- Отец не соглашается. Он считает, что я намного моложе невесты, школу не окончил, обучение не закончил, а Лаура имеет лучшую перспективу. С тех пор как она стала здесь секретаршей.
- Что же говорит она сама?
- То, что и все девушки.
- Идете вы завтра на танцы?
- Она хочет твист, а я не могу. Завтра, так или иначе, не иду…
- Почему?
- Джо Кинг снова тут.
- Тогда, значит, драка?
- Наверняка.
- Разве вы уже не мужчины, чтобы впятером или вдесятером объединиться против него?
- У него тоже есть друзья. Да он и в одиночку с пятью может померяться силами. Он не постесняется и нож в дело пустить.
Птица в кроне дерева устроила себе полуденный перерыв. Улица лежала пустынной. Только припаркованные автомобили напоминали о том, что в домах живут люди.
- Стоунхорн был здесь на машине?
- Он пришел пешком. Как он добрался сюда из Нью-Сити, кто знает? Если у него есть автомобиль или лошадь, он это нам не покажет.
- Почему не покажет?
- Потому что он, наверное, больше не хочет находиться здесь… завтра, послезавтра.
- Почему не захочет?
- Спросите Гарольда Бута, мистер Крези Игл. Он может вам сказать… чего он боится.
Улица зашевелилась. Служащие пошли к автомобилям, чтобы от своих домов проехать несколько метров назад к конторам. Некоторые автомобили только поменяли сторону улицы.
Ученик садовника огляделся и не стал больше делиться своими мыслями.
На пятницу больше не было назначено судебных заседаний, но Эд хотел подготовиться для слушания дел на следующей неделе. Осторожной, ощупывающей походкой слепой двинулся в путь к маленькому зданию суда.
Хаверман подбежал к нему:
- Может быть, вас подвезти, мистер Крези Игл? Ваша машина не тут?
- Спасибо, машина тут, но я пройду эти несколько шагов…
Хаверман покачал головой и отправился в свою служебную комнату.
В узкой комнатке, которую Крези Игл сам выбрал себе для работы, он нашел Рунцельмана и посетителя, с шумом поднявшегося со стула.
- Гарольд Бут, - представился тот.
- А, хорошо.
Слепой сел. Гарольд не стал снова садиться.
- Что скажешь?
- Так, ничего особенного.
Гарольд был ростом метр восемьдесят пять. И он был не только широкоплеч, но и обладал соответствующим голосом. Слепой мог легко представить его портрет. От него пахло лошадьми, коровами и кожей.
- Но ведь есть что-то такое, из-за чего ты пришел ко мне?
- Да. - Это "да" прозвучало смущенно; Гарольд мял в руках свою ковбойскую шляпу. - Наверное, они вас этим не побеспокоили, шеф Крези Игл, но если…
- Тогда что?..
- Я не боюсь. Это все глупая болтовня.
- Чего же такому парню, как ты, бояться?
- Вот именно. - Гарольд вздохнул. - Мне безразлично, кто тут околачивается в резервации. Я не хотел бы только, чтобы он надоедал Квини. Тогда я вступлюсь.
- Квини? Квини среди его тинеджер?
Гарольд слегка усмехнулся:
- Да, это так.
Слепой слышал, как Гарольд теребил свой кожаный жилет, застегивал, расстегивал, снова застегивал. Он только не мог видеть, что у Гарольда на серебряной цепочке в медальоне был портрет.
- И что мне надо делать, Гарольд?
- Ничего. Поэтому я и пришел. Я не собираюсь ничего предпринимать. Я не пойду ни на танцы, ни на выпивку. Я останусь на нашем ранчо, там он не появится. Или я навещу родителей Квини. Она приедет теперь на каникулах домой.
- И у родителей Квини вы тогда столкнетесь?
- Вряд ли. Отец не пустит его в дом.
- Где же вы трое познакомились?
- Мы учились когда-то в одной школе… Квини была еще маленькой девочкой, вот.
- Не она ли учится теперь в художественной школе?
- Совершенно верно. Но на каникулы она приезжает домой. В будущем году она станет бакалавром. Наконец-то. - Это "наконец-то" прозвучало неприязненно.
- Разве это нехорошо, что она так долго учится?
- Смотря какие обстоятельства. Она могла бы учиться у моих родителей всему, что надо знать и уметь женщине на ранчо.
Затаенная улыбка тронула уголки рта слепого.
- Она выросла на ранчо отца. Ей будет нетрудно справиться и на большем.
- Я тоже так думаю. Но говорят, что кто в художественной школе…
- Что?
- Что они там нехорошо воспитываются. Так много художников в одном месте, шеф Крези Игл, ну что тут может происходить хорошего? Целый год она мне ничего не писала. В школе нет порядка. Какого же можно добиться порядка, если и дакоты, и сиксики, и хопи, и навахи, и апачи, и пимы, и неизвестно, кто там еще, вертятся в одном доме? Тут уж нет никаких приличных правил, - все быстрее и ревностнее говорил Гарольд. - И я, значит, пришел просить вас, шеф Крези Игл…
- Я всего-навсего человек, и никакой я не шеф. Я не могу витать над Квини, как ангел-хранитель. Она уже должна сама за себя постоять.
- В конце-концов, она все же еще девушка. Не можете ли вы поговорить с ее отцом, чтобы он теперь оставил Квини у себя, и мы справим свадьбу? Вас отец послушает.
- Нет, Гарольд, я не буду с ним говорить. Я не за то, чтобы за год до окончания оторвать индейскую девушку от школы. Имя Квини мне стало известно, потому что она очень хорошая ученица и способная молодая художница. Мы можем гордиться ею. Она должна быть примером для других индейских девушек.
- В чем пример - это же зависит от обстоятельств.
- Ты так мало в нее веришь?
- Молодым парням я не верю… и вообще… у нее тоже было раз… - Гарольд прервался и плюнул.
- Здесь не плюют, Гарольд Бут. Это ты можешь делать на своем ранчо, но не здесь, в суде.
- Извините, - пробормотал молодой человек. - Но я считаю, что мне сейчас время жениться. Мне двадцать пять. И это касается не только девушки, и мало ли что она хочет. Я могу найти и другую. Работы на ранчо становится слишком много, и отец торопит.
- Это твоя забота, Гарольд Бут. Не хотите ли вы взять кого-нибудь на помощь? Многие ищут работу.
- За чужие руки мы не можем платить: это не оправдает ранчо здесь, на плохой земле. Семья должна работать. Но это моя забота, шеф Крези Игл, вы правы.
Гарольд опять заговорил спокойно и обнадеженно:
- Квини приедет домой, будет видно, и все утрясется. Она сможет меня выслушать, выслушать отца и подумать. Спасибо, шеф Крези Игл.
- Будь здоров, Гарольд!
Когда Гарольд Бут оставил комнату, слепой судья еще раз обдумал весь разговор.
- Рунцельман, - спросил он наконец, - Гарольд всегда такой рассудительный?
- Он никогда еще не был рассудительным, Эд. Его мать принесла в качестве приданого кое-какие деньги; Буты заарендовали большое ранчо. Гарольд - младший и любимец родителей. Он был одним из лучших учеников, учителя хорошо относились к нему, и он стал веселым ковбоем и видным парнем. Он привык к тому, что все ему в жизни удается. Девушки без ума от него.
- Квини уже давно его любовь?
- Так говорят.
- Что он там искал в своей жилетке?
- Он носит медальон на серебряной цепочке. Наверное, ее портрет.
- Что же тебе не нравится в нем?
- Я не знаю. Но то, что он говорил и как он это говорил, - не идет ему. Я думаю, что это его кто-то научил.
- Кто?
- Этого я не знаю.
- Подозреваешь кого-нибудь?
- Да. Но этого я не могу сказать, потому что не в состоянии доказать.
КВИНИ
Терморегулятор работал, и в помещении художественной школы сохранялось то постоянное умеренное тепло, к неестественности которого Квини уже привыкла.
Она проснулась, но снаружи было еще темно. Фонтан, на который она могла смотреть из кровати, был выключен. В деревьях шумел ночной ветер. Квини слышала это, хотя окна оставались закрытыми. Она открыла глаза, и мысли ее витали между мечтами и непреложной явью.
Минувшим вечером сеньор-класс праздновал день бакалавра. Присутствовали ученики и ученицы одиннадцатого класса. Перед Квини снова проходили эти события. Будущим летом ей и самой предстоит быть среди тех, кто будет держать экзамены и расставаться со школой. Тогда и она сможет надеть широкую мантию и шапочку с четырьмя углами, которые согласно древней магической символике напоминают о четырех сторонах света.
"Наши предки, - говорил классный оратор, - смотрели на Луну и Солнце, на воду и землю. У них они учились их тайнам и их искусству. У нас есть учителя. Мы учились. Мы будем продолжать учиться. Но если мы забудем, что мы индейцы, наше искусство станет пустым, наши руки потеряют твердость, наши глаза - остроту. Поэтому не забывайте ваших отцов и матерей, не забывайте Луну и ветер, не забывайте земли и родников. Вы должны знать, откуда вы черпаете свою силу. Я сказал".
За окном шумел в вершинах ветер. Гнетущая духота ночи отступала перед надвигающимся циклоном.