- И безнадежными оказалась большая группа высших офицеров эсэс, которые никогда и в боях не участвовали! - подхватил Стефан. - Их делом было убивать безоружных. Женщин и детей! Где их могли так тяжело искалечить? Да еще всех вместе? Вам это не кажется удивительным, господин профессор?
- Я врач, - напомнил Герзиг, - и не мое дело входить в оценку деятельности того или другого раненого. Мне только доложили, что эти офицеры попали под жестокую бомбежку, многие погибли, а этих, - Герзиг указал на документы, - пытались спасти. Но они были на пороге смерти. Кстати, среди безнадежных были и рядовые солдаты вермахта. Они тоже похоронены… Может быть, я плохой врач. Прошу еще учесть, что я остался с минимальным штатом, большинство уехало на Запад. Нужных медикаментов у меня тоже нет в достаточном количестве… Не понимаю, - снова улыбнулся Герзиг, - неужели, если бы мне удалось вылечить этих офицеров, господин Доманович был бы мне более благодарен?
Я молчал. Стефан тоже не сразу ответил на каверзный вопрос. Он мрачно смотрел на документы.
- Благодарность вам должно выразить руководство нацистской партии, - сказал он зло. - За то, что вы избавили палачей от суда, от разоблачающих показаний и от законной казни.
- Вы подозреваете, что я их убил? - в голосе Герзига послышались и подавленный гнев, и чувство оскорбления.
- Если бы я мог это доказать, я бы разговаривал С вами иначе…
- Стефан! - оборвал я его. - Знай меру.
- У меня есть еще один вопрос, - сбавив тон, сказал Стефан. - А эти военнослужащие вермахта, которые лежат в палатах, тоже безнадежны?
- Не все… Один умрет, остальные, возможно, выживут… Точно сказать не могу, врачи - плохие пророки.
- Могу предсказать, - уверенно заявил Стефан, - что умрет единственный эсэсовец из четырех - штурмбанфюрер Блей. Не так?
- Да, - согласился Герзиг. - Это вам не трудно предсказать. Вы уже поняли, что офицеров эсэс оставляли только абсолютно безнадежных. У них было больше причин, чем у других, бояться попасть к русским… Может быть, вы хотите судить и Блея?
- Обязательно!
- Забирайте, - насмешливо пригласил Герзиг. - Проникающее ранение черепа, гнойный менингит, температура сорок один. Может быть, ваше лечение будет более удачным.
Он уже явно издевался над нами.
- А куда девался ваш пациент Нойхойзер? - как бы между прочим спросил Франц.
- Я отпустил его по приказу господина коменданта. Его несчастная жена предъявила мне распоряжение, - Герзиг достал из стола папку и показал подписанную мной бумажку. Она уже была аккуратно подшита.
- Но почему он не дождался жены в клинике?
- Это легко понять, когда муж давно не видел свою жену… А задерживать его я не считал себя вправе… Все равно не дождался бы, - добавил Герзиг многозначительно. Губы его сложно изогнулись, изображая глубокую скорбь и отвращение.
- Почему же он ее не встретил, если ушел раньше? Она была совсем недалеко от клиники. Почему потом сбежал? - опять со строгостью следователя вмешался Стефан.
Герзиг снял очки, долго протирал стекла, вернул их на место и проверил, прочно ли улеглись дужки за хрящами ушей. Ответил он, глядя прямо в лицо Стефану:
- Я никогда не служил в полиции и расследованием преступлений не занимался… Может быть, вы сами ответите на эти вопросы, когда найдете убийцу среди ваших русских друзей.
Кулаки Стефана сжались в бессильной ярости. Даже Франц как будто приготовился к прыжку. Я решительно встал.
- Едем!
- Одну минутку, - сказал Стефан и повернулся к Герзигу: - Покажите мне историю болезни Хубе.
Герзиг усмехнулся и неторопливыми движениями стал перебирать карточки большого формата. Одну из них он протянул Стефану. Карточка была с обеих сторон испещрена мудреными медицинскими терминами, и профессор, наверно, с ехидством ожидал, как будет выглядеть полицейский, вникающий в историю болезни.
Но Стефан небрежно сложил карточку пополам и вместе с отобранными удостоверениями личности сунул в карман.
- Я не могу этого допустить, господин комендант, - сердито поднял голос Герзиг. - Медицинские документы должны храниться в архиве лечебного учреждения.
- За исключением тех случаев, когда они нужны следственным органам, - отпарировал Стефан.
- Вам их вернут, как только следствие будет закончено, - успокоил я Герзига, хотя и сам не знал, о каком следствии идет речь. Не знал этого и Стефан. Но прежде чем уйти, он распорядился:
- Ни одного раненого без моего разрешения из клиники не выписывать!
В машине он долго не мог успокоиться, ругал Герзига на разных языках. Опять стал всматриваться в удостоверения захороненных нацистов и спросил Франца:
- Что ты об этом думаешь?
- Очень все странно, - ответил Франц. - Не могу понять, почему он не хоронил их тайком? Зачем заявлял в полицию, когда уже было известно, что через несколько дней сюда придут русские? Ведь этим он сам наводил подозрение на себя…
- А, дьявол его знает, - с досадой сказал Стефан. - Наверно, хотел подчеркнуть свою лояльность и показать, что бояться ему нечего… Или педантичность подвела. А может быть, ни то ни другое… Как бы там ни было, - обратился он ко мне, - прошу тебя, закрой это фашистское гнездо. Отправим раненых в госпиталь, а сам Герзиг пусть убирается.
- Ты хочешь поссорить меня с местной интеллигенцией и лишить Содлак всякой медицинской помощи. Дюриш мне докладывал, что Герзиг принимает больных безотказно. Все довольны.
- Еще бы! Когда ты пригрозил. Он и клизмы будет сам ставить, лишь бы никто посторонний в клинику не заглядывал.
- Важно, что он помогает, делает то, что ему приказано. А закрыть… Это проще всего.
- Но нельзя терпеть этого нацистского лейб-доктора! - с отчаянием воскликнул Стефан.
- Только потому, что у него подохло несколько эсэсовцев?
- А откуда мы знаем, скольких он спас?
- Мы ничего не знаем.
Какое-то время ехали молча. Стефан встряхивал головой, не то отгоняя навязчивые мысли, не то сокрушаясь из-за моего упрямства. Новое его предложение прозвучало совсем уж неожиданно:
- Убери хотя бы из комендатуры Лютова. Подыщем другого переводчика, похуже, но своего, не предателя родины.
- При чем тут Лютов? И никакой он не предатель. Когда-то воевал на стороне белых, четверть века назад. С тех пор ни в чем не провинился. Почему я должен гнать его, если есть от него польза?
- Но живет-то он у Герзига! И зависит от него со всеми потрохами. Он ведь наркоман.
- Кто?
- Лютов. Это всем известно. Говорят, что таким его Герзиг сделал, а может, сам привык, но без морфия он жить не может. А весь морфий у герра профессора. За одну ампулу твой переводчик все на свете продаст. Наверняка шпионом у Герзига служит.
Эта новость многое объяснила мне в поведении и характере Лютова. Но усомниться в его искренности мне что-то мешало. И уж меньше всего он был похож на шпиона. Да и что он мог передавать Герзигу? Даже если этот профессор связан с нацистами, ничего полезного для них он через Лютова получить не мог. В разговорах, которые переводит штабс-капитан, ничего секретного нет, о них и так весь город знает. К служебным бумагам у него доступа нет, и сам он ничем, его не касающимся, не интересуется…
- Такого переводчика ты мне не достанешь. Пришлет Шамов другого, этого уволю. А пока нет у меня оснований.
Вспомнил я еще Любины слова "жалко же старика", но приводить их не стал. Стефан обиженно замолчал.