199
Архим. Паисий Величковский. Крины сильные, или Цветы прекрасные, собранные вкратце от Священного Писания. О заповедях Божиих и святых добродетелях. Калуга. Б/г. (Препринт издания: Одесса, 1910). С. 9.
200
Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты: В 2 т. М., 1993. (Препринт 2 изд. 1886 г.). Т. 2. С. 191, 200.
201
См. в этой связи рассуждения А. Белого в статье "Трагедия творчества. Достоевский и Толстой" (1911): Творчество Достоевского в русской мысли 1881–1931 годов. М., 1990. С. 143–163.
202
Комментарий см.: Преп. Иустин (Попович). Философия и религия Достоевского. Минск, 2008. С. 175–176.
203
"Словарь истерии, бешенства, лихорадки, экстаза, нервозности, который мы обнаруживаем на страницах произведений Достоевского, выглядит в этом смысле не чем иным, как средством усиления экспрессивной выразительности в описаниях странностей поведения, настроения, чувств, мыслей и поступков" (Лахманн Р. "Истерический дискурс" Достоевского // Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика: Сб. статей / Под ред. К. Богданова, Ю. Мурашова, Р. Николози. М., 2006. С. 148–168). Ср.: Темникова М.Ю. Актуализация внутренней формы фразеологизмов в художественном тексте (На материале эмотивной фразеологии "больших романов" Ф.М. Достоевского) // Вопросы языкознания. 2002. № 3.
204
См. после слезного скандала в "Маленьком герое", 1857 (2, 280): "Слышал только, что мое сердце бесчеловечно, бесстыдно, уязвлено, и заливался бессильными слезами. Во мне, в ребенке <…> осмеяно первое и, быть может, очень серьезное эстетическое чувство" (2, 282). Рассказ о первой любви-преданности, как и исполненная слезным сентиментальным театром повесть "Слабое сердце" (1848) кончаются слезами.
205
Митюрёв С.Н. Проблема подростка в творчестве Достоевского 1870-х годов Автореф. <…> канд. филол. наук. Тарту, 1988; Пушкерееа В. Дети и детство в творчестве Ф.М. Достоевского и русская литература второй половины 19 века. Белгород, 1998; Руднев В.П. "Злые дети" и мотив "инфантильного поведения" в романе "Бесы" // Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 1990. С. 105–111; Семенова Е.И. Тема детей в литературно-философской концепции Ф.М. Достоевского // Учен, записки Пермского госпединститута. Пермь, 1964. Вып. 25. С. 168–179; Трубицын Н. Достоевский и дети. Кронштадт, 1903; Детские типы в произведениях Достоевского. Психологические этюды. СПб., 1907; Тихомиров Б.Н. Дети в Новом Завете глазами Достоевского (Постановка проблемы) // Достоевский и мировая культура. СПб., 2003. Альманах. № 19. С. 135–156.
206
Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л., 1973. С. 43.
207
11-12 мая 2007 г. Воронеж, 2007. С. 95-100; Розанов В.В. О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира // Русская мысль. 1908. № 1; Трэси Ф. Психология первого детства. М., 1899; Флоренский П.А. Обратная перспектива // Флоренский П.А. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 61; Его же. Детям моим… М., 1992. С. 438 (письмо семье от 11–13 мая 1937 г.); Ходасевич В.Ф. Младенчество //Ходасевич Вл. Колеблемый треножник. Избранное. М., 1971. С. 263–268; Четвериков С. О трудностях религиозной жизни в детстве и юности // Педагогика Российского Зарубежья: Хрестоматия / Сост. Е.Г. Осовский, О.Е. Осовский. М., 1996; Эпштейн М., Юркина Ю. Образы детства // Новый мир. 1979. № 12. С. 242–257.
208
Ельчанинов А. Записи. Париж, 1990. С. 67.
209
"…Сила творчества сохраняется теми же самыми запасами, какими сохраняется на земле вечное детство жизни во всех его видах" (Пришвин М.М. Незабудки / Сост., подг. текста и вступ. ст. В.Д. Пришвиной. М., 1968. С. 59).
210
Мейер Г. Свет в ночи (О "преступлении и наказании"). Опыт медленного чтения. Fr. am Main, 1967 С. 228. Ср. С. 222, 376. См.: Исупов К.Г. О русской философии и теологии детства // Ребенок в современном мире. Тезисы докладов Междунар. конф.: В 2 частях. СПб., 1994. 4.1.
211
Булгаков С.Н. Друг Жениха. О православном почитании Предтечи. Экскурс. 1. Париж, 1927. С. 224. См.: Он же. Восхождение ко Христу // Вестник РХСД. Париж, 1971. № 100 (II). С. 33. Ср.: "…Отсутствие содеянного личного греха, кроме греха первородного, составляет общее свойство младенческого возраста, и оно отличает его от более позднего, который неизменно оказывается доступен греху, несмотря на крещение" (Прот. Сергий Булгаков. Купина Неопалимая. Опыт догматического истолкования некоторых черт в православном почитании Богоматери. Париж, 1927. С. 9). См.: Семенов-Тян-Шанский А. О детях // Вестник РХСД. Париж, 1954. № 32 (II). С. 14–17; Егоров И. свящ. Христос и дети // Церковное обновление. 1907. № 7. С. 52–54; Вышеславцев Б. Тайна детства// Возрождение. Париж, 1955. № 46.
212
"Дети в своем мышлении являются выше или ниже логического разума, но во всяком случае вне его, и тем не менее сам воплотившийся Логос мира указал в них норму совершенного бытия, ибо "им принадлежит Царствие Божие" (Мф 19, 14). И ум "умов", чинов ангельских, также не приходится, конечно, сближать с трансцендентально-логическим умом философии" (Булгаков С.Н. Свет Невечерний… С. 198).
213
См. его размышления на эту тему, включенные в антологию: Космос детства / Сост. А.А. Грякалов и К.Г. Исупов. Вступ. ст. и комм. К.Г. Исупов; послесл. А.А. Грякалова. М., 2009. Книга содержит и некоторые тексты Достоевского. В продолжение темы детскости в XX веке: детскость вошла в круг проблем русской философии любви. Герой-эстет и безответственный эротофаг в романе Ф. Степуна убежден, что ребенок метафизически свидетельствует о творческом бессилии любви ("Николай Переслегин", 1929); сходная мысль принадлежит Н. Бердяеву; В. Розанов, проповедник "вечного детства брака", строит образ будущего семьи на хронотопе райской идиллии. Ходовой в эстетических теориях становится аналогия художественного творчества и детской игры (А. Горнфельд, А. Белый, М. Пришвин, ранний А. Луначарский, Л. Выготский, Вс. Фаусек). Исключительное значение детскость обрела в рамках пришвинской концепции "творческого поведения". В центр картины мира А. Платонова помещен ребенок как центральная ценность Божьего мира и объект культа. В рассказе "Никита" о маленьком герое сказано: "Доброе солнце <…> глядело на него в ответ теплым лицом". Маленький язычник Платонова и Солнце (Ярило), и Небо, Землю и Воду, баньку, избу, плетень, цветы, колодец, и пень, и даже бочку населяет сплошь одушевленными существами, среди которых нечисть славянской демонологии, живые и умершие люди, "родное" (мать, воробьи, змеи, пауки, мухи, "петух-пастух" и куры) и "чужое" ("тайные жители" в земляной норе) сведены на общий уровень вполне мифологической реальности. Но подлинный интерес современного чтения прозы Платонова лежит не в утверждении универсальных констант внутреннего мира "мифологичных" в духе К. Леви-Стросса или М. Элиаде, а в понимании тех нравственных запросов, какие делает герой новеллы к миру, так опознаваемому. Это запросы о добром и недобром, дружественном и недружественном в горизонте детского видения, где антитезы живого и неживого "сняты" наивным гилозоизмом сознания. То, что Никита свершает обряд задабривания змей хлебом и произносит заговорную формулу ("Змеи, ешьте хлеб, а к нам ночью не ходите"), легко трактуется в терминах традиционной обрядовой практики. Для Платонова важно другое: показать органическое стремление человека-ребенка к дружбе с предметным миром, растениями и существами, в которых заподозрено человеческое, к приязни ко всей утвари и тварям своего детского Космоса. Эти темы трактуются и в рассказах "Среди животных и растений" (1936), "Неизвестный цветок", "Дети" (1920), "Мучение ребенка" (оба – 1940), в стихотворении "Солнце – розовый ребенок…" (1920-е годы). Ребенок у Платонова есть абсолютная драгоценность мира, которая больше самого мира, потому что в ней – итог мировой человечности, ценностная колыбель человечества. В духе Достоевского автор "Чевенгура" и "Котлована" говорит, что мир, в котором есть детские могилы, "не готов для жизни". Детскость трактуется Платоновым как подлинная (т. е. ответственно поступающая) взрослость и наоборот: думать о "прочих" (здесь: "других") во всей полноте сочувствия, диалогической открытости и понимания способно лишь детское существо: в нем свернуты возможности "материнства = отцовства = сестринства = братства" ("Джан", опубл. 1964; "Река Потудань", 1937). "Дети – спасители Вселенной" – такова формула Платонова. Платоновская мифология детства находит усиление в мистике детского предметного мира у Д. Андреева. В "Розе Мира" (нач. 1950) рассказано о последней судьбе детских игрушек: память о тепле детских ладошек пробуждает спящие в игрушках души, и они на своем уровне пакибытия становятся живыми существами. Философию детства развивали Вяч. Иванов ("Младенчество", 1918), Ф. Сологуб (в утопиях), Б. Пастернак ("Детство Люверс", 1922); В. Шукшин и А. Тарковский как кинорежиссеры, Ю. Норштейн как анималист-мультипликатор.
214
Аверинцев С.С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного порядка // Новое в современной классической филологии. М., 1979. С. 49–51.