С позиций логического философского обоснования подошел к этой проблеме Ибн Сина, выдвигая свою "идею о языке". И может быть, поиском такого языка являются приведенные им в его "Книге исцеления", арифметические (!) таблицы видов суждений и их взаимоотношений. А в "Даниш-намэ" даже., геометрический (!) пример этих взаимоотношений, - Один час справедливости равен столетней молитве, - задумчиво проговорил Бурханиддин-махдум, оглядывая народ, до отказа заполнивший площадь Регистан. - Благородный Газзали искал "покой ума". И покой этот и был в отходе от разума к вере. Отдаваться одному только разуму - все равно, что в жару пить соленую воду…
Жизнь не может быть соразмерена понятиями. Живое, ее, вечное движение - тайна. И ближе всех к пониманию этого стоит народ, его непосредственная душа. Ибн Сина замуровал свою душу в узкий гроб логического мышления и потому чужд народу, непонятен ему. Я щадил вас, - голос Бурханиддина-махдума дрогнул. - Не зачитал ни одного кусочка из его трудов. Но чтобы вы поверили мне, насколько он разумом засушил свою душу, прочту несколько строк. Всю ночь я ломал голову, чтобы перевести их для вас с арабского. Вот, слушайте:
"Если суждения соответствуют друг другу, и ты знаешь, что А в соответствии со своей действительностью во всех случаях есть Б, то оно подтверждается без необходимого утверждения. Тогда В становится для всякого не необходимого С или вещи, подразумеваемой под С, не необходимых!. Однако А, наоборот, противоположно этому, так как для всякого, что есть А, необходимо В. Характер С или вещи, подразумеваемой под ним, отличен от характера А. Одно из них никогда не входит в другое… Такое же положение некоторых С…"
Народ возроптал.
Бурханиддин-махдум перестал читать.
- Да, - грустно произнес он, - Ибн Сина похож на мальчишку, который обогнал старика, потому что нельзя обогнать жизнь, которая старше разума.
Бурханиддин встал и закончил заседание.
Народ начал медленно расходиться, не поднимая друг на друга глаз.
Кто ты - Ибн Сина?
Непостижимый для нас могучий ангел?
Дьявол?
"Или один из духов, богом проклятых?"
VII "Всякой возникающей вещи предшествует материя"
"От султана Махмуда в Гургандж… прибыл посланный с письмом, - пересказывает по рукописи Бурханиддин-махдум народу на площади Регистан. "Мы слышали, что в услужении хорезм-шаха есть несколько ученых мужей, каждый из которых не имеет себе равною в своей области знаний. Они должны быть присланы К нашему двору". Гонцом, привезшим это послание, - говорит Бурханиддин, откладывая рукопись, - был ходжа Хусайн Микаил - потомок князя Диваштича, ашина, распятого арабами на горе Муг, - один из самых совершенных людей своего времени, "чудо эпохи".
Это письмо сыграет огромную роль в судьбе Ибн Сины, Масихи, Беруни, эмира Мамуна II и всего Хорезма.
- "Хорезм-шах поместил Микаила в роскошных покоях, - продолжает пересказывать по рукописи Бурханиддин, - но прежде чем принять его, созвал философов и, доложив перед ними письмо, сказал: "Рука" Махмуда сильна, и султан имеет многочисленное войско. У него Хорасан, Индустан, и он намеревается захватить Ирак. Я не могу не подчиниться его воле… Что вы скажете на это?"
Ибн Сина и Масихи ответили: "Мы не поедем". Что касается Ибн Ирака, Хаммара и Беруни, то они выразили желание ехать… "Вы двое, не желающие ехать, - сказал хорезм-шах, - ступайте своим путем до того, как я позову посланника. Снарядил Ибн Сину и Масихи, дал им проводника, и они тотчас выехали по гурганджской дороге.
- Ну, а посланник? - спросили в толпе.
- Посланник? Не найдя нигде Ибн Сину, расстроился, потому что Махмуд, призывая всех ученых, имел одну цель: Абу Али ибн Сину, как пишет Низами Арузи Самарканди. Уезжая, Микаил велел Ибн Ираку, учителю и Гёте.
Беруни, изрисовать портрет Ибн Сины, а султан Махмуд приказал другим художникам сделать много копий с него и разослал их вместе с указом во все стороны, и они были вручены наместникам областей со словами: человека, подобного этому изображению, разыщите и пришлите ко мне".
- Выходит, спас Ибн Сину этот Мамун?
- Спас.
- А кто он?
- Абулаббас Мамун II заменил на троне умершего брата Али в 19 лет. Когда два брата караханида Наср и Туган обратились к Махмуду с просьбой помирить их в Махмуд пригласил на свидание с ними и Мамуна, Мамун прислал отказ. Вскоре халиф Кадир признал его эмиром, передал с послом диплом на владение Хорезмом. Беруни предостерег: "Не сделал ли это халиф для того, чтобы поссорить тебя с Махмудом?" И поехал в пустыню тайно принять халифские подарки. Вот так изо всех сил держал Мамун независимость перед Махмудом.
- Тогда почему он подчинился Махмуду в истории и письмом? - спросили студенты из толпы.
- Одно дело подвергать опасности себя, - ответил Бурханиддин, - отказываясь быть посредником между поссорившимися тюркскими ханами, другое - подвергать опасности ученых.
- Ну и что сделал взбешенный Махмуд?
- Послал в Гургандж… сватов с предложением взять жены сестру его Кальджи.
- Ну да?! - удивились в толпе. - А почему?
- Махмуд рассуждал так: "Пока буду пересекать с войсками пустыни, Мамун заключит союз с тюркскими ханами. А уж они только и ждут случая скрутить мне шею! И не прибавит мне славы война с мальчишкой, к тому же обласканным халифом. А пока будут сновать между Хорезмом и Балхом послы, преодолевая тысячи километров по пескам и горам, готовя свадьбу, я успею завоевать Индикт и уж тогда никто не посмеет мне перечить".
- А что, правильно рассудил! - откликнулись в и толпе.
- Махмуд есть Махмуд, - с достоинством сказал Бурханиддин. - Запомните это имя. Махмуд - гений своего века, гений власти.
- А кто - Масихи? Почему он поехал с Ибн Синой?
- Поехал, наверное, по просьбе Беруни. Одному Хусайну Каракумы не одолеть. Да и в Гургане - на родине Масихи - кто бы познакомил его с эмиром Кабусом? А подружились они в Хорезме. Хусайн, будучи известным уже врачом, прослушал все медицинские лекции Масихи наравне с начинающими учениками. Изучил и самостоятельно много медицинских трудов. И все-таки его знания были узкой полоской разгорающегося дня. Хусайн младше Масихи на десять лет, в знаниях же по - медицине - на полторы тысячи лет, потому что не знал Гиппократа. Не знал настолько, чтобы спорить с ним. Это ослепительное солнце медицины показал ему Масихи, введя в самую суть научной мысли великого грека-врача. Кроме того, Масихи научил Ибн Сину двум вещам: относиться к медицине, как к науке, а не к общим рецептам на тот или иной случай, и ценить не отточенность знаний, что так же естественно для врача, как дыхание для чело-века, а., человеколюбие. Все лекции Масихи проходили под девизом Гиппократа: "Врач, знающий только медицину, не знает медицины. Надо еще… любить человека". Масихи незаметно подвел Ибн Сину к мысли о необходимости создать единую, обобщающую все знания по врачебному искусству системы.
- А почему он сам не взялся на это?
- Не всякий архитектор решается выстроить гигантскую мечеть, - ответил Бурханиддин. - Некоторые таи и остаются прекрасными мастерами малых форм. И потом Масихи почувствовал в Ибн Сине тот редкий, исключительный ум, который способен выполнить работу века.
- Так они что, и вправду, пересекли Каракумы?
- Да.
- Одни?! Без каравана? Только с царским провожатым?!
- Да.
- Не иначе, Ибн Сину охранял аллах! Две пустыни прошел! Да еще какие… А по какой же они двигались дороге, если Не сказка все это?
- Кратчайший путь, по линии тетивы лежит, как вы знаете, через Сарыкамышскую впадину, солончаки Кара шор, сухое русло Узбоя, пески Барса-кельмес, вечно взвихриваемые ветром, через топи Дихистана, изводящие лихорадкой, и по берегу Каспийского моря до порта Абескун, а оттуда один день пути - Гурган. Поскакали же они путем лука - в обход. Разве может Ибн Сина ходить прямыми дорогами! Сначала резко на юг, на Заунгузские Каракумы. Потом по карте колодцев, записанной звездами на небе, - на золотые пески Дарвазы, на странные самовозгорающиеся желтые горы, на колодец Ербент, и опять на юг, до колодца Бахардок, а оттуда последний рывок на Нису, которая всегда радует путника, вышедшего к ней из песков, свежестью чистых, раскачивающихся под ветром садов. Не город, а глоток прохладной воды… Али слушает Бурханиддина О видит страшную пустыню. Он знает, что случилось здесь с Ибн Синой и Масихи. Муса-ходжа уже рассказал ему ночью, В полдень, в глухих песках Ибн Сина, Масихи и проводник упали в тень разрушенного караван-сарая, вспугнув змей и седых орлов. Сразу уснули. Змеи и орлы, подождав немного, подползли к людям и устроились рядом: тень - жизнь!
Через три часа снова в путь, пока есть вода. Масихи ждет звезд, чтобы сверить карту. И вдруг вышли к колодцу, которого совсем не должно было быть на этом пути! Ибн Сина обрадовался, стал сосать мокрый песок, распирающий кожаное ведро, поспешно вынутое из глубокой ямы. Масихи же и проводник, бледнея, переглянулись: "Неужели сбились? Или ветер передвинул бархан, и открылся этот старый неизвестный колодец?"