- Ты это точно знаешь? Кто тебе сказал? - спросил негр тоном, в котором легковерие боролось с сомнением.
- Мои родители передали мне эту тайну, - отвечал индеец торжественно, - а Косталь больше доверяет своим родителям, чем христианским священникам, хотя и притворяется, что принадлежит к религии, которой они учат. Почему Талок и Матлакуце, боги вод и гор, не могут быть столь же могущественны, как Бог белых людей?
- Ради Христа, будь осторожен с такими речами! - поспешно сказал Брут, открещиваясь от столь явного богохульства. - Христианские священники повсюду имеют уши, а у святой инквизиции достаточно прочных темниц.
При слове "инквизиция", этом пугале тогдашних времен, индеец невольно понизил голос.
- Мои родители, - начал он снова, - говорили мне, что водяные божества никогда не являются одному человеку; двое людей должны заклинать их; двое людей одинаково храбрых, потому что иногда гнев богов бывает ужасен. Хочешь стать моим товарищем в этом деле?
- Гм! - покачал головой Брут. - Я не боюсь людей. Тигров я стараюсь избегать; ну а с твоими богами, которые, чего доброго, сами черти, я ни за что на свете не хочу иметь дел.
- Ни люди, ни тигры, ни черти не испугают того, у кого храброе сердце, - возразил Косталь. - В особенности если наградой за мужество будет золото, которое сделает из бедного индейца знатного сеньора!
- И из негра тоже?
- Без сомнения!
- Ты забываешь, что ни индеец, ни негр не могут воспользоваться золотом или серебром, потому что дон Сильва, у которого мы оба находимся в рабстве, отнимет у нас наши богатства, - уныло проговорил Брут.
- Я это знаю, но рабству приходит конец. Разве ты не слыхал, что внутри страны простой сельский священник Идальго провозгласил свободу всех племен и ручается за нее, если сумеет одержать победу?
- Нет, - покачал головой Брут с глуповатым удивлением, обнаруживавшим его полное невежество в политических вопросах.
- Так знай, близок час, когда индеец станет равен белому, креол - испанцу, и когда такой индеец, как я, возвысится над ними, - гордо прибавил Косталь. - Слава моих предков снова оживет, и потому мне необходимо получить богатство.
Брут с удивлением смотрел на своего товарища. Выражение дикого величия на лице тигреро, раба из гасиенды Лас-Пальмас, поражало его так же, как и дерзкое намерение индейца возродить былую славу своих предков.
Косталь, видимо, наслаждался удивлением Брута.
- Друг Брут, - сказал он, - выслушай тайну, которую я сохранил, прожив до пятидесяти лет в том униженном состоянии, в каком ты меня видишь, и которую тебе подтвердит в случае надобности любой мой соплеменник!
- До пятидесяти лет! - повторил изумленный негр, внимательно рассматривая индейца, которому, судя по лицу и великолепно развитому телу, нельзя было дать более тридцати.
- Не полных, - улыбнулся Косталь, - но около того, и я проживу еще пятьдесят, ибо боги предсказали мне, что я достигну столетнего возраста.
И, когда подстрекаемый любопытством Брут приготовился внимательно слушать, Косталь продолжал:
- Вся страна, между восходом и закатом солнца, в течение долгих столетий, еще прежде чем корабли белых пристали к нашим берегам, принадлежала касикам сапотеков. Единственными границами их владений были моря, омывающие берега перешейка Тегуантепек, им принадлежали все жемчужные мели и золотые россыпи от северного до южного океана. Что же сталось теперь с могущественными касиками Тегуантепека? Их подданные истреблены белыми или погибли в рудниках, и последний потомок вождей зарабатывает свой хлеб как раб. Ежедневно он должен подвергать свою жизнь опасности, истребляя ягуаров, опустошающих сада в горах и на равнинах, которые были прежде владением его предков и в которых ему принадлежит теперь только клочок земли, занимаемое его хижиной.
Индеец мог бы говорить еще долго, и негру не пришло бы в голову перебить его. Изумление и нечто вроде бессознательного благоговения словно заставляли его хранить молчание. Быть может, он никогда не слыхал, что могущественное племя исконных жителей погибло вследствие завоевания испанцев, и во всяком случае был далек от того, чтобы видеть его представителя в полуязычнике-полухристианине тигреро, который старался приобщить к своим индейским суевериям потомка прежних властителей страны.
Что касается самого Косталя, то воспоминание о славе предков погрузило его в глубокую задумчивость. Устремив глаза в землю, он уже не думал следить за впечатлением, которое его рассказ производил на негра.
Солнце готово было спуститься за горизонт, когда в отдаленных кустах на берегу реки вдруг послышалось продолжительное мяуканье. Сначала пронзительное, оно затем окончилось глухим ревом и заставило негра перейти от удивления к величайшему ужасу.
- Jesus Maria! Тигр! - воскликнул он и вскочил на ноги, тогда как индеец продолжал сидеть неподвижно.
- Ну и что из того? - спросил он спокойно.
- Тигр! - повторил Брут.
- Ты ошибаешься.
- Дай Бог! - сказал негр, не смея надеяться, что ошибся.
- Я думаю, что ты ошибаешься в количестве зверей; я уже сказал тебе, что здесь четыре тигра, считая молодых.
При таком пояснении Брут, вне себя от страха, хотел было мчаться на гасиенду.
- Берегись! - сказал Косталь, который, казалось, подшучивал над испугом своего товарища. - Я часто замечал, что когда самец и самка тигров находятся вместе, то очень редко ревут в таком близком расстоянии от людей; поэтому почти наверное можно сказать, что теперь они в разных местах. Таким образом, ты можешь попасть меж двух опасностей; или, может быть, ты хочешь доставить им удовольствие поохотиться за тобой?
- Сохрани меня Бог!
- Ну, так самое лучшее для тебя - оставаться подле человека, который нисколько не боится этой дряни.
Негр еще стоял в нерешительности, когда новый рев, раздавшийся в противоположном направлении, подтвердил догадку тигреро.
- Слышишь, они вышли на охоту и перекликаются друг с другом, - сказал Косталь, подзывая к себе негра.
Убедившись, что бегство в настоящую минуту опаснее, Брут подошел к своему неустрашимому товарищу, который даже не протянул руки к ружью, лежавшему подле него на траве.
"Этот дурак еще к тому же и трус, - подумал индеец, - но я должен покамест удовольствоваться им, пока не найду мужественного человека".
- Итак, я предлагаю тебе, - прибавил он вслух, - завтра или после завтра оставить службу у нашего господина и отправиться на запад к восставшим крестьянам.
- Может быть, дон Сильва скорее отпустит нас, если ты сначала избавишь его от этих зверей? - спросил хитрый негр, желая безопасным для себя образом отплатить за ужас, который в нем возбуждали ягуары.
Едва он кончил, раздался как бы в насмешку над терпением тигреро третий, более громкий и продолжительный рев в верховьях реки.
При этих пугающих звуках, в которых слышался как бы вызов индейцу, зрачки Косталя расширились, и непреодолимая жажда охоты, казалось, овладела им.
- Клянусь душою моего отца! - воскликнул он. - Это значит злоупотреблять человеческим терпением; и я хочу успокоить этих обоих зверей. Идем, Брут.
- Но у меня нет никакого оружия, - воскликнул негр, ужаснувшись при мысли о том, что он сам должен охотиться на тигра. - Я обещал сопровождать тебя к этой речке в надежде на добычу золота, а не на тигровую охоту.
- Послушай, Брут, - сказал Косталь, не обращая ни малейшего внимания на тревогу своего спутника, - животное, которое мы слышали раньше, самец, он зовет самку. Он должен быть довольно далеко отсюда, а так как в окрестностях гасиенды нет ни одной речонки, на которой бы у меня не было пироги, то…
- И здесь у тебя есть пирога? - перебил его Брут, которому это обстоятельство придало бодрости.
- Конечно; мы отправимся на ней вверх по реке. На воде ты окажешься вне всякой опасности.
- Говорят, что тигры плавают, как выдры, - пробормотал негр, снова начиная трусить.
- Не могу отрицать этого. Но пойдем скорее.
С этими словами тигреро поспешил к тому месту, где у него был привязан челнок; за ним побрел и Брут, предпочитая подвергнуться опасности вместе с охотником, чем встречать ее в одиночку.
Несколько минут спустя индеец отвязывал лодку от корня дерева. Это была пирога, выдолбленная из ствола акации, но достаточно широкая для того, чтобы в случае нужды вместить двух человек. Косталь сел на носу, негр поместился у кормы и, взяв короткое весло, начал грести против течения.
Сначала пирога плыла вдоль изгибов берега, которые мешали нашим пловцам видеть окрестность; чтобы поскорее миновать их, Косталь взялся за другое весло.
- Ради моей бедной души! - сказал дрожащий от страха негр, когда пирога проплывала мимо группы деревьев, наклонившихся над водой. - Не плыви так близко к берегу, кто знает, не подстерегают ли нас чудовища за этими деревьями.
- Будь спокоен, у меня есть план, - отвечал Косталь.
Индеец продолжал уверенно двигать вперед пирогу, по-видимому, не обращая даже внимания на опасность, которая могла скрываться в чаще ив.
- В чем заключается твой план? - спросил наконец Брут.
- Он очень прост, и ты его, конечно же, одобришь.
- Ну так расскажи!
- Нам приходится иметь дело с двумя тиграми, не считая молодых. Ты безоружен, поэтому расправься с молодыми; ты схватишь их за загривки и разобьешь им черепа, ударив их друг о друга. Нет ничего проще.
- Мне это кажется, напротив, довольно затруднительным; да и как мне их поймать?