То был последний американский конвой, уезжавший из Соленого Озера - без Аннабель Ли.
Охваченный безграничным унынием, отец д’Экзиль подпер голову руками и просидел так долго, пока совершенно не замер шум повозок, катившихся в спасительные восточные штаты.
Глава пятая
Время было около половины августа, а преподобный поправлялся так медленно, что приводил этим в отчаяние отца д’Экзиля. Гуинетт ел с аппетитом, но казалось, что ему мало шла на пользу нежная пища, которую ему приготовляли. Впрочем, он не жаловался. Он находился в постоянной прострации, часто возносил глаза к небу, словно призывая его в свидетели своих страданий и принося их ему в жертву. Взгляд свой он обращал на землю только для того чтобы с благодарностью переносить его на Аннабель. В первый раз за свою недолгую и пустую жизнь молодая женщина чувствовала, что приносит пользу. Благодарность Гуинетта была ничто в сравнении с благодарностью, которую она испытывала к нему, благодарностью за то, что он вызвал в ней это чувство. Каждое утро, одетая в белый батист, Аннабель, прежде чем зайти к пастору, разыскивала самую скромную из своих шемизеток и старалась откинуть назад свои прекрасные локоны; она даже заплетала их в строгие косы, но несмотря на все свои усилия меньше всего походила на диаконису. Входя к больному, отец д’Экзиль всегда находил ее склоненной над ним, причем ее белокурые волосы почти смешивались с темными волосами молодого человека. Она или поила его каким-нибудь лекарством, или поправляла его подушки. Он с важной улыбкой, с ясной красотой всегда свежевыбритого лица позволял все это над собою проделывать.
Однажды утром на этой неделе почтальон принес отцу Филиппу письмо; оно было из Морневилля и было подписано отцом Ривом, настоятелем ордена для епархий Оригона, Ута и Калифорнии.
"Получил я ваше письмо от 20 июня, писал настоятель. Согласно плану, который вы там излагали мне, вы, должно быть, с месяц уже как покинули Соленое озеро и находитесь сейчас в области реки Гумбольдта. Так как я не знаю точно вашего нового адреса, то настоящее письмо посылаю по старому в Соленое Озеро и надеюсь, что оттуда, не задерживая, перешлют его вам..."
Затем следовало несколько инструкций, интересных только для членов ордена и относившихся к проповедованию Евангелия среди индейцев племени шошоне. Об успехах просили отца д’Экзиля сообщить как можно скорее и подробнее.
Иезуит сунул письмо себе за кушак. Он был немного бледен.
- Превосходно! - прошептал он. - Нечего больше увиливать. Вот что вынуждает меня показать ясность и мужество. Ну что ж, да будет! Сегодня же я вооружусь и тем, и другим.
И, назначив в уме место и час сражения, он стал ожидать.
Как раз в этот же день пастору разрешено было выйти из комнаты и сидеть за общим столом. Завтрак по обыкновению был сервирован под верандой. Была хорошая, немного свежая погода. В зеленой стене грабовой аллеи то тут, то там пробивались покрасневшие листья.
- Обещаю вам на десерт хороший сюрприз, - усаживаясь, сказала Аннабель.
Все время завтрака она была прекрасна и весела, как никогда. Иезуит с беспокойством смотрел на эту радость и на эту красоту.
Когда Роза поставила фрукты на стол, Аннабель показала широкий, запечатанный красным, конверт.
- Знаете ли вы, что в нем заключается? - спросила она.
"Эге! - подумал монах. - Это, верно, прибыло сегодня утром по почте".
- Что я вам говорила! - продолжала Аннабель. - Ах, вы не знаете, какой опасности вы подвергались? - закончила она, обращаясь к Гуинетту.
- Опасности? - повторил с беспокойством преподобный. - Вам угодно шутить.
- Судите сами! Неделю тому назад пришел такой же конверт, как этот, адресованный на ваше имя, господин Гуинетт. Я вскрыла его. Да, я это сделала, - смеясь, прибавила она. - Вы были разбиты, в прострации, не могли читать. А я опасалась содержания этого официального конверта.
- И... о чем же шла речь?
- И вы спрашиваете? Вы получили приказ - самый форменный, прошу верить мне - в течение недели присоединиться к армии, расположенной в Сидер-Уэлли. За вами должна была приехать повозка. Я взяла перо в руки, вернула генералу Джонстону его приказ, приписав от себя несколько строк.
- Вы решились!.. - в ужасе воскликнул Гуинетт.
- Да. И вот, что я получила с обратным курьером: передо мною извиняются, а вам дан отпуск на три месяца с того дня как местный врач, то есть доктор Кодоман, констатирует начало вашего выздоровления.
И она с торжеством бросила на стол письмо главнокомандующего.
Гуинетт схватил его, прочел внимательно и затем, положив руку на сердце, сказал:
- Годы могут пройти, а я не...
Его перебил отец д’Экзиль.
- Я тоже получил письмо, - значительно сказал он.
Наступила минута молчания. Гуинетт, которого перебили при его излияниях, старался скрыть свою злобу. Аннабель меньше владела собою. Иезуит с ужасом увидел едва заметный жест нетерпения, которым она выразила свое сожаление о том, что ей не удалось полностью выслушать благодарность преподобного.
- Вы тоже получили письмо? - все-таки спросила она тоном, доказывающим, впрочем, полнейшее безразличие ее.
- Письмо от моего настоятеля, отца Рива.
- A! - сказала она, - что же он от вас хочет?
- Он спрашивает у меня сведений о моей миссии в Идахо, которые я должен был ему отправить уже месяц тому назад... Я должен уехать.
У ней вырвался жест неприятного изумления.
- Уже! - прошептала она тоном сожаления, не бывшего притворным.
И это было все.
"А! - сказал самому себе несчастный. - Ей не пришло бы в голову вскрыть адресованное мне письмо и самой ответить моему настоятелю".
Несмотря на все, мысль эта заставила его улыбнуться.
- Правда, я не болен, - пробормотал он. - Болен... - Он, громко рассмеявшись, повторил это слово.
Пастор и молодая женщина переглянулись.
- Вы больны? - робко спросила Аннабель.
- Я, - сказал он, проведя рукой по лбу. - Разве я сказал что-либо подобное? Ах, да! Прошу прощения. Не об этом совсем речь.
Он снова овладел собою. Он повторил:
- Прошу прощения.
И прибавил, обратившись к пастору:
- Я желал бы поговорить с вами по поводу этого письма, господин Гуинетт.
- По поводу какого письма? - спросил пастор.
- По поводу этого, а также по поводу вон того, - сказал иезуит, вытащил из-за кушака письмо отца Рива и положил его на письмо генерала Джонстона.
- Когда вам угодно? - спросил Гуинетт.
- Сейчас.
В эту минуту Аннабель встала, чтобы взять что-то с буфета. Отец д’Экзиль имел несчастье неправильно понять ее движение.
- Вы можете остаться, сударыня, - сказал он. - Вы не лишняя здесь, напротив.
- Надеюсь, - высокомерно ответила Аннабель. Это высокомерие заставляло ее иногда выпрямиться, внезапно стряхивая ее обычную мягкость.
- Недоставало, в самом деле, чтобы миссис Ли оказалась лишней у себя в доме, - с рабски-угодническим смешком добавил Гуинетт.
"Я не то хотел сказать", - готов был ответить Аннабели несчастный; но замечание пастора сковало ему уста. Он задрожал весь и взглянул на него. Мужчины измерили друг друга взглядом. Затем отец д’Экзиль улыбнулся. Эта враждебная атмосфера вернула ему полное самообладание.
Без излишней перебранки, он немедленно перенес атаку на неприятельскую территорию.
- Как вы себя чувствуете сегодня, господин Гуинетт? Мне кажется, вам гораздо лучше.
На это ответила Аннабель:
- Гораздо лучше! Где же ваши глаза? Жаль, что вас не было час тому назад, когда ему надо было встать. Он был так слаб, что чуть не упал. Я вынуждена была позвать Розу, и мы вдвоем привели его сюда. Правда, Роза?
- Правда, госпожа, - пробормотала дрожащая негритянка.
- Странно! - сказал иезуит.
- Что вы видите здесь странного? - почти задорно спросила молодая женщина.
Пастор жестом успокоил ее.
- Осмелюсь попросить вас, дорогая миссис Ли, дать господину аббату возможность точно и без обиняков определить, что, собственно, он думает.
И он прибавил, намеренно скандируя каждый слог:
- Без обиняков.
- Я завел разговор именно с этим намерением, - вежливо сказал иезуит. - Обещаю вам, господин пастор, что вы будете довольны.
Он налил себе стакан воды.
- Сегодня 11 августа, - сказал он.
- Это факт, - признал Гуинетт.
- А вы оказали честь миссис Ли заболеть у нее в доме 2 июля. Прошел ровно один месяц и девять дней. Хорошо. Если я сейчас, господин пастор, употребил выражение странно относительно вашей болезни, то я дурно выразился, или по крайней мере я к частному вопросу приложил совершенно личное мнение. Сознаюсь, что есть другое определение, лучше подходящее к данному случаю.
- А какое?
- Определение несвоевременно.
- Если я верно понял, - с величайшим спокойствием ответил Гуинетт, - вы, оставляя сейчас при себе свое мнение о характере и происхождении моей болезни, желаете рассматривать только последствия ее. С этой точки зрения вы считаете ее несвоевременной.
- Совершенно верно, - сказал иезуит. - С вами просто удовольствие спорить.
- Несвоевременно. Нас здесь трое человек. Вы находите болезнь эту несвоевременной не с точки зрения моих выгод?
- Вы сами этого не пожелали бы, - с самой презрительной улыбкой ответил отец д’Экзиль.
Гуинетт и бровью не повел.
- С точки зрения ваших выгод, может быть? - осторожно допытывался он.
Иезуит еще подчеркнул выражение своей улыбки.
Гуинетт слегка побледнел.