- Как зачем? - удивился Петя. - Ведь на них увезли вашего… этого… Варяга. Когда мы стояли под светофором у Петровско-Разумовской, то дядька на "жигуле" выскочил немного вперед, а я остановился, немного не доехав до самого угла. И у него был рыжий сеттер на заднем сиденье, лапами на спинку. Молодой. И он лаял в заднее стекло.
- Он не любит езды в машине, - сказала Наталья Павловна. - Он беспокоился всю дорогу, пока мы везли его неделю назад в "Дубки"… Петя, когда у вас завтра начало работы?
- На линию мне с двенадцати, - сказал Петя. - А у моего дяди в Волоколамске тоже сеттер. И я тоже ох-хотник. Немножко.
- Вы сможете утром пойти вместе со мной в соседний дом и рассказать все это нашему доброму другу?
- Натурально, - сказал Петя.
Оба умолкли.
А минуты через две Наталья Павловна подняла голову, посмотрела на Петю, встала, подошла и начала гладить его по голове, как Митьку, как Даньку:
- Петя! Петя! Петя! Проснитесь! Проснитесь! Хотите - оставайтесь ночевать у нас, но только проснитесь. Я вам дам раскладушку, а утром еще раз напою таким же молоком. Хотите?
- Спасибо, - сказал Петя. - Очень хочу, потому что вы - как моя мама.
Вот таким оказался, если сказать красиво, тот добрый голубь, который около часу ночи, стараясь не беспокоить жильцов подъезда шумом лифта, принес на кухню к Наталье Павловне веточку с листком надежды.
- О! - сказал Алексей Петрович Скородумов, когда Наталья Павловна утром, еле успев отправить Митьку и Данилу в школу, появилась в его лоджии вместе с вестником. - Петя! Нам повезло, что вы засыпались в автодорожный. Ведь тот моряк, который исстрадался в ожидании разговора с городом Великий Устюг, видел, как близ почты останавливались три машины: две - такси, одна - не такси. Поговорю-ка я со своим приятелем, жаль только, что провод у меня короткий, телефон сюда не дотянуть.
И, взгромоздившись на костыли, он прогрохал в комнату к телефону, а возвратясь и уложив свою гипсовую ногу, огорошил бабу Нату двумя бестактнейшими вопросами: нет ли среди знакомых ей людей владельца "Жигулей" цвета "белая ночь" марки 2106 и не живут ли на Верхней Масловке или поблизости даже самые далекие, хотя бы шапочные ее знакомые. И Наталья Павловна даже побледнела - как с ней бывает - от обиды за своих, даже хотя бы и шапочных, знакомых.
Но она честно и кропотливо перебрала в памяти все автомашины, какими владели ее друзья, и ее сослуживцы, и даже родители одноклассников Даньки и Митьки - тех, которых она знала. И точно так же добросовестно перелистала имена, фамилии, лица и даты, а потом не без злорадства доказала Скородумову, какими непристойными были уже сами эти подозрения, вызванные, извините, чьей-то леностью ума - одной привычкой искать кошельки под фонарями только потому, что там светло.
- М-да, - сказал Скородумов. - И больше не посоветуешься. Я же своего товарища поймал буквально за полу плаща. Сейчас он уже на полдороге от Речного вокзала к Шереметьеву. Сегодня суббота - день свадеб. А у него в Ленинграде - любимый племянник… Петенька! Милый Петенька! Но если он все-таки поехал еще куда-то? А?
- Тогда хана, - скорбно сказал Петя менее сиплым, чем вчера, голосом. - Если бы знать, я бы весь номер запомнил. А мне только обидно было: вот выскакивает он на такой новенькой коробочке, подрезает тебя, словно ему на пожар или он на работу опаздывает. А перестроился, как ему надо, и, понимаете, от светофора так поехал, будто ехать ему осталось уже совсем недалеко. Не спеша. Как к дому подруливают.
- Наталья Павловна, дорогая, - сказал Скородумов и стал задумчиво возить костылем по кафельному полу лоджии, - это еще какой-то шанс! Хоть, к сожалению, призрачный. А вообще что мы теряем? Ребятишкам теперь незачем в Тушино и в Медведково за семь верст киселя хлебать. Жажда деятельности у них великолепная. Вот придут из школы и сами решат, что им тут делать и как делать. Им же нельзя говорить, что шансы - призрачны. Для них же тогда все и кончится.
- Знаете что, - сказал Петя, - я бы у трамвайщиков спросил. У водителей. Не проезжал ли кто-нибудь из них в это время по Масловке и не запомнил ли случайно "жигуля" - куда свернул или где поставил машину. Это бы, конечно, лучше мне - я бы свою фуражку надел со значком: они - трамвайщики, я - таксист. Но мне уже скоро в парк и домой надо зайти, на квартиру. Вы извините, я пойду. Можно?
Попрощался и ушел.
- Вожатыми я займусь сама, - сказала Наталья Павловна. - И сразу. У меня сегодня библиотечный день, а уроки у ребят кончаются во втором часу. И я успею до этого.
Баба Ната села в первый же подошедший трамвай - естественно, с передней площадки, чтобы сразу быть около вожатой и на следующей же остановке затеять необходимый разговор. Дверца водительской кабинки была открыта. Пожилая, приятного вида вожатая, судя по тому, как она вручила бабе Нате книжечку билетиков, была в добром настроении - наверное, ехала без опоздания, а быть может, и чуточку раньше, чем нужно, ибо явно не торопилась и, видно, не прочь была даже перекинуться словечком - другим с приятной пассажиркой, заглядывавшей к ней в кабину.
Баба Ната конспективно и в то же время полно, как могут только женщины в разговоре с женщинами, поведала вожатой все: о беде, о страхе за меня, об этих "Жигулях" и о своем намерении, пересаживаясь с трамвая на трамвай, найти именно того водителя, который вчера около шести вечера мог видеть на Верхней Масловке вот такую машину.
- Господи, - сказала вожатая, - да кто на них смотрит! И ведь из них же, наверное, половина белые. Они же везде так и шастают, так и путаются! - Однако, приметив в глазах Натальи Павловны истинный ужас, утешительно добавила: - Но вы поспрашивайте, поспрашивайте все-таки! Вдруг кто заметил. Только те, что вчера вечером работали, и сегодня в той же смене - с двух. А ездить во всех вагонах не к чему. Вы после двух постойте вот здесь, на кругу, и за полтора часа все к вам сами приедут. И спрашивать их будете не на ходу.
Надо сказать, что услышанное бабу Нату очень ободрило, поскольку значительно упрощалась техника поиска.
Она возвратилась в том же вагоне к дому. Зашла в булочную. В продуктовый. И оттуда с двумя хорошо растянутыми грузом эластичными авоськами направилась к Скородумовым, ибо детективы из пятого "А" и четвертого "Б" намеревались после уроков, не заходя по домам, собраться у них на очередное совещание, а истые бабушки, как вы знаете, считают совещания внуков невозможными на голодный желудок.
А через час из подъезда кооперативной башни во двор высыпали поисковые группы, и Алексей Павлович из своей лоджии услышал пропетые внизу незабываемым голосом Славика Рыбкина, хоть и не вполне мелодично, но зато внятно, знаменитые строки:
Если кто-то кое-где у нас порой
Честно жить не хочет,
Значит, с ними нам вести незримый бой.
Так назначено судьбой, тара-па-пам…
Процесс обхода и осмотра оказался делом монотонным и утомительным и ничем не запомнился. И тем не менее между тремя и пятью часами дня 3 сентября 1977 года двадцать три школьника облазили все дворы и закоулки Верхней Масловки и педантично обревизовали все обнаруженные там "Жигули", независимо от модели и окраски.
Но все белые машины, кроме одной, оказались машинами самой первой модели, со старыми сериями "МКЕ", "МКУ" и "МКЧ", а та, единственная, была машиной модели 2103, причем новенькой, но все же с номером совсем другой серии.
Увы, кроме этого, в ходе поисков было сделано открытие, от которого, право, могли опуститься руки. Оказывается, некоторые машины прямо на глазах уезжали из своих дворов, не желая ждать, пока их осмотрят!
И встретились такие, что укатили, нагруженные палатками и даже легкими лодками, привязанными к багажнику на крыше. А была середина субботнего сентябрьского теплого дня, и это означало, что уезжать они начали еще на рассвете и могут не вернуться до самой глубокой ночи завтрашних суток.
Вот, говорят, в науке отрицательный результат ценен почти так же, как положительный. А когда вам надо в течение двух дней найти машину, на которой увезли похищенного кандидата в чемпионы породы "ирландский сеттер" и вернуть этого кандидата домой, какова она, цена отрицательного результата?
Спасатели! Трогательные люди! Руки-то у них действительно опустились от расстройства.
…А баба Ната тоже битых два часа то поджидала трамваи на конечном кругу, то проезжала разнообразия ради в каком-то из них остановку - другую и тоже без результата. И вдруг результат обрушился - существенный и вполне положительный.
Она села в последний, наверное, оставшийся ей трамвай и, едва на первой остановке заговорила с вожатой - юной, рыжеватой и очень официальной девицей в красивых дымчатых очках, - как услышала: "Знаете, белые "Жигули" с такими задними фонарями всегда стоят вон у той зеленой башни. Даже две машины, обе новые, обе белые, одинаковые".
На следующей остановке Наталья Павловна сошла с трамвая и застыла у бетонной стены злополучного дома.
Но в тот момент никаких машин около дома не стояло. И довольно долго она непонимающе смотрела на витрины первого этажа, за которыми, как сообщала вывеска у подъезда, поселилась редакция нового, а потому еще мало известного научно-популярного журнала. И там, за витриной, несмотря на субботний день, некто, укрывшийся от посторонних глаз полотняной шторой в полоску, бойко тарахтел на пишущей машинке.