"Тпрусь! Тпрусь!" -гонит телушку дергач... Сказку мы вспоминали каждое лето.
- Как придумано, а? А ты говоришь, пастухи!.. Вот что, в другой раз приедешь - пойдем ловить перепелок.
Это был последний разговор с деревенским учителем. Осенью я получил телеграмму: "Николай Васильевич умер..." Я был в отъезде и опоздал попрощаться. Школьники показали холмик свежей земли на опушке. Дальняя родственница Николая Васильевича провела в хорошо знакомую комнату... Пучки засохших цветов, репродукция "Осени", пожелтевшая фотография.
- А это он велел вам показать...
В свертке были стихи. Я просидел у лампы всю ночь. Стихи были слабыми. Учитель знал это, и потому стихи много лет были стянуты старым шпагатом... А как же быть с перепелкой? Не подумав, я решил ее выпустить. Птица взвилась над скошенным полем и вдруг камнем упала на стежку. Я подержал в руке теплый комочек. Сердце не билось. Слишком долго пробыла в клетке...
И еще один раз пришлось выпускать перепелок. Как-то в середине лета с льговским охотником Алешей Онищуком мы заблудились и вышли к лесному кордону. Лесник Чернухин Михаил Ефремович угостил нас грибами, проводил к сеновалу.
Моросил дождик. Над самым лицом в полутьме у соломы лепилось гнездо. Пять прожорливых ртов просили еды. Ласточка долго кружилась, не решаясь садиться. Мы собрались было уйти, но ласточка осмелела и проносилась, почти царапая крыльями по лицу.
Алеша рассказывал:
- Зверя и всякую птицу обмануть можно. Человек - самый хитрый в лесу. Оттого всякая тварь пуще огня человека боится. Покричи раненым зайцем - на этот крик лиса прибежит. Посвисти в берестяной манок, как будто мышь,- опять примчится, даром что хитрая. Волк идет на подвывку. Ножом об ножик поскреби у болота - коростель прибежит...
Вечером дождь перестал. Рядом на овсяном поле ударили перепела, дружно, голосов в пять.
- Во! Хотите, половим?..
Утром в деревне Якушино мы разыскали глухого деда. После расспросов и колебаний он полез на чердак, достал тонкую сеть и манок под названием "байка". Дед сказал, что "байка" его - настоящая.
- Такая сейчас, может, на всю Курскую область одна. Сготовлена "байка" из бычьего хвоста, а тут - гусиная косточка... - Старик подергал за нитку. "Байка" отозвалась: тюр-тюр!..
Лежим с Алешей в бурьяне возле овсяного поля. В двух шагах над землей растянута сетка. После дождей от овса поднимается пар, голубым дымом проплывает между кустами. Вечернее солнце кажется сизым и негорячим. На сухом дереве сидит настороженно кобчик. Со всех сторон несется перепелиный бой. Голосов семь или восемь. Чеканные звуки, долетев до опушки, возвращаются в поле. Кажется, весь овес кричит страстными звонкими голосами:
"Пить-порвать! Пить-порвать!.."
Алеша трогает "байку": "Тюр-тюр! Тюр-тюр!.."
Влюбленный певец должен услышать только конец нашего зова... Услышал... И не один - трое спешат. Нам не видно, как бегут они по овсу. Но все ближе звучное и чеканное: "Пить-порвать! Пить-порвать!.."
Один не выдерживает и уже не бежит, а взлетает. Побежит и взлетает. Он уже не кричит, как обычно, он захлебывается: "Хавав! Хавав!"
Вот мы видим уже, как колышутся стебли овса. Еще две сажени, и перепел под сеткой, он бежит прямо к Алеше. Летит кверху фуражка. Испуганная птица шумно взлетает, но тонкая сетка держит ее...
Потом опять все сначала. Перепела, завороженные луной, туманом и тусклым блеском овса, сходят с ума.
" Пить-порвать!.."
"Тюр-тюр!" - отзывается "перепелка".
Луна поднялась над кустами, над копнами сена и дубовыми пнями.
- Хватит, а? - шепчет Алеша и поднимает корзину с матерчатым верхом - девять штук...
Еще утром у лесника в колодец на веревке мы опустили бутылку вина. Теперь и "закуска" сидела в корзине. Идем по мокрой траве. Алеша сбивает головки цветов хворостиной, насвистывает.
...Но жареной дичи мы не попробовали. Случилась такая история. На краю поля, когда до дома оставалось с полкилометра, в нашей корзине вдруг раздалась песня. Мы замерли. Алеша осторожно поставил корзину и так глядел, будто корзина должна побежать. Какой-то из девяти пленников услышал, наверное, в овсах призывную песню и отозвался.
"Пить-порвать! Пить-порвать!" - пела корзина. Мы молча жевали травинки и улыбались. Потом нагнулись, развязали тесемки.
Фр-р-р!.. Девять птиц одна за другой рванулись и плавно опустились в овсы. И сразу к вечернему бою прибавились новые голоса.
Алеша опять свистел, сбивал хворостиной цветы...
- Ну покажите, что в вашей корзине, - сказал лесник.- Пусто?.. Я так и думал. Перепелов ловить не каждый сумеет. Ну ладно, доставайте вино - найдем другую закуску...
В полночь полезли на сеновал. Алеша захрапел сразу. Я долго ворочался, вспоминал. Дом. Старики. Школа... В прорехе соломенной крыши насчитал сорок четыре звезды.
В БОРУ ПОД ВОРОНЕЖЕМ
Если в октябре придется вам ехать из Москвы в Воронеж и если поезд случайно остановится где-то за Усманью, вы услышите песню осеннего леса.
Но скорый поезд идет без лесных остановок. Пассажиры протирают глаза после ночи, любуются желтыми листьями, прилипшими к стеклам. Почти никто не знает, что происходит в осеннем лесу, всего в десяти шагах от бегущих вагонов...
Пропели вторые петухи. Пьем холодное молоко. Осматриваемся, не забыто ли что-нибудь. Бинокль, фотокамера, кнут, плащи... Егерь тушит свет, снимает с горелки ламповое стекло. Обжигаясь, заворачивает его в газету. На мой вопросительный взгляд улыбается: "Увидишь..."
Лошадь уже запряжена. Садимся на упругое, колючее сено. Туман. Гаснет последний огонек в окне. Лесная избушка сливается с темнотой.
Каким чудом угадывает лошадь дорогу? Черные стволы сосен обступают нас справа, слева, сзади. Изредка понукая лошадь, молчим, не в силах побороть дремоту. Тишина. Тяжелый стук капель по листьям. Крик ночной птицы.
Телега идет неслышно. Осень до краев засыпала колею сыроватыми мягкими листьями. Едем как по перине. Но кое-где колеса начинают неистово прыгать - кабаны изрыли дорогу. Звери, носившие в старину название "вепри", находятся где-то рядом, возможно, слышат шорох наших колес.
"Ву-ву-ву-у-у!.."
- Сова,- говорит егерь и понукает лошадь. Мы ждем не этого звука...
Наконец егерь отыскивает в темноте мою руку:
- Слышите? "У-о-го-о!.."
От этого звука у древнего охотника вздрагивали, наверное, мускулы, и он прикладывал стрелу к тетиве.
- Сколько их тут, в заповеднике?
- Голов восемьсот...
Зверей приходится теперь считать и беречь. Беречь хотя бы для того, чтобы слышать вот этот звук, заставляющий много веков бешено колотиться сердце охотника.
"У-о-го-о!.."
Это большой, сильный олень ищет в осеннем лесу соперника, призывает сразиться. Есть ли ему соперник?
"У-о-го-о!.."
Есть! Еще один, еще... Мы оказались в центре лесной переклички. К сухой груше привязываем лошадь и, стараясь не потерять друг друга в посветлевшем тумане, осторожно идем на зов...
Поляна в сыроватом, истоптанном копытами лесу. Запах мускуса и опавших листьев. Ни одна ветка не должна хрустнуть. Обезумевший от возбуждения зверь может и не услышать, но осторожная самка уйдет, а за ней уйдет и жених.
- Смотри, смотри!.. - щиплет за руку егерь.
В сорока шагах роет копытом землю олень. Вот он закинул кверху ветвистую ношу на голове, напряг покрытую седыми космами шею:
"У-о-го-о!.."
Противник отозвался, но медлит. В ярости олень уже в который раз бросается на куст бересклета. Фонтаном летит из-под копыт земля. На бересклете нет уже мелких веток, но олень все разбегается и бьет воображаемого соперника... Из осинника появляются наконец два безмолвных молодых рогаля. "Старик" в ярости бросается, но молодые трусливо попятились в чащу. Опять бой с бересклетом...
И вот наконец треск сучьев - два сильных противника встретились... Равной силы соперники. Об этих минутах нельзя писать без восторга. В книгах и на полотнах многие видели эту картину: склоненные, с раздутыми ноздрями головы, нацеленные вперед рога... Сухой треск. Еще. Два великана расходятся, грозятся, пугают друг друга. Опять сухие удары рогов...
Три самки тут же невозмутимо щиплют траву. С сожалением гляжу на бесполезный фотоаппарат - мало света в лесу...
Не выдержал схватку пришелец. Он вдруг раздумал драться, поднял голову, прислушался. Наблюдавшая битву сойка уронила из клюва желудь и подняла отчаянный крик. Самки сейчас же шмыгнули в лес. За ними, ломая ветки, величаво пошел победитель. Его противник постоял на поляне с минуту, показал нам седую бородатую шею, царственную голову и, не переставая трубить, скрылся в осиннике.
Пока мы разыскивали лошадь, егерь рассказывал, сколько раз находил окровавленные, пронзенные рогами туши не успевших увернуться противников.
- А бывает, сплетутся рогами и погибают оба от жажды и голода...
В пору осенних свадеб олень не ест. Только воду пополам с грязью да случайные грибы находили в желудках убитых самцов. С первыми заморозками идет олень на поляну своей первой любви и тут, вытаптывая землю, зовет соперников.
- Ну как, понравилась схватка?
Я кивнул головой, но показал на фотоаппарат - нужен бы снимок.
- До девяти будут реветь, а потом пойдут в пойму. Попробуем подстеречь на проходе.
Егерь поставил меня за куст, а сам спрятался в соснах. Он развернул газету и поднес к губам ламповое стекло:
"У-о-го-о!.."
Киваю головой: "Великолепно!" С трех сторон сразу же приняли вызов. Но мы умолкли, ждем, когда туман хоть немного рассеется. Сейчас он сплошным молоком заполняет пространство между дубами.