Леонтьев Алексей Петрович - Тройной прыжок [журнальный вариант] стр 2.

- Это что за чудеса?! - выпрямился Петька. - А если б я еще у бункера сидел?!

Я перепугался, хоть и понимал, что не мог ничего сделать. Я ведь даже не шевельнул рукоятку.

- Машинист видел, как мы сюда поднялись, - сказал я.

Состав неторопливо двигался задним ходом.

- Теперь начнет по всей станции гонять, - проворчал Петька. - А ты жди!

Он сел в соседнее кресло.

На приборной доске вспыхивали и гасли разноцветные лампочки.

- Ты что-нибудь соображаешь в этом? - спросил я Петьку.

- А как же! Я вообще думаю на будущий год в машинисты перейти - профиль у них интересный…

Тепловозы вдруг резко рванули вперед. Я чуть не слетел с кресла.

- Вот человек! - возмутился Петька. - Отдохнуть культурно не даст!

Я посмотрел в окно. Сцепка, набирая скорость, шла вперед по запасному пути. Мне показалось, что дверь самой первой кабины была открыта.

- Куда это мы?

- Спроси что-нибудь полегче. - Петька тоже высунулся в окно. - Спятил старый, что ли? Ведь там же тупик!

3

В кабине было душно. Машинист пошире распахнул дверь. Весь день ему не хватало воздуха. Прошлой ночью давило в груди, отдавало под левую лопатку. Только к утру боль отступила.

Заправка окончилась. Машинист передвинул рукоятку контроллера на самый тихий, чтобы отогнать сцепку немного назад. Потом снова шагнул ближе к двери глотнуть свежего воздуха.

Тепловозы отошли от заправочной станции. Машинист потянулся к рукоятке реверса, чтобы поставить двигатели на холостой ход…

Острая, нестерпимая боль внезапно пронзила сердце… Падая, машинист не почувствовал, как его рука судорожно рванула вперед рукоятку контроллера. В следующее мгновение резкий толчок выбросил его в открытую дверь кабины…

- Федор Петрович! Федор!

Голос доносится откуда-то издалека. Отчаянно болит грудь. Машинист приоткрывает глаза. Серая пелена застилает все. Кружится голова.

- Что с тобой?

Как в тумане, склоняется над ним знакомое лицо путевого мастера. Машинист рывком приподнимается, кричит:

- Где… тепловозы?!

Но мастер не слышит его крика. А сцепка идет одна, и на ней двое слесарят.

- Тепловозы! - хрипит машинист.

Нет, не слышит его путевой мастер, не слышит…

И тогда машинист встает. Он должен догнать сцепку. Он делает шаг, другой. Чудовищная слабость валит с ног, но машинист идет. Он отталкивает человека, который стоит на пути.

И вновь невыносимая боль пронзает сердце. Машинист падает. Его обступает тьма…

Когда задыхающийся путевой мастер вбежал в дежурку с невероятной вестью, диспетчер Сортировочной успел почти автоматически послать две команды.

Первое - он перевел сцепку с запасного на главный путь, ибо нельзя было дать погибнуть машинам в тупике (о том, что на сцепке двое ребят, не знали ни мастер, ни диспетчер, а лежащий без сознания машинист не скоро смог бы рассказать об этом). Второе - диспетчер проверил, закрыт ли выход со станции красным светофором. Это было единственное, что могло задержать сейчас сцепку.

4

Петька успокоенно выпрямился. Тепловозы прогрохотали по стрелке.

- Перевели на главный, - сказал Петька. - Фу ты, черт!.. Не дрейфь, Серега, не кончится теперь в тупике твоя молодая жизнь!

А я и не дрейфил. Чего мне было дрейфить? Я сразу понял, что Петька меня просто разыгрывает, как новичка на корабле. Только не на такого напал. Еще не хватает, чтобы Петька сказал: "Салага". И вообще его покровительственный тон начал меня раздражать.

5

- Брось! - начальник разъезда "38-й километр" усмехнулся в трубку. - Будет разыгрывать! Сегодня не первое апреля…

- 38-й километр! - Голос на другом конце провода был слишком взволнованным для заурядного розыгрыша. - Примите телефонограмму. "К вам следует по первому сцепка из четырех тепловозов без машиниста. Обеспечьте беспрепятственное движение". Повторите, как поняли?..

- Вас понял… - неуверенно произнес начальник разъезда. - К нам следуют четыре тепловоза без машиниста… Послушай…

- Освободите линию! Я вызываю Узловую!

Начальник разъезда растерянно положил трубку.

6

- Хана! - испуганно проговорил Петька. - Мы прошли на красный!

Ну и артист! Ему бы в кино сниматься. У него даже губы вздрагивали.

- Брось, - сказал я. - Не маленький… А как же автоблокировка?

- Что ты понимаешь?! - закричал Петька. - Автоблокировка! Все двигатели вкалывают сразу, шестнадцать тысяч лошадиных сил! Никакие тормоза не удержат!

Что-то странно он шутил. Лицо у него было белое, как моя рубашка.

- А что же машинист?

- Кончился твой машинист! Сошел с ума, напился, улетел на Марс!

Петька выругался. Я еще никогда не видел его таким.

За окном промелькнули последние станционные строения. Дальше лежали пустые, быстро темнеющие поля.

- Слушай! - сказал я. - Ты же в этом деле специалист… Останови!

Петька не ответил. Он глядел на меня. Но глаза у него были пустые. Я отвернулся и высунулся в окно, пытаясь заглянуть в кабину первого тепловоза. Но путь был прямой, и не было видно ничего, кроме черной поверхности корпуса локомотива.

Навстречу все быстрей валились серые телеграфные столбы. Сливаясь в сумерках, проскакивали огромные буквы выложенных на откосах лозунгов.

Петька, навалившись сзади, тяжело дышал в затылок. Его рука больно стиснула мне плечо.

Впереди показалась река. Полотно пути пошло вверх. Каменный откос сменился песчаной насыпью. Состав немного замедлил бег. Петькина рука вдруг разжалась. Он метнулся к двери. Рывком распахнул ее.

- Петька! - крикнул я.

Петька уже висел на последней ступеньке подножки.

- …а-а-ай! - тонко прокричал он и разжал руки. Я невольно отшатнулся. Темный клубок метнулся вперед и покатился вниз по песчаной насыпи…

Когда я заставил себя поглядеть назад, Петьки уже не было видно.

Все произошло так быстро, что я даже не успел испугаться. Я только понимал, что, если Петька прыгнул с поезда на всем ходу, значит действительно случилось что-то невероятное. Он крикнул: "Прыгай!"

Я осторожно ступил на подножку. В лицо ударил ветер. Вцепившись в поручни, стал медленно спускаться, неловко ощупывая ступеньки ногой. Одна, другая, третья… Нога опустилась в пустоту и тут же судорожно дернулась обратно.

Я замер на последней ступеньке. Навстречу мчался сливающийся частокол шпал. Шпалы неслись все быстрей, и не было сил отвести от них взгляд. Кружилась голова.

Я невольно зажмурился. Руки до боли вцепились в поручень.

Я не знал - прошло мгновение или минута. Оглушительный грохот заставил меня раскрыть глаза.

Состав на сумасшедшей скорости мчался по мосту. Внизу в пролетах темнела река.

Сцепка проскочила мост. Полотно дороги ушло в глубокий разрез. Прыгать здесь было невозможно.

Я с трудом поднялся в кабину. Ноги не слушались. Я даже не смог сесть в кресло. Просто опустился на пол у задней стенки кабины. Крутые откосы дороги подступили к самым окнам. Стало совсем темно.

Мне еще никогда не было так жутко. Я заплакал. Здесь меня никто не мог видеть, и мне не было стыдно.

7

…Стоит раскрыть глаза, и наваждение исчезнет. Все встанет на свои места. Стихнут двигатели, скрипнут тормоза. Сцепка замедлит ход и остановится у разъезда. Из передней кабины неторопливо вылезет машинист, оботрет руки паклей и крикнет: "Эй, рабочий класс! Как, порточки сухие?"

И я бы совсем не обиделся. Господи! Да я бы просто расцеловал его. Только вот Петька… Зачем спрыгнул Петька? Ведь тепловозы сейчас остановятся!..

Я открываю глаза. Темная стена леса стремительно проносится за окном. Голый весенний лес стоит, жуткий и безмолвный. В кабину не пробивается ни лучика света. Только тревожно горят лампочки на приборном щите.

С новой силой подступает страх. Я не могу больше ждать, пока этот сумасшедший состав врежется в первое препятствие на пути или, сойдя на крутом повороте с рельсов, с грохотом полетит под откос.

Я заставил себя встать. Кабину бросало из стороны в сторону. Меня здорово стукнуло о какой-то выступ. Казалось, вся кабина состоит из железных переборок, острых углов и стальных рычагов. Хлопала незакрытая дверь. Я подошел к проему. Взглянул вниз. Тепловозы шли без огней. Полотно дороги было едва различимо в темноте.

Я нащупал ногой ступеньку. И вдруг отчетливо увидел, будто со стороны, как мое тело падает на рельсы. Рывок вбрасывает его внутрь. Колеса последней секции… Я отпрянул назад и захлопнул дверь.

Отец говорил мне: в трудную минуту просчитай в уме до десяти, потом принимай решение. Я просчитал до двадцати пяти. Вслух.

Прыгать надо только из самой последней кабины. Все-таки есть хоть какой-то шанс. Надо пробраться в последнюю секцию.

Я открыл дверцу в задней стенке кабины. Она вела в узкий проход. Рядом оглушительно стучал дизель. Удушливо пахло нефтью.

Я осторожно полез по проходу. Тепловоз раскачивало. Я больно ударился коленом и уперся в стенку. Пошарив, нашел ручку. Приоткрылась дверь. Я жадно глотнул холодный вечерний воздух. Между секциями был обычный переход, как в электричке.

Теперь я уже уверенней прошел по узкому проходу машинного отделения. В конце его была такая же дверь, как в первой секции. Я вошел в кабину.

Здесь так же горели лампочки на контрольном щите, но было чуть светлее. За широким полукруглым стеклом убегала назад дорога. Каждое мгновенье уносило меня от дома.