рамаяны.
Пассажиры начали отстегивать ремни, шевелиться, предвкушая отдых в кондиционированном аэропорту, но стюардесса тут же разочаровала их, объявив, что из самолета выходить нельзя. Никто, кроме нас с Володей, не знал, в чем дело. Поднялся ропот. Особенно возмутились две американские бабушки-туристки с фиолетовыми буклями и в шляпках с цветочками.
Я старался не думать о том, что вне моей власти. Володя приклеился носом к иллюминатору, и для меня остался лишь узкий полумесяц стекла, за которым была видна стена аэропорта и клочок выцветшего от жары неба. Самолет чуть вздрогнул, когда о фюзеляж ударился трап. Волна влажного горячего воздуха прокатилась по салону. Между кресел быстро прошел офицер в пятнистом комбинезоне и высокой фуражке.
- А там танк стоит, - сообщил Володя. - А у трапа автоматчики. Может, нас не выпустят? Скажут, чтобы летели в Бангкок?
Офицер вышел из кабины. За ним - пилот. Офицер медленно заговорил на школьном английском языке:
- Пассажиры в Лигон, следуйте за мной. Остальные пока ждут.
Поднялся недовольный гул, но офицер четко, словно на параде, прошел к выходу, не обращая внимания на бунт. Мы с Володей поспешили за ним, и я почувствовал неприязнь, с которой на нас смотрели остающиеся, - неожиданно мы стали элитой этого маленького общества, а так как иных заслуг у нас не было, оно считало наше возвышение несправедливым.
Воздух снаружи был таким плотным и горячим, что я на мгновение замер на верху трапа, чтобы собраться с духом и сделать следующий шаг. Я, как назло, был в темной шляпе, костюме, с плащом через руку и являл собой дикое зрелище.
- Я согласен улететь обратно, - сказал Володя, спускаясь за мной, - такой жары я не встречал даже в Каракумах.
- Неправда, - сказал я, не оборачиваясь. - Там было жарче. Только суше. Здесь влажность большая.
Мы шли вслед за офицером через поле к спасительной прохладе и тени аэропорта. Навстречу нам широко шагал низенький коренастый мужчина в мокрой голубой рубашке, в походке и прическе которого все выдавало моего соотечественника.
- Вы из Дели? - спросил мужчина по-английски. Он не отличался моей проницательностью.
- Да, - ответил я по-русски. - Вы нас встречаете?
- Товарищ Котрикадзе?
- Да. У нас груз…
- Не беспокойтесь. Вон там, под навесом, стоит товарищ Вспольный из СОДа. А я - представитель Аэрофлота. Спешу выручать пассажиров, пока не изжарились. Никто сегодня не хочет брать на себя ответственность. Аэродром закрыт, чтобы кто-нибудь не воспользовался… Вы знаете, что у нас здесь?
Над самыми головами пронесся реактивный самолет. Когда я оторвал от него взгляд, представитель Аэрофлота уже разговаривал с офицером в пятнистом комбинезоне.
В тени у здания аэропорта таился товарищ Вспольный из СОДа. По крайней мере, больше там никого не было. Вспольный, из солидарности с нами или из любви к этикету, жарился в пиджаке, его мягкое невыразительное лицо казалось распаренным, желтые волосы прилипли к черепу и лишь на висках, над ушами, завились тугими колечками. Он прицелился в нас светлыми глазками под толстыми стеклами круглых очков в тонкой оправе, сделал шаг навстречу и замер, будто не был уверен, нас ли должен встречать. Я протянул руку, он прикоснулся к ней теплой, влажной ладонью и с облегчением сказал:
- С приездом. Пройдем в зал, а то здесь крайне жарко.
Мы расселись на скользких низких креслах в зале, напоминавшем рай для правоверных мусульман. Правда, в этом прохладном раю были закрыты киоски и отсутствовали гурии - мы были его единственными обитателями. Я было заговорил о багаже, но Вспольный остановил меня и сказал негромко, но значительно:
- Ситуация изменилась. Сегодня ночью имел место переворот, значение которого мне лично еще не во всех деталях ясно.
- Знаем, - сказал Володя, разглядывая фрески и разрушая этим таинственную атмосферу, навеянную тоном Вспольного.
- И как это отразится на нас? - спросил я.
- На вас? Ваша командировка в горы будет отложена, - ответил он убежденно. - До лучших времен.
Я заподозрил, что он не знает, зачем мы приехали.
- Исключено, - сказал Володя. - Лучших времен не будет.