С этим я согласился. Янека с Францем послали за Герзигом, а Гохарда пока увели в столовую. Мы остались вдвоем. Говорить не хотелось. Молча выпили по чашке кофе. Наверно, и Стефану нужно было какое-то время, чтобы утряслось то, что мы услышали. Он разглядывал кончики своих ботинок, даже забыв о сигарете, медленно сгоравшей в его руке.
Когда Янек привез Герзига, я, не зная, с чего начать трудный разговор, предложил профессору кофе. Он отказался и гневно посмотрел на Стефана. Во встречном взгляде он смог прочесть нескрываемую ненависть.
- Мы вас пригласили сюда, господин профессор, чтобы узнать, когда умер ваш бывший больной, солдат Нойхойзер? - без всякой подготовки начал Стефан.
Герзиг так брезгливо скривился, как будто услышал нечто нелепое до отвращения.
- Мы требуем ответа точного и полного, - с угрозой в голосе повторил Стефан. - Когда умер Нойхойзер?
Герзиг совсем отвернулся от Стефана и, предоставив ему только роль переводчика, обратился ко мне:
- Господин комендант, вам хорошо известно, что солдат вермахта Нойхойзер был отпущен из клиники по вашему распоряжению. Если он потом где-то умер, то я об этом ничего знать не могу. И вопрос, заданный мне, звучит по меньшей мере странно.
- Почему вы отказывали жене Нойхойзера в свидании с мужем? - спросил я.
- Этот вопрос мне уже задавал господин полицеймейстер. Могу повторить: мне известны законы военного времени и статут военнопленных, находящихся на излечении.
- Значит, вы утверждаете, - уточнил я, - что Нойхойзер ушел из клиники здоровым?
- Не совсем здоровым, точнее - выздоравливающим.
- Янек! Приведи инженера, он, наверно, уже поел.
Очные ставки мне проводить не доводилось, но когда вошел Гохард, я догадался, что посадить его нужно так, чтобы оба хорошо видели друг друга. Инженер вежливо поклонился Герзигу и занял указанное мною кресло. Герзиг коротко кивнул.
- Вы знаете этого господина? - спросил у него Стефан, указывая на Гохарда.
- Конечно.
- Повторите, господин Гохард, то, что вы нам говорили о Нойхойзере.
Инженер, державшийся после посещения столовой более уверенно, снова рассказал, как видел Нойхойзера сначала здоровым, а затем умирающим.
У Герзига не дрогнул ни один мускул. Он ждал продолжения.
- Что скажете вы, господин профессор? - с язвительной усмешкой спросил Стефан.
- Вы рассказали господам, с каким заболеванием лежали в моей клинике? - обратился Герзиг к инженеру.
- Да, - сказал Гохард, - они знают, что я был ранен и контужен.
- Это все? - спросил Герзиг.
Не понимая, чего мы добиваемся, Гохард испуганно взглянул на меня:
- Я ничего не скрыл, господин комендант, поверьте мне. Я не знаю, что хочет от меня господин профессор.
- Он хочет увести разговор в сторону, - успокоил его Стефан. - Нас, профессор, интересует здоровье не Гохарда, а Нойхойзера, и прошу не отвлекаться.
- Я вынужден отвлечься, - резко оборвал его Герзиг. - Господин Гохард после контузии был в таком состоянии, что он мог перепутать кого угодно с кем угодно. Если вы познакомитесь с его историей болезни, то сможете убедиться, что его способность узнавать лица и отличать одно от другого была весьма ограничена. Я не знаю, кого он имеет в виду, говоря о Нойхойзере, но к мужу несчастной убитой женщины тот человек никакого отношения не имеет.
Гохард слушал профессора, не скрывая изумления. Он даже придвинулся поближе со своим креслом, чтобы не пропустить ни слова.
- Как вы можете так говорить? - взмолился он, протягивая руки к Герзигу. - Я плохо говорил первые дни, это верно. И у меня очень болела голова. Но я всех узнавал, никого ни с кем не путал. Разве я был ненормальным? Вспомните, господин профессор!
- Не волнуйтесь, господин Гохард, - снисходительно улыбаясь, сказал Герзиг. - Вам это вредно. Вас никто ни в чем не обвинит. Больной не может отвечать за те галлюцинации и другие искажения действительности, которые возникают при нарушениях мозговой деятельности. Вы искренне говорите то, что считаете правдой, но беда в том, что у таких больных, как вы, правда совсем другая. Вы действительно видели здорового Нойхойзера, а потом у вас представления сместились и с этим именем начало ассоциироваться совсем другое лицо. Я уверен, что господин комендант не станет преследовать вас за вашу невольную ошибку.
Гохард подавленно молчал. И я не знал, что возразить. С медициной спорить трудно. А Герзиг еще добавил:
- Если бы я знал, что вас, господин комендант, интересует история болезни солдата Нойхойзера, я захватил бы ее с собой. Вы смогли бы лично удостовериться. И увидели бы расписку самого Нойхойзера, оставленную им в день ухода из клиники.
- Что скажете вы, Гохард?
Инженер виновато приподнял плечи и развел руками.
- Может быть, я забыл… Но мне так хорошо помнятся все дни, проведенные в больнице… Все… Я ведь и пришел сам… И ни разу не терял сознания… И каждого узнавал… Каждого…
Герзиг встал.
- Меня ждут больные, господин комендант.
- У тебя будут еще вопросы, Стефан?
- Я хочу его арестовать.
- У нас пока нет оснований.
- Будут основания.
- Тогда и арестуешь. Скажи ему, что он может идти. Сергей!
- Стефан!
Спорить в присутствии чужих Стефан не стал и перевел мои слова, процедив их сквозь сжатые губы. Герзиг раскланялся и вышел.
31
Стефан ворвался, когда я еще спал. Возбужденный более обычного, он с порога закричал:
- Вставай! Поймали волка!
- Билла?
Я даже во сне видел этого пройдоху, который обвел нас вокруг пальца, прикинувшись американским летчиком. Предположение Стефана, что именно Билл причастен к убийству Терезы, все еще казалось мне разумным.
- Нет, - сожалея, что вынужден меня разочаровать, сказал Стефан. - Но через него, может быть, выйдем и на Билла.
- Кто он?
- Солдат. - Стефан хитро улыбнулся. - Очень интересный солдат. - Пока я одевался, он рассказывал подробности. - Шел в горы. Но не вслепую. Его поджидала группа проводников. Понимаешь? Целая группа! Это бывает очень редко. Контрабандисты, которые перебрасывают нацистов из военной зоны, действуют в одиночку, по два. А тут целая группа! Не зря, как ты думаешь?
- Выкладывай без деталей.
- Тут каждая деталь важна. Когда их группа встретилась с партизанским патрулем, она не отступила, даже бой приняла, чтобы вывести этого рядового солдата. Такого тоже Давно не было. Пришлось стрелять. Двоих они потеряли убитыми, а разбежались, только когда ранили этого… Легко ранили и взяли живым.
- Кем он оказался?
- На первом допросе заявил, что лечился у Герзига и сбежал оттуда.
- Нойхойзер? - обрадовался я.
- Нет… По солдатской книжке Бауэр, а настоящей фамилии не говорит. Но он, Сергей, никакой не солдат. Майор СС. Один из самых жестоких палачей. Его, пока везли, опознали люди, сидевшие в лагерях.
- Где он?
- Внизу. Я подумал, что тебе будет интересно… Опять клиника.
- Веди в кабинет, я сейчас.
Задержанный и по внешнему виду не был похож на рядового солдата. Хотя он и старался выглядеть таким же тупым и забитым, как все пленные в первые дни, но в его глазах мерцала та властность, от которой трудно избавиться людям, привыкшим командовать и распоряжаться судьбами подчиненных. Потрепанную гражданскую одежду распирали вздутые мышцы спортсмена-тяжеловеса. Длинный свежий шрам огибал подбородок, поднимался к правой скуле и там расщеплялся на розовые лепестки, расходившиеся в разные стороны. Чуть набок, будто принюхиваясь к неприятному, был свернут и тонкий с горбинкой нос. Видимо, Герзигу пришлось немало потрудиться, чтобы склеить эту сильно пораненную физиономию.
- Фамилия? - спросил я.
- Пауль Бауэр, - ответил он, - ефрейтор.
Стефан перевел, но добавил:
- Врет. Штурмбанфюрер. - И что-то зло сказал пленному по-немецки.
Тот очень спокойно и твердо возражал. Чем больше разъярялся Стефан, тем уверенней становился Бауэр. Мне надоело слушать их непонятный разговор.
- Спроси его, куда он собирался бежать.
Бауэр назвал какую-то деревушку в Баварии и сказал:
- Дом. Семья. Гитлер капут, война капут.
- С чего ты взял, что он эсэсовец? - спросил я у Стефана.
- Одну минутку.
Он выскочил в приемную и ввел тощего, все еще не набравшего мало-мальски приличного веса Томашека. Остановившись в дверях, Томашек долго смотрел в спину Бауэра, потом вытянул костлявый палец и решительно сказал:
- Он!
- Подойдите, Томашек, - пригласил я его. - О ком вы говорите?
Томашек мелкими, шаркающими шагами подошел к столу и сбоку заглянул в лицо пленного. Потом отступил назад, опять посмотрел в спину и затылок Бауэра, снова вгляделся в лицо. Видно было, что он растерялся. Плоские, прилипшие к деснам губы дрожали, вытянутый палец то неуверенно вытягивался, то прятался в сухом кулачке.
- Смотри, Томашек!, Смотри! - просил его Стефан. - Хорошенько смотри! Он или не он?
В кабинете стало так тихо, что слышалось частое, всхлипывающее дыхание Томашека. Он боролся с собой, со своими сомнениями. Он боялся обвинить ни в чем не повинного человека в самом страшном, что видел в своей жизни. Выпученными глазами смотрел он на пленного, что-то узнавая и отвергая. Проходила минута за минутой. Бауэр недоуменно озирался, переводя глаза то на Томашека, то на меня, как бы прося объяснить, что происходит. Наконец Томашек, страдальчески улыбнувшись, сказал Домановичу:
- Не знаю, Стефан… Спина его, плечи, шея его… А лицо… Не знаю, другое лицо.