102
Хрестоматия по теоретическому литературоведению / Изд. подг. И. Чернов. Тарту 1976. С. 237 (комм, к работе В.В. Виноградова "Сюжет и архитектоника романа Достоевского "Бедные люди" в связи с вопросом о поэтике натуральной школы" <1924>).
103
Гиндин С.И. Риторика и проблемы структуры текста // Дюбуа Ж., Эделин Ф., Клинкенберг Ж.-М., Мэнге Ф., Пир Ф., Тринон А. Общая риторика / Пер. с франц. Е.Э. Разлоговой и П.Б. Нарумова. Общая ред. и вступ. ст. А.К. Авеличева. М., 1986. С. 364.
Отметим, что семиотика текста порой не видит разницы между дистанциированным читателем-созерцателем и читателем-соучастником. Вот характерное в этом смысле наблюдение Б. Гриеже над природой английского читателя: "Преобладающее над всем стремление к ясности и красоте расположения захватывает читателя и делает его снисходительным созерцателем, почти соучастником искусства. <…> В сущности, англичанин не стремится к драматическому единству в романе, он стремится больше всего к тому, чтобы куски реальной жизни подавались ему последовательно, со всей правдивостью и глубиной" (Цит. по: Семиотика / Под ред. Ю.С. Степанова. М., 1971. С. 19). В возражение этому стоит процитировать самого англичанина – Т. Элиота, который в книге "Назначение поэзии и назначение критики" (1933), рассуждая о связи мистики и поэзии и по поводу "Автобиографий" Йейтса, говорил о необходимости рационализовать механизмы внушения в искусстве слова: "Часто в стихах есть гипнотическое очарование: но нельзя достичь небес с помощью волшебства <…>" (Элиот Т.С. Назначение поэзии. Киев; М., 1997. С. 135).
104
Мейер Г. <А>. Указ соч. С. 31.
105
Брехт Б. Театр // Брехт Б. Соч.: В 5 т. М., 1965. Т. 5/2. С. 133. Весьма важно сказанное здесь же: "Трезвое рассмотрение словаря Станиславского обнаружило его мистический, культовый характер. Здесь человеческая душа оказывалась в таком же положении, как в любой религиозной системе; здесь было "священнодействие" искусства, была "община". Зрителя "зачаровывали". В "слове" было что-то мистически абсолютное. Актер был "слугой искусства", правда – фетишем. <…> Здесь были "импульсивные" жесты, которые требовали "оправдания". Совершавшиеся ошибки были, по сути дела, "грехами", а зрители получали "переживание", как ученики Иисуса в Троицын день" (там же. С. 134). Добавим от себя, что дурной гипнотический натурализм "системы Станиславского" сделал все, чтобы парализовать личное начало в актере: он целиком растворялся в своих ролях ценой утраты своего "я" и вынужден был искать иные – далеко не лучшие – средства самовыражения. Станиславский персонально виновен в беспрецедентном расширении масштабов театральной богемы. С другой стороны, настоящие слезы и сердечные приступы самозабвенно играющих актеров; сцена, загроможденная антикварными вещами, – все эти средства абсолютного реализма воспитали наивно-реалистического зрителя, утратившего чувство условности. Все эстетические эффекты, которые сулила открытая Достоевским метафизика Встречи с читателем, были потеряны. Вот пример того, как свершался переход от "наивно-реалистического" (термин Г.А. Гуковского) восприятия к соучастно-творческому: "<…> самый совершенный стиль есть тот, которого читатель не замечает, но тем не менее всецело подпадает под его власть. <…> Беру роман Гамсуна "Соки земли". Начинаю читать. Описание идет необычайно медлительно <…> хочется подстегнуть автора, ускорить темп. <…> Нет никакой слитости: вы сами по себе, книга сама по себе, Кнут Гамсун сам по себе. Но вот мало-помалу Гамсун превращается в колдуна, он постепенно захватывает вас в сеть своего таланта. И с 20-й, 30-й страницы каким-то волшебством проваливается всё: белая, испещренная строками и страница, Кнут Гамсун, иронически глядящий на вас из-под пенсне, и вы сами как читатель интересного романа. Остается живая жизнь и вы в ней. Да не читателем, не зрителем, а одним из действующих лиц. И, оторвавшись от книги, ложась спать, вы не скажете: "А что-то я завтра буду читать в романе?", вы скажете: "А как-то я завтра буду жить, действовать на этом уголке скандинавской земли?"" (Шишков Вяч. <Ответ на анкету> (1930) // Как мы пишем. М., 1989. С. 180).
106
Брюсов В.Я. К истории символизма // Литературное наследство. М., 1937. Т. 27–28. С. 273. Ср.: "У С. Малларме символизм стал живой синтетической целостностью, и, однако, он жаждал еще большего, он стал переходить в практику внушения, в невиданный до сих пор опыт какой-то странной эстетической магии" (Эллис (Л.Л. Кобылинский). Русские символисты: К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый. М., 1910. С. 37).
107
Брюсов В. Соч.: В 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 29. Спекуляция поэтическим "гипнозом" не прошла мимо острого критика символистов – О. Мандельштама. Рассуждая о собеседнике (читателе) он говорит, что "мы ищем у него санкции, подтверждения своей правоте. Тем более поэт. Заметьте, как любит Бальмонт ошеломлять прямыми и резкими обращениями на "ты", – в манере дурного гипнотизера. "Ты" Бальмонта никогда не находит адресата" (Мандельштам О. О собеседнике // Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 50).
108
Цит. по: Евгеньев-Максимов В. Очерк истории новейшей русской литературы. М.; Л., 1927. Изд. 4-е. С. 224. Впервые реплика Н. Асеева опубликована в журнале "Красная новь" (1922. № 3). Отметим, что читательская установка Асеева преднайдена в эстетике раннего Пастернака. Он писал К. Г. Локсу 13 февраля 1917 г.: "Многие из нас (и я в том числе) делаем все от нас зависящее, чтобы сделать совершенною редкостью тип чтения не воспроизводящего, чтения про себя, когда читатель, напав на углубленность авторских смыслов и убедившись вразъяснимости их, не как в одной понятности только <….> отдается этой игре как особому наслаждению; игре проникновения в автора" (Пастернак Б.Л. Собр. соч.: В 4 т. М., 1955. Т. 5. С. 105).
109
Горнфельд А.Г. Боевые отклики на мирные темы. Л., 1924. С. 44–45.
110
Елизаренова Т.Я., Топоров В.Н. Древнеиндийская поэтика и ее индоевропейские истоки // Литература и культура древней и средневековой Индии. М., 1979. С. 65. См. также сходные размышления в трактате А. Бремона "Молитва и поэзия" (1927) и в эссе Г. Гессе "Магия книги" (1930); ср.: Лукач Д. Своеобразие эстетического: В 4 т. М., 1986. Т. 2. С. 5-245; Арнаудов М. Психология литературного творчества. М., 1970; об универсальной роли повтора см.: Делёз Ж. Различие и повторение. СПб., 1998. Весьма существенные сравнения "постоянной гипнотизации" в повседневной жизни и гипноза религиозного порядка с суггестивными отношениями в диадах "автор / читатель", "актер / зритель" см. в исследовании священника и богослова П.Я. Светлова "Мистицизм в XIX веке в его отношении к христианской религии и философии" (2-е изд. СПб., 1897). "Духовным гипнозом" назвал моду архиеп. Никон в статье "Гипноз всеобщего обучения" (Никон, архиеп. (Николай Рождественский). Православие и грядущие судьбы России. М., 1995. С. 185).
111
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. С. 117.
112
Гадамер Г.Г. Неспособность к разговору // Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 86.
113
Бахтин М.М. Собр. соч.: В 7 т. М., 1996. Т. 5. С. 357, 667. Полемику с бахтинской трактовкой катарсиса см. в статье И.Н. Фридмана "Незавершенная судьба "эстетики завершения"" (М.М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 56–57). См. также: Исупов К.Г. Эстети ческая универсализация катарсиса у Ф.М. Достоевского и Вяч. Иванова // Судьбы литературы Серебряного века и русского зарубежья. СПб., 2010. С. 169–182.
114
То есть герой как форма судьбы целого поколения. Так и понят кн. Мышкин в статье Г. Гессе "Размышление об "Идиоте" Достоевского" (1919): "Мы видели в Мышкине <.. > не образец для подражания: "Каким ты должен стать!", но неизбежность: "Через это мы должны пройти, это наша судьба!"" (Гессе Г. Письма по кругу М., 1987. С. 119).
115
Гессе Г. Письма по кругу. М., 1987. С. 143, 114.
116
См.: Исупов К.Г. Поэтика приоритетного слова (О русском эстетическом мессианизме) // Вестник Русского христианского института. СПб., 1999. № 3. С. 57–72.
117
Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. 1989. Т. 1. 1989. Т. 1. С. 309 (курсив автора).
118
Канетти Э. Человек нашего столетия. С. 337.