- Посмотрите, - проговорил он, - созвездие Возничего уже склоняется к востоку. Рядом с ним едва виднеется маленькая мерцающая звездочка. Это - эмблема вашей звезды, бледной и незаметной в настоящее время, но которая сразу может сделаться ярче всех звезд этого созвездия!
- Что мне необходимо предпринять для этого, сеньор Аречиза?
- Это вы узнаете сегодня вечером! Может быть, уже недалеко то время, когда вы сделаетесь будущим владельцем этой гасиенды благодаря союзу с красавицей, которая получит ее в наследство. Подождите меня в моей комнате. Мне предстоит решительное объяснение с доном Августином, и я тотчас поспешу сообщить вам его результат!
С этими словами дон Эстебан отпустил сенатора, сердце которого замирало от страха и надежды, а сам поспешил в комнату владельца гасиенды.
Мы уже говорили, что дон Августин оказал своему гостю самый радушный прием. Но в его обращении с испанцем при гостях было менее почтительности, чем теперь, когда они остались наедине.
Со своей стороны, дон Эстебан принимал оказываемое ему уважение как нечто должное; он как будто снисходил к богатому владельцу гасиенды, тогда как тот выказывал ему во всем исключительный почет, так что отношения их напоминали времена сюзеренов и вассалов.
Дон Августин согласился сесть только после долгих настояний, почти приказаний испанца, небрежно развалившегося в кресле, что, впрочем, очень шло к его величественной осанке.
Владелец гасиенды терпеливо выжидал, когда его гость прервет молчание.
- Как вы нашли вашего будущего зятя? - спросил де Аречиза. - Ведь вы никогда раньше не видели его?
- Никогда, - кивнул дон Августин, - но если бы он еще менее был одарен природой, то и это не послужило бы препятствием нашим планам!
- Я это знаю; впрочем, надо признать, что во всяком олухе есть известная доля изысканности, а тем более в особе сенатора, члена знаменитого конгресса в Ариспе! - добавил испанец с легким оттенком презрения. - Затруднение не в том; все зависит от того, придется ли он по вкусу вашей дочери!
- Моя дочь поступит согласно моей воле! - отвечал дон Августин.
- Даже если ее сердце не свободно?
- Сердце Розариты свободно, дон Эстебан! - возразил дон Августин. - Да и как могло быть иначе, когда ее детство и юность протекли в здешней глуши?!
- А этот молодой человек в лохмотьях, по имени Тибурсио Арельяно, которого вы, кажется, давно знаете? Он любит вашу дочь!..
- Я это знаю с сегодняшнего утра!
- Если вы узнали о его любви всего несколько часов тому назад, то чувство доньи Розарии ни в каком случае не могло ускользнуть от вашего внимания!..
- По правде говоря, - улыбнулся дон Августин, - я скорее сумею отыскать след индейца, сумею прочесть на его бесстрастном лице самые сокровенные мысли, чем разгадаю девичье сердце. Но, повторяю, я имею полное основание думать, что сердце Розариты вполне свободно от всякого чувства, даже в прошлом. Однако имеется более серьезное препятствие к предполагаемому браку, а также и к вашей экспедиции в глубь страны.
Тут дон Августин передал испанцу те сведения, которые узнал утром от своего капеллана относительно тайны, завещанной Тибурсио его приемной матерью.
Мы умолчим пока о том впечатлении, какое произвело это известие на дона Эстебана.
Разговор между доном Августином и испанцем продолжался очень долго; содержание его мы узнаем позже, а пока снова вернемся к сенатору, ожидающему возвращения сеньора де Аречизы в его комнаты с бьющимся от волнения сердцем. Комната, отведенная дону Себастьяну, считалась, конечно, самой роскошной в доме, но меблировка ее была в высшей степени проста, почти бедна, поскольку мебельное производство штата Сонора тогда находилось фактически в зачаточном состоянии.
Мы застаем в этой комнате дона Эстебана и Трогадуроса. Развалившись на плетеном канапе, испанец спокойно наблюдал за сенатором, который бегал по комнате в сильном волнении.
- Так как же вы нашли дочь нашего хозяина, дон Винсенто? - спросил дон Эстебан, видимо, забавляясь нетерпением своего протеже. - Разве я преувеличил ее красоту?
- О друг мой! - воскликнул сенатор, сопровождая свои слова выразительными жестами. - Действительность превзошла все мои ожидания. Она - настоящий ангел! Даже на моей родине, которая славится красотою женщин, донья Розария прослыла бы первой красавицей!
- Притом самой богатой красавицей! - добавил испанец, улыбаясь.
- Кто бы мог подумать, что в этой глуши скрывается истинный перл?! Столько грации, свежести, молодости не должно пропадать втуне! Она достойна занять место на самой выдающейся жизненной сцене!
- При дворе короля, например! - небрежно вставил Аречиза.
- О дон Эстебан! - воскликнул сенатор. - Не терзайте меня долее неизвестностью! Станет ли божественная донья Розария моей женой?
- Конечно, отец уже дал мне слово. Через две недели вы можете сделаться супругом его дочери!
- О как сладко слышать ваши слова!
- Вскоре вы сделаетесь богачом!
- Это вовсе не портит дела!
- Затем вы превратитесь в именитого сеньора!
- О черт побери! Да это восхитительно! Сеньор Аречиза, вы низвергаете на меня щедрый поток благодеяний. Конец стоит начала! Это воистину волшебный сон! - воскликнул сенатор, не помня себя от восторга и продолжая бегать по комнате.
- Постарайтесь, чтобы сон обратился побыстрее в действительность! - возразил дон Эстебан.
- Разве это так к спеху? - спросил сенатор, останавливаясь перед испанцем.
- Что за вопрос?!. Разве может быть излишней поспешность там, где дело касается счастья?
Трогадурос сделался задумчив; невольное недоверие закрадывалось ему в сердце и отравляло его радость. Он проговорил смущенным и озабоченным тоном:
- Я готов был жениться, признаюсь вам, ради богатства на какой-нибудь уродливой наследнице, где уродство в какой-то мере искупалось бы ее состоянием. Теперь я поражен неожиданной красотой моей будущей невесты!
- Может быть, вы недовольны этим?
- О нет, но нежданное счастье пугает меня. Мне кажется, что за этой блестящей перспективой от меня скрывается тяжелое разочарование, какое именно - я не могу теперь отгадать!
- О человеческое сердце! - удивился дон Эстебан. - Я не ожидал такого возражения с вашей стороны! Вам предлагают счастливую будущность, а вы впадаете в какое-то непонятное недоверие. О бедный Деспильфаро! - смеясь, продолжал испанец. - Я вас считал гораздо дальновиднее, мой милый!..
- В самом деле, - снова начал сенатор, восхищаясь своей проницательностью, - почему вы уступаете другим этот перл красоты, не говоря уже о ее богатстве, когда вы сами…
- Когда я сам мог бы на ней жениться?! Но что поделаешь, у меня нет склонности к браку. В прежнее время, как и все, я готов был совершить эту традиционную неосторожность, но со мной случилась история, которая встречается довольно часто: моя возлюбленная вышла замуж за другого! Я, правда, очень быстро утешился, но… А как вы думаете, кто я? - вдруг спросил он.
- Кто вы? Да не кто иной, полагаю, как знатный испанский сеньор Эстебан де Аречиза!
- Вот это делает честь вашей проницательности! Итак, я просил руку доньи Розарии для знаменитого сенатора Трогадурос-и-Деспильфаро, а потому уже ни в каком случае не могу занять его место!
- Но почему же вы ранее не попросили ее руки для себя?
- Почему? А потому, что если бы донья Розария была еще втрое прекраснее и богаче, то во всяком случае она для меня не достаточно богата и прекрасна!
Деспильфаро подскочил от удивления.
- Да кто же вы, позвольте спросить, чтобы пренебрегать подобной партией?
- Не кто иной, как вы сами сказали, как сеньор дон Эстебан де Аречиза! - спокойно сказал испанец.
Сенатор три раза молча прошелся по комнате, собираясь с мыслями. Однако недоверие все еще не покидало его.
- Во всем этом есть что-то такое, - проговорил он наконец, - чего я не могу себе объяснить, а чего я не могу себе объяснить, того и не понимаю!
- Что ж, логично! - насмешливо кивнул дон Эстебан. - Неужели я ошибся на ваш счет, милейший мой? Я оказал вам честь, предполагая, что вы стоите выше некоторых предрассудков, но, кажется, ошибался. Положим, если бы в прошлом доньи Розарии было нечто такое… такое, одним словом, что пришлось бы начисто отбросить некоторые предрассудки, женившись на ней, неужели миллионное приданое и миллион радужных надежд в придачу не имели бы никакого значения в ваших глазах? - продолжал он, как бы желая испытать нравственную стойкость человека или, вернее, силу и пригодность орудия, из которого он рассчитывал извлечь личную выгоду, так как в руках дона Эстебана сенатор являлся всего лишь простой вещью.
Деспильфаро упорно молчал.
- Я жду ответа! - снова начал дон Эстебан, которому замешательство его собеседника доставляло явное удовольствие.
- Вы в самом деле жестоки, дон Эстебан! Вы любите припереть людей к стенке. Я, я… Карамба! Это такой затруднительный вопрос…
Дон Эстебан прервал эту несвязную речь; замешательство сенатора было для него достаточно ясным ответом на вопрос. Ироническая улыбка мелькнула на губах испанца, и, перейдя затем сразу на серьезный тон, он сказал:
- Послушайте, сеньор Трогадурос, с моей стороны было бы недостойно продолжать шутку, в которой замешана честь женщины! Прошлое доньи Розарии так же чисто, как ее чело!..
Сенатор вздохнул с облегчением.