***
Лето едва перевалило за середину, а местонахождение было полностью разработано. Материала же было выявлено столько, что хватало не только Мыслителю на Мудреца, но и двум–трем Сотрудникам на повышение степени, а то и на получение сана. Тогда перебрались на другое местонахождение, оказавшееся, впрочем, ничтожным. Его разработали буквально за неделю, и экспедицию пришлось переводить на следующее, в один и тот же полевой сезон! Небывалый в археологии случай.
На карте плотности духовного потенциала эта площадка значилась как весьма сомнительная, и на ней решили покопаться просто для очистки совести, лишь бы израсходовать полностью сезонную смету да рабочим отработать положенный по договору срок. Фактически, это было оплаченным отдыхом в награду за отличную работу – условия здесь, для привычных к жаре, сухости и опасностям археологов, были просто райскими.
Невдалеке, на севере, вздымался горный хребет, за которым начинались места обжитые – влажная и плодородная, густонаселенная приморская низменность. В трех сотнях саженей от лагеря пролегала не очень оживленная, но проезжая дорога с маленьким, утопавшим в садах поселением по ту ее сторону, где было несколько ключевых прудов, базарчик из полудюжины лавок, харчевня и даже небольшой иллюзорий, в расчете на проезжающих. А в четверти перехода к востоку дорога проходила по мосту над стекавшей с гор рекой. Далее к югу вся ее вода терялась в песках, но здесь долина тянулась зеленой лентой, а сама река изобиловала пригодными для купания заводями. Это вызвало даже некоторое недовольство среди высших из Сотрудников – все бассейны были до того хороши, что никак не удавалось распределить их по ранжиру сообразно качествам каждого. Но дальше невнятного бурчания про себя дело не пошло, а на духовности почти никак не отразилось. Ничуть не удивительно – экспедиция прошла с небывалым подъемом и общий дух был спаян, силен и положителен, как никогда.
Правда, неприятный сюрприз преподнесли двое из Повинных – расслабившись в относительном комфорте, они взялись за прежнее, и пуще, чем было. Их пришлось отправить обратно в Места Содержания, и с ними, что очень огорчило и даже потрясло Мыслителя – одного из, казалось бы, проверенных Рабочих, поддавшегося их дурному влиянию. Но в целом и исправительный опыт экспедиции оказался удачным – пятерых Повинных никто уже не считал Повинными, дело оставалось за формальной рекомендацией по окончании календарного срока работ. Остальные же сами согласились, что смягчение им наказания до наименьшего будет и уместным, и справедливым.
Особенно радовала Соблазнительница. К ней такое определение так и прилипло в качестве личного идентификатора, но употребляли его беззлобно и с юмором. Ведь по сути она теперь стала прилежной труженицей. Даже сейчас, когда все прочие, побродив для проформы по площадке, отправлялись кто в поселок, кто на реку, она проводила на рабочем месте все положенное время и даже сверх того, если погода благоприятствовала. И каждый раз что–то находила, определяла, сопоставляла – за время экспедиции она приобрела и простейшие навыки умственной работы. Где и как она получила необходимые для этого воспитание и образование – оставалось тайной; о своем происхождении и прошлом она никогда никому ничего не сообщала.
Эта таинственность вкупе с неуместной, казалось бы, дотошностью – ведь нынешний сезон и так дал материала невпроворот, материала значащего и даже уникального – раздражала молодых Сотрудников. Их, собственно говоря, грызла ревность – их–то привилегии были небольшими, недавно обретенными и карьера еще не свершилась. Но Мыслитель, достижения которого были общепризнаны и до теперешней экспедиции, а привилегий девать было некуда, и который уже видел бывшую соблазнительницу своей ученицей и – кто знает, способности–то ее несомненны – может быть, и преемницей, поддерживал ее трудолюбие и разрешил обращаться прямо к нему, благо работой на этом местонахождении он, как и прочие, перегружен не был.
Вот и сейчас, возвращаясь с послеполуденного купания к вечерней работе он, увидев спешащую навстречу Соблазнительницу, проявил благосклонное внимание:
- Ну–с, что там у тебя в этот раз? Огромное, небывалое открытие?
- Ваша шутка как бы правдой не оказалась. Вон тот бугор. Я к нему третий день приглядываюсь. Вроде и нет ничего, но что–то смутно чувствуется… А засну потом – мерещится что–то огромное, непонятное и… величественное – слово это она выжала из себя с трудом, так как обычно изъяснялась по–простецки, а то и площадным жаргоном.
- Ты бы лучше купалась побольше, отдыхала и развлекалась. После тяжелой и плодотворной творческой работы чего только ни привидеться может. И глянь, как здешние речные рачки кожу чистят! Культурные так не могут, даже самые дорогие и изысканные. Уж я–то знаю, поверь. Мне ведь любых доставляют, каких захочу.
- Верю, но… Можно все–таки попросить? А если моя просьба покажется Вам… ну, какой–то не такой… не устроит Вас… то заранее прошу прощения, и забудем, хорошо?
- Любопытно. Так чего же ты хочешь?
- Давайте сейчас, пока все еще в речке мокнут, окинем тот бугор… вместе? Объединимся, и… вместе посмотрим? Никто ведь не узнает…
- Ты… Ну ничего себе… Впрочем, для пользы дела… Предрассудкам я не подвержен; давно убедился, что они только мешают. И ты, если глупостями опять не займешься, в низших кастах долго не задержишься… Хорошо! Но – если результата не будет, ты до конца работ больше не трепыхаешься попусту и отдыхаешь, как все, поняла?
- Поняла. Обещаю.
- Ну, идем.
***
Приблизились к месту. На вид – бугор как бугор, довольно плоский, пологих очертаний, десятка два локтей в вышину. Единственное, что отличало его от множества таких же на этой предгорной равнине, это глубокая промоина сбоку, с почти отвесными стенками. Сюда и привела руководителя экспедиции его новая неугомонная помощница.
Перед откосом Мыслитель внезапно остановился, охваченный смущением. Великий Дух, ну что это он себе позволяет? Что он вознамерился вытворить? Объединиться душами с соблазнительницей – вот что! Зачем? Для пользы дела? Жалкая отговорка! Ради извращенного любопытства, и не более. Но… что же тогда происходит с ЕГО душой? Мыслитель не на шутку перепугался.
Соблазнительница тем временем скромно и терпеливо ожидала чуть позади, сникнув, замерев и не делая ни малейших попыток напомнить о себе. Это заставило Мыслителя на несколько мгновений задуматься – как бы ему, не роняя себя и не оскорбляя ее, буде ее намерения все же чисты, раз и навсегда пресечь начинающееся безобразие. Переполнявшие эмоции мешали думать, и Мыслитель выпустил их, куда попало и как попало. И вдруг…
Мыслитель ахнул от физической боли и подался назад – до того могуч был воспринятый им спутанный клубок совершенно несообразных ни с чем эманаций. Эманаций? Почему – эманаций? Он ведь ничего не успел явственно ощутить! Но он, тем не менее, знал, что это были именно эманации. Вот просто знал – эманации. Как знал, что его макушечный гребень на месте, хотя он не смотрелся в зеркало и не ощупывал себя. Он сходит с ума?
Мыслитель дико огляделся. Соблазнительница? Соблазнительница… Ей, видно, досталось еще больше – она, похоже, на грани обморока. Мыслитель беспомощно пролепетал:
- Что ЭТО было?
- Оно. То самое… Только… Слишком много. Потому и больно. Как соль. Нормально, если немного. А сразу много, больно. Можно даже умереть, если очень много.
- И что теперь?
- Нужно вместе. Как я говорила. Там что–то опять откроется, но вместе мы выдержим. Если и будет больно, то не очень. Терпимо.
Мыслитель, собрав воедино вразумительные части ощущений, попытался в них разобраться:
- Пожалуй… Могучее оно, это… Страшновато… Нужно кого–нибудь позвать для подстраховки…
- А если ОНО пройдет? ОНО не всегда бывает, я приглядывалась… Сейчас еще есть что–то… Я приглядывалась, я ЕГО чую, даже если его чуть–чуть… Уходит… Сами справимся, без подмоги! Ради истины!
- Ты это МНЕ говоришь?! Давай щупальце!
Вместе, действительно, оказалось терпимо и вполне доступно для восприятия уже как явление, а не только как сонм ощущений. Тем более, что Соблазнительница повела себя наилучшим образом – она полностью самонивелировалась, всецело отдавшись более опытному и многознающему партнеру. Он теперь мог распоряжаться почти что удвоенной силой духа и остротой восприятия. Но эманации из бугра все усиливались и усиливались, как будто это вода прорвалась сквозь трещину в запруде, самим своим током размывая и расширяя ее. Мыслитель жадно впитывал нечто доселе небывалое и незнаемое, но где–то в глубине сознания мелькнуло: все, хватит! Не то плотина рухнет, бурный поток хлынет и смоет их разумы. Он подал сигнал партнерше: "Довольно! Дальше – опасно! Приготовься, разъединяемся!" Едва она вернулась в себя, щупальца их сами по себе раздернулись – до того силен был, резок и едок сумбурный залп до ужаса чуждого.
Сумятица крутящихся образов, узоров и вовсе уж непонятных видений перед глазами бледнела и расплывалась; сквозь нее понемногу проступал привычный мир. Ага, вот и соблазнительница! Неужто и у него сейчас такой же полубезумный взор? Мыслитель встряхнулся, встряхнулась и она:
- Вы как себя чувствуете?
- Наверное, так же, как и ты.
- Тогда вроде нормально. Только мурашки по коже и в мозгу что–то вроде бы шелестит.
- Ну, это ничего. От нервного и умственного напряжения. У нас всегда так бывает, когда до чего–то важного додумываемся.
- А что это было? Вы хоть что–нибудь поняли?
- Да вроде как что–то соображается… Погоди–ка…