Конечно, всякая медаль имеет свою оборотную сторону. Заставляют тренироваться. И еще как! Семь потов сойдет. Но я парень здоровый: у меня "черный пояс" - третий дан по дзю-до, второй дан по каратэ, я был чемпионом города по боксу и не последний в саватте. Рост - сто девяносто, вес - девяносто пять. А стреляю из пистолетов любых марок, как цирковой артист. Кстати, когда закончил службу в армии, я два года в цирке и выступал, правда, не как стрелок, а как гимнаст. Паршивая работа!
Хорошо, что взяли в полицию. В первый день начальник мне прямо сказал:
- Физические данные, подготовка - лучше не сыщешь, а вот по части нравственности тебе до ангелов далековато.
Я говорю:
- Так ведь самолетами придется летать, не крылышками помахивать.
- Ах, ты к тому же и остряк, - говорит начальник и отпускает.
И вот я начал летать. Такая служба. Летать, а в случае если захватят лайнер, погрозить гадким мальчикам пальцем и поставить их в угол. Между тем гадкие мальчики, насколько я знаю по рассказам коллег, бывших в деле, по газетам и закрытым сводкам, шуток не понимают, они начисто лишены чувства юмора, а заодно и чувства милосердия. И стараются таких, как мы, мешающих им работать, отправить туда, где я, вопреки мнению моего начальника, как раз могу очень быстро превратиться в ангелочка.
Ну да ладно, есть среди моих коллег потери, но я - то жив, а это главное.
А теперь я вам скажу кое-что, чему поверить трудно. Да, да. За год, что прослужил в отделе по борьбе с воздушным терроризмом, я с воздушными преступниками только на газетных страницах да на киноэкране и встречался! Но не успел перейти в другой отдел, как чуть не сразу же встреча состоялась. Да еще какая, так что еле ноги унес. Ох…
Расскажу.
Вызывает меня начальник и спрашивает:
- Леруа, сколько было пассажиров в этом рейсе?
- Каком? - спрашиваю.
- Из которого ты только что вернулся.
- Не знаю, человек сто пятьдесят, - пожимаю плечами.
- А точнее?
Молчу.
- А кто сидел перед тобой?
- Старик какой-то, - мямлю, - наверное, бизнесмен.
- Бизнесмен? Старик? - хмыкает начальник. - Это был чемпион Аргентины по плаванию. Ну, а сзади?
Молчу.
- Не знаешь, - констатирует начальник. - Отвечу, почему. Потому что, кроме своей соседки, ты вообще ничего не видел. Тихо! Тихо! Тихо! Не оправдывайся. Словом, так: не годишься ты для нашей работы, не только из-за этого последнего рейса, а вообще. Я давно к тебе присматриваюсь. Но терять тебя тоже неохота - ты же голыми руками с двумя быками справишься…
- Быки самолеты не угоняют, - ворчу.
- Все остришь. Словом, так: переходишь в отдел по борьбе с контрабандой наркотиков. Я давно договорился, а сейчас они торопят - есть срочное дело, и как раз для тебя. Желаю удачи.
Нет, мой начальник никогда не отличался сентиментальностью. Выкинул, как окурок. Все-таки год я у него прослужил, хоть бы теплое слово сказал.
Через два дня начал работать на новом месте, у нового начальника.
Проработал три месяца. Сначала служба мне понравилась - ошиваешься по ресторанам, барам, приглядываешься, кое за кем послеживаешь, кое-кого прихватываешь. Наркоманы, думаю, народ неопасный - как тряпки, бессильные, ничего не соображают, дохляки.
Черта с два оказалось! Взяли одного, продержали в участке, а с ним такое творится! Орет, бьется головой о стену, кусается, царапается - пришло время колоться, а порции-то нет, в участке сидит. Наркоманы - люди конченые. Злейшему врагу их судьбы не пожелаю: за секунды радости - годы мучений, а потом все равно смерть, да какая…
Словом, вытащили того парня на допрос. Скажешь, где брал, - отпустим. Молчит. То ли не знает, то ли боится. И вдруг как прыгнет, вырвал у сержанта пистолет. "Дайте порцию, - орет, - а то всех убью!" Пока сержант делал вид, что ищет шприц, я на парня бросился, скрутить хотел. Ну, дохляк, полсотни килограммов небось весит. Куда ему против меня. И откуда у него столько силы и злости! Все мои дзю-до, каратэ, саватта потребовались, чтобы с ним справиться. Чуть глаз не потерял. Царапины на лбу месяц заживали. Вот вам и дохляк. Но все же скрутил. В камеру бросил. Он там ночью себе вены перегрыз - не выдержал.
И пошл, и пошл. Выследили мы группу переправщиков, заманили в засаду, а как пошли брать, так такая стрельба началась, куда там война! Машина у них оказалась бронированная, стекла пуленепробиваемые, стреляют из автоматов, из ручных пулеметов, гранаты слезоточивые и осколочные, между прочим, тоже бросают. Как жив остался - до сих пор не понимаю. Все же мы их прихлопнули, а когда увидели, что у них в машине было, поняли, в чем дело: на три миллиона! Три миллиона! За такие деньги не то что полдюжины полицейских, а и родную мать можно на тот свет отправить.
И что интересно. Если б мы их живьем взяли - считай, каждый бы по двадцать лет, не меньше, схватил. А когда их главаря, того, кому все эти порошки принадлежали, ну, на кого они работали, судили - он из суда на своем, тоже небось бронированном, "кадиллаке" спокойненько укатил. Оказывается, нет доказательств его вины! Нет, и все тут. Там столько адвокатов собралось, что их разве переспоришь.
Зато в этом отделе нашему брату, полицейскому, можно в карман будь здоров сколько положить. Торговцы наркотиками - это тебе не террористы, они люди щедрые, а главное, есть чем платить. На адвокатов, судей, таможенников, полицейских тысячи потратят - миллионы сохранят.
А вот как жизнь сохранишь? С главными заправилами начальство имеет дело, не наш брат рядовой. Мы больше с мелюзгой - "пушерами", переправщиками, клиентами, словом, с теми, кто за своих хозяев лет на двадцать за решетку усаживается. Им это не нравится, и они сопротивляются. Да так, что мы, рядовые агенты, того и гляди, на всю жизнь в могилу попадем. Эх, обратно бы к моим тихим террористам!
Вот так служу на новом месте. Зарплата меньше, заработки больше, спокойствия меньше, опасности больше. Пойти, что ли, в цирк?
И тут вызывает меня начальник, новый, и говорит:
- Получай очередное задание. Эту четверку, Рокко, помнишь? По нашим сведениям, они деньги получили, получили заказы, образцы переработки - и возвращаются в Токио. С посадкой в Москве. Рейс 321. Они тебя не знают. А японцы не знают их. Мы, конечно, сообщили приметы. Да подстраховаться не мешает. Так что полетишь в том же самолете, в Токио укажешь нашим японским коллегам. Они их брать не будут, будут выявлять связи. Может, наконец, поймают ту шайку. Они за ней год уже охотятся, да все без толку. Теперь повезло, мы на них вышли. Так что поможем, японцы народ обязательный, приведется - отплатят. Вот билет, вот деньги, документы, в аэропорту предупреждены, оружие тебе незаметно передадут после контрольного пункта. А так пойдешь со всеми пассажирами, понял? Чтобы ничем не выделялся. Эти переправщики - народ дошлый, у них прямо радары на лбу, опасность чуют за сто километров. Все ясно?
- Все, - говорю.
Неудачная история. Договорился с одной пойти поужинать… Досадно.
Ничего, вернусь. Иду в отдел. Собираюсь. Прощаюсь с ребятами. Это ритуал: у нас такие клиенты, что не знаешь, то ли вернешься, то ли нет. Все хлопают меня по плечу, словно вратаря перед началом игры.
Выхожу, сажусь в свою новую малолитражку (мне ее к Новому году подарил хозяин одного кафе, где я обнаружил место сбора "пушеров". Не стал я закрывать кафе: хозяин хороший человек, он мне симпатичен, и я ему, наверное, раз он мне такой новогодний подарок сделал. Но я ему тоже газовую зажигалку преподнес).
Я люблю большие аэропорты. Каких только не повидал, пока служил в прежнем отделе: в Америке, в Европе, в Азии. Огромные, все в огнях по ночам или под солнцем сверкающие, аж глазам больно; есть мрачные, есть яркие, один похож на колоссальную летающую тарелку, вроде имени Шарля де Гол-ля, другой, как лондонский Хитроу, на старую крепость. Каких только нет!
И суету в них люблю. Все эти тысячи пассажиров, что спешат или, наоборот, ждут как бараны своего рейса.
И тебе азиаты в белых своих подштанниках, а женщины в сари, с браслетами, с красной точкой на лбу, и африканцы в таких роскошных гранбубу, что и не поймешь, как такое сшили, а уж девушки у них - сил нет! Шеи длинные, фигуры точеные… Зубы сверкают, глаза сверкают, серьги сверкают…
Японки, когда в кимоно, - тоже красиво, только уж очень маленькие, щебечут, что тебе птички, и ничего нельзя понять. Зато уж европейцев, особенно когда чем-нибудь недовольны, понять легко - орут, возмущаются. Бедняжки стюардессы только и делают, что извиняются. А чем они виноваты, если где-то там над океаном грозовой фронт?
И снова пассажиры - в шапках, в пробковых шлемах, в шубах, в шортах, загорелые, бородатые, черные, желтые, белые, со всего света прилетающие и по всему свету разлетающиеся.
И тысячи, десятки тысяч чемоданов всех цветов, размеров, видов, старые и новые, сплошь залепленные отельными наклейками и еще чистые. Их несут, катят на колесиках, везут на тележках, грузят на носильщиков. Потом взвешивают, ссорясь с приемщиками из-за каждого лишнего килограмма, и чемоданы исчезают на транспортерах в грузовых недрах, чтобы потом их подвезли к трапу самолета.