"Точно таким же, "морским", воспринял бы своего бывшего командира и мой предшественник Гейдрих , будь он жив - да не оскудеют для него щедрые столы Вальгаллы", - мрачно цедил свои ленивые мысли Кальтенбруннер, довольно умело управляясь с бутылкой красного итальянского вина.
Разливая, он никогда не интересовался, кто что желает пить. В любой компании вел себя, как в кругу собутыльников. Похоже, с этим смирились все, кому хоть раз пришлось оказаться за одним столом с ним.
- Знать бы еще, где будет происходить эта встреча, - как бы размышляя вслух, произнес Шелленберг.
- Рано или поздно нам станет известно и это, - предостерегающе поднял руку Канарис, сразу же предотвращая всякое гадание на кофейной гуще по поводу того, где же в конце концов встретятся их высокопоставленные подопечные. - Но, согласитесь, произойдет это на Гавайях, в Африке или в пригороде Москвы - изменится не столь уж многое, если к тому времени мы сообща выработаем концепцию наших действий, а главное, подготовим боевые группы и ведущих исполнителей. Если же, вместо того чтобы объединить свои усилия, мы начнем путаться друг у друга под ногами, тогда чего мы стоим?
Собеседники адмирала понимающе промолчали. Шеф армейской разведки мог бы и не провозглашать эти общебанальные истины, но коль уж они провозглашены… Впрочем, среди его словесной половы сверкнуло и некое зернышко информации: адмирал - за объединение усилий.
- Но объединить усилия - значит посвятить в ход подготовки к операции слишком большой круг людей, - резко парировал Кальтенбруннер, отпивая из бокала. - Это не тот случай, когда позволительно столь беспечно рисковать. Одно неосторожное слово кого-либо из посвященных, и вся группа коммандос окажется под дулами контрразведок противника.
Канарис прокашлялся и тоже взялся за бокал. Кальтенбруннер мог бы выразиться и пояснее, прямо заявить: довериться абверу - значит поставить под удар всю группу, а операцию провалить еще на начальном этапе. В последнее время, когда значительно обострились отношения адмирала с Гиммлером, Гитлером и Риббентропом, слышать нечто подобное, пусть даже упакованное в более-менее дипломатичную словесную обертку, руководителю абвера приходилось все чаще.
- Теоретически такая возможность не исключается, - неохотно согласился Канарис. Весь опыт его работы в разведке свидетельствовал, что если разговор об очередной операции начинается с пророчества о провале, ничего толкового ждать от него не приходится. Как всякий моряк, адмирал был подвержен множеству всевозможных предрассудков и мистических видений. Табу на такое начало являлось одним из самых чтимых им. - Однако не исключается она и в том случае, когда операцией будет заниматься только одно ваше ведомство. Но, если таковой будет воля фюрера, я подыщу моим парням не менее достойное занятие. Хотя им и так не приходится томиться бездельем. Что вы скажете на это? - обратился он почему-то не к Кальтенбруннеру, а к Шелленбергу.
Начальник управления разведки и диверсий службы безопасности мельком взглянул на адмирала, потом на своего шефа и нервно потер пальцами подбородок. Кальтенбруннер недолюбливал этого чистоплюйчика Шелленберга уже хотя бы за это его смазливое личико. Утвердившуюся за молодым Шелленбергом кличку Красавчик он произносил с особым, не доступным кому бы то ни было другому, наслаждением.
Однако демонстративное обращение к нему Канариса, как и то, что в баре "Эдем" они появились вместе, - пусть даже это случайность, - начало порождать у Кальтенбруннера неприятные умозаключения. Соперничество между разведкой СД и абвером давно не было секретом даже для провинциальных постовых полицейских. И демонстрация дружбы в этой ситуации могла быть воспринята не иначе как вызов. Ему, Кальтенбруннеру, Гиммлеру, наконец.
- Если не представляется возможным работать вместе, то тем более не представляется рациональным работать порознь, - с соломоновой безапелляционностью изрек наконец Шелленберг. И выразительно взглянул на Кальтенбруннера. Взгляд его голубоватых глаз как бы говорил: "Решение мог бы объявить и я, но, из вежливости, оставляю право вам как моему шефу".
Кальтенбруннер еще несколько мгновений молчал, потом вдруг резко ударил ладонями по ребру стола, что всегда служило сигналом для собеседников, ибо означало: "Я принял решение. Я принял… окончательное решение".
41
Курбатов был очень удивлен, поняв, что в Иркутске о нападении на эшелон все еще не знают. Тем не менее принял все меры предосторожности. У состава оставались только он и Власевич. Остальные рассредоточились за стоящим на соседнем пути товарняком, из-за которого могли, в случае необходимости, прикрывать их отход.
Но страхи оказались излишними. Их продержали на станции всего полтора часа - ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сменить паровоз. Этого же времени Реутову и Кульчицкому хватило для того, чтобы по документам группы Цуганова получить продовольственный паек.
- Так что там слышно? - с нетерпением спросил князь, дождавшись их возвращения. Эти парни рисковали больше других. Но Кульчицкий сам вызвался идти на вокзал, желая искупить свою вину перед группой. Реутов же присоединился к нему из солидарности: "Терпеть не могу подобных авантюр, но пропитание добывать надо".
- О нас пока ничего, - ответил Реутов. - Странно. Неужели тот, беглый, не сумел добраться до станции?
- Возможно, ему не поверили, сочли за дезертира, - мрачно предположил Кульчицкий.
- Исключено, - холодно возразил Курбатов. - За кого бы его ни приняли, сообщение все равно проверят.
- До нас они пока что не добрались, - продолжил Реутов. - Но какую-то белогвардейку на станции все же схватили. Говорят, с поезда высадили. Вроде как шпионка.
- Что, белогвардейская шпионка? - насторожился Курбатов. - Вы видели ее?
- На перроне. Красивая баба. Вели к вокзалу, в военную комендатуру.
- Все ясно. Кульчицкий, Иволгин - к паровозу. Машинист сказал, что мы должны отправляться через двадцать минут. Если к тому времени мы не вернемся, постарайтесь задержать эшелон еще на пять минут.
- Решили освобождать?! - изумился подъесаул.
- Тирбах, Власевич, Реутов - со мной. Чолданов и Радчук - следуйте в нескольких метрах от нас. Ожидаете у будки путейщика. Действовать, исходя из обстоятельств.
- Слушаюсь, господин подполковник, - ответил Чолданов, принимая на себя старшинство.
На перроне людно. Седовласые мужики с деревянными чемоданами-сундучками; исхудавшие старухи, укутанные так, словно в селах, из которых они добрались до станции, все еще лежат снега и трещат морозы… Проходя мимо них, Курбатов всматривался в лица, и все они казались знакомыми. Лица женщин из предблаговещенских станиц. Когда две молодухи вдруг вежливо поздоровались с ним, подполковник даже не удивился.
- Вход в комендатуру - из зала ожидания? - спросил он у Реутова.
- Да. Это безумие, князь, - вполголоса проворчал тот. - У нас всего несколько минут. Ни вокзала, ни местности мы не знаем. Вон, у будки с кипятком, целый взвод солдат. Мы не готовы к этой операции.
- Бросьте, Реутов. Мы готовились к ней еще за кордоном.
- Не эта ли красавица? - толкнул Курбатова плечом Рад-чук, движением головы показывая на женщину, стоящую между солдатами на третьей от вокзала платформе.
- Она, - подтвердил вместо князя Реутов. - И всего два человечка охраны. Берем?
Курбатов насмешливо взглянул на него: что-то слишком быстро загорается! Впрочем, это в характере Реутова. Старый, опытный вояка, он перед операцией, перед боем любил поворчать: все не то, все не так. Но как только доходило до дела, мгновенно преображался.
- Эй, кто здесь старший? - еще на ходу спросил Курбатов, преодолевая вторую платформу.
- Я, - ответил один из конвоиров, сержант. Появление капитана и двух солдат ничуть не удивило его.
- Арестованную приказано доставить к воинскому эшелону, вон туда, за водокачку, на запасной путь.
- Так он же вроде бы на Красноярск идет, а эту шлендру велено в Иркутск.
Прежде чем ответить, Курбатов выдержал полный изумления взгляд Алины. Да, это была она. Девушка смотрела на него, как на Христа Спасителя.
- Что уставилась?! - рявкнул на нее Курбатов. - Глазками решила брать?!
Алина вновь метнула на него взгляд, преисполненный мольбы, но тотчас же опомнилась и, горделиво поведя головой, отвернулась.
- Эта может, - масляным смешком хихикнул конвоир-рядовой. - И глазками, и всем остальным.
- Что, сержант, что? Вам не ясно было сказано? - дожимал Курбатов старшего наряда. - Я - из особого отдела. На форму не обращать внимания. Приказано доставить не в Иркутск, а в Красноярск. Оттуда, возможно, в Москву, это уж как начальству…
- Но мне тоже вроде как из особого отдела приказывали… - засомневался сержант. Однако Курбатов почувствовал, что он сникает, ссылка на Москву делала свое дело. - Но если бы…
Его слова потонули в надрывном гудке паровоза. Это со стороны Тайшета приближался поезд, на котором конвой должен был увезти Алину в Иркутск.
- Меня не интересует, что вам было приказано раньше, - твердо сказал Курбатов. - Сейчас вы будете выполнять мое приказание.