От Чаадаева, Гоголя, архим. Бухарева и всего ближнего ряда мыслителей Серебряного века идет мощная традиция православной транскрипции проблем культурного зодчества. Имя Достоевского должно быть вписано в этот ряд на правах сигнатуры наиболее продуктивного влияния на развитие этой тенденции и расширение ее проблемной зоны в историческом пространстве отечественной религиозной эстетики.
Вместо заключения
Дорогой читатель, мы совершили полезное аналитическое путешествие по основным ярусам грандиозной мировоззренческой постройки Достоевского. Вряд ли такой вояж может иметь реальный финал: эта проза не кончается никогда, она с каждым новым поколением читателей насыщается новыми контекстами, углубляя свой семантический "колодец" новейшими архитектониками философского знания. Опыт Достоевского лег в основу целых направлений и стал предметом экспорта: персонализм возникает в форме достоеведения (Н. Бердяев), на тексты великого писателя опираются классики экзистенциализма (Камю) и психоанализа.
Наследие Достоевского – ярчайший пример того, как искусство активно вмешивается в жизнь, судит ее неправду, прогнозирует ее историческую динамику и предваряет ее новые формы. Более того: Достоевскому удалось реформировать когнитивные структуры нашего сознания, воспитать новые ментальные привычки, раскрыть в человеке как орган темных внушений, так и ангельское начало. С Достоевским стало понятно, что устроен человек невероятно сложно и язык его описания и анализа не может быть простым.
Фёдор Михайлович в комплиментах не нуждается. Он нуждается в одном: в понимании. Попыткой этого понимающего анализа и является эта книга. В какой мере сбылись наши намерения – судить читателю.
Примечания
1
Фундаментом классической метафизики от Канта до Хайдеггера остается текст сочинения, созданный в Кёнигсберге через два года после "Критики чистого разума", – "Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в качестве науки" (1783). Так, с полным названием, вышел на русском языке этот небольшой трактат Канта в переводе Вл. Соловьёва (исправленный редактором М. Иовчуком) во времена вполне метафизические: в 1937 г. Это издание призвано было заменить "неправильное" издание 1934 г (в соловьёвском же переводе, исправленном Б.А. Фохтом; предисловие и редакция В. Сараджева).
Опыт русской метафизики обобщен в монографиях Т.В. Артемьевой "История метафизика в России XVTII века" (СПб., 1996) и И.И. Евлампиева "История русской метафизики в XIX–XX веках. Русская философия в поисках Абсолюта" (в 2 т. СПб., 2000). См. продуктивную попытку рассмотреть поэтику Достоевского как образно-понятийный Органон метафизики: Ноговицын О.М. Метафизика и поэтика Достоевского // Начала. М., 1993. № 3. С. 79–88; Евлампиев И.И. Великий Инквизитор, Христос и дьявол: Новое прочтение известной темы Достоевского // Вопросы философии. 2006. № 3.
2
Хайдеггер М. Время и Бытие / Пер. В.В. Бибихина. М., 1993. С. 26. Опыты реконструкции метафизики Достоевского, предпринятые Серебряным веком, мы рассматриваем в статье: Романтик свободы (Русская классика глазами персоналиста) // Бердяев Н. О русских писателях. М., 1993. С. 7-22.
3
Бергсон А. Интеллектуальное усилие // Бергсон А. Соч.: В 5 т. СПб., 1913–1914. Т. 4.
4
Кайгородов В.И. Об историзме Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1980. Т. 4. С. 27–40; Исупов К.Г. Проблемы философии истории в художественном опыте Ф.М. Достоевского // Философские науки. М., 1990. № 4. С. 40–49; Касаткина Т. Краткая полная история человечества ("Сон смешного человека") // Достоевский и мировая культура. Альманах / Ред. К.А. Степанян. СПб., 1993. № 1. Ч. 1. С. 48–68; Архипова А.В. История и современность в системе мировоззрения Ф.М. Достоевского // Литература и история (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей и мыслителей XVIII–XX вв.) / Отв. ред. Ю.В. Стенник. СПб., 2001. С. 252–283.
5
Гессе Г. Письма по кругу. М., 1987. С. 116–117. Напомним в связи с "магическим мышлением" кн. Мышкина что Г. Гессе развивал концепцию "магического театра" с привнесением в нее мотива "люди-куклы", весьма напоминающую размышления Ф. Сологуба о "магическом театре". Оба автора предполагали средствами магической демиургии вызывать из небытия новые реальности.
6
Де Лазари А. В кругу Фёдора Достоевского. Почвенничество. М., 2004.
7
Картины приятия/неприятия Канта Достоевским и его современниками см.: Голосовкер Я.Э. Достоевский и Кант. М., 1963 (ср.: 15, 479; 28/1, 456). Историю освоения Канта русской культурой см.: Филиппов Л.И. Неокантианство в России // Кант и кантианцы. М., 1978. М., 286–316; Кант и философия в России. М., 1994; Ахутин А.В. София и Черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) // Россия и Германия. Опыт философского диалога. М., 1993; Кант: pro et contra / Сост. А.И. Абрамов, В.А. Жучков, пред, и комм. В.А. Жучков. СПб., 2005. 928 с.
8
Фёдоров Н.Ф. Философия Общего дела. Верный, 1906. С. 442; курсив автора. Цитируя сходную по смыслу реплику Зосимы ("взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего к таинственным мирам иным"), Вяч. Ив. Иванов в статье "Лик и личины России (К исследованию идеологии Достоевского)", соединяет воедино имена Достоевского и Франциска: "…Мне кажется, в согласии с Достоевским, что в истинном гении есть – или вспыхивает в его лучших проявлениях нечто от святости, и объясняю себе это тем, что гениальная душа в своем росте и в мгновении пробуждающейся в ней творческой воли раскрывается "касаниям мирам иным". <…> Я уверен, что не мог бы восстать Дант, если бы не подвизался ранее Франциск Ассизский; предполагаю, что не возник бы и Достоевский, если бы не было задолго на Руси великого святого" (Иванов Вяч. Родное и Вселенское. М., 1994. С. 334).
9
Цит. по: Бибихин В.В. Язык философии. 1993. С. 106. Современные трактовки "поступка" см.: Кришталева Л.Г. Нравственная значимость поступка в романе Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы": Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1998; Комаров И.Н. Поступок. Философско-социологический анализ. Автореф. дис. доктора социол. наук. Минск, 1991. Сердечно благодарим Л.Н. Летягина, доцента кафедры эстетики и этики РГПУ им. А.И. Герцена, указавшего нам на две последние работы.
10
Эйнштейн А. Собр. научи, трудов: В 4 т. М., 1967. Т. 4. О предчувствии релятивного мира на стадии мифологии см.: Богораз-Тан В.Г. Эйнштейн и религия. М.; Пг., 1923.
11
Лобачевский Н.И. ПСС.: В 5 т. М.; Л., 1949. Т. 2. С. 147, 277, 335 – 336. См.: Кузнецов И.В. Принцип соответствия в современной физике и его философское значение. М.; Л., 1948.
12
Батай Ж. Внутренний опыт (1943). СПб., 1997. С. 220; Мерло-Понти М. Око и Дух. М., 1992; ср.: Барт Р. Метафора глаза (1963) // Танатология Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., 1994. С. 91-100. Швейцарскому художнику-экспрессионисту Паулю Клее принадлежит эссе "Мыслящий глаз", а П. Клоделю – "Глаз слушает" (Харьков, 1995). У академика Н.И. Вавилова была работа "Глаз и Солнце". Немецкая традиция располагает своим сюжетом истории мыслящей оптики: от трактата Иоганна Рейхлина (1455–1522) "Глазное зеркало" (Тюбинген, 1511) до синестетического романа Г. Бёлля "Глазами клоуна" (1963). За аналогиями далеко идти не приходится: М. Пришвин ("Глаза земли", опубл. 1957), А. Ремизов ("Подстриженными глазами", 1951); в романе Б. Пильняка "Голодный год" (1920) типы "точек зрения" и типы нарратива распределены по "глазным" главам: "Глазами Ирины", "Глазами Натальи", "Глазами Андрея"; ср. "глазницы воронок" в "Гойе" А. Вознесенского. См.: Губайдуллина А. Зрение как прозрение: Мотив "тумана" – "дыма" – "яда" в творчестве Федора Сологуба // Studie Russica. Budapest, 2004. Т. 21. Р. 352–366; Грякалова Н.А. Человек модерна: Биография – рефлексия – письмо. СПб., 2008. С. 21, 75, 146, 308.
13
См. три лекции Н. Бердяева 1818 года, выпущенные тогда же отдельной брошюрой (репринт: Бердяев Н.А. Кризис искусства. М., 1990).
14
Померанц Г.С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. М., 2003. С. ТОТЕ В этом суждении все отвечает исторической правде, кроме того, что у Николая Кузанского есть "абстрактный математический язык". См.: Исупов К.Г., Ульянова О.Н. Homo Numerans Николая Кузанского // Историко-философский ежегодник’ 92. М., 1994. Упомянутый Г.С. Померанцем здесь же М. Бахтин сравнивал вероятностную Вселенную Эйнштейна, с ее множественностью систем отсчета, с художественной моделью мира Достоевского.
15
Пришвин М. Незабудки. М., 1969. С. 218; курсив автора. Иконические образы этого ряда достигли в наши дни и массовой литературы в духе "фэнтэзи". Чтобы привести далеко не худший пример: в романах С. Лукьяненко "Ночной дозор" и "Дневной дозор" (оба – М., 2000) хранители Тьмы и Зла (над ними клубится чернота ночи) противостоят светоносным хранителям Добра (их узнают по нимбам над головами).
16
Татищев Н. В дальнюю дорогу. Париж, б/г. Кн. 2. С. 211–212.
17
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. 3-е изд. С. 44.