- Хорошо, если эти мерзавцы, - шепнул траппер изрядно знавший их язык и уяснивший себе, о чем шла у них речь, - не наведаются в гости к путешественникам, которые заночевали в ивняке, и не нарушат их сон. Они хитры и поймут, что, если бледнолицая женщина повстречалась им в такой дали от поселений, значит, есть поблизости разные приспособления, которые белый человек придумал для ее удобства.
- Ну, я прощу негодяям, - сказал со злорадной усмешкой бортник, - если они уволокут бродягу Ишмаэла со всей его семьей в Скалистые горы.
- Поль, Поль! - с укором воскликнула Эллен Уайд. - Вы опять забыли? А к каким привело бы это последствиям?
- Нет, Эллен, только мысль об этих самых, как ты говоришь, "последствиях" помешала мне прикончить на месте того краснокожего дьявола - ударить бы покрепче, и дух вон! Эх, старикан, если мы повели себя, как трусы, то это твой грех! Но уж такое у тебя занятие, я вижу: заманивать в ловушку не только зверя, но и человека.
- Умоляю, успокойтесь, Поль, наберитесь терпения.
- Хорошо, раз ты этого желаешь, Эллен, - ответил юноша, заставляя себя проглотить обиду, - я попытаюсь; хотя, как ты должна бы знать, у кентуккийцев есть святой закон: позлиться, когда вышла неудача.
- Боюсь, твои друзья в соседнем логу не ускользнут от глаз этих чертей! - продолжал траппер так хладнокровно, точно не слышал ни полслова из их разговора. - Они учуяли поживу; а как не отогнать от дичи гончую, так подлого сиу не собьешь со следа.
- Неужели ничего нельзя сделать? - спросила Эллен с мольбой в голосе, показавшей, как искренна ее печаль.
- Дело нетрудное: гаркнуть во всю силу, и старик Ишмаэл подумает, что в его загон забрался волк, - ответил Поль. - Если я подам голос, меня в открытом поле будет слышно на добрую милю, а от нас до его лагеря рукой подать.
- И заработаешь ты за труды удар по макушке, - возразил траппер. - Нет, нет, с хитрецами надо по-хитрому, а не то эти собаки убьют всю семью.
- Убьют? Это уж не годится! Правда, Ишмаэл так любит путешествовать, что не беда, если он прогуляется до второго моря. Но на тот свет? Для такого дальнего пути старик, боюсь, плохо подготовлен. Я сам поиграю ружьем, прежде чем дам убить его до смерти.
- Их там немало, и оружие у них хорошее: как ты думаешь, станут они драться?
- Я крепко не люблю Ишмаэла Буша и семерых его лоботрясов, но знай, старик: Поль Ховер не из тех, кто хулит ружье, если оно из Теннесси. Отважные люди найдутся и там, как есть они в каждой честной семье из Кентукки. Буши - крепкое племя, длинноногое и двужильное. И скажу тебе: чтобы с ними потягаться в драке, надо иметь увесистые кулаки.
- Шш!.. Дикари кончили разговор, и сейчас мы увидим, что они там надумали, окаянные! Подождем терпеливо - возможно, дело обернется не так уж плохо для ваших друзей.
- Друзей? Не зови их моими друзьями, траппер, если хочешь сохранить мое доброе расположение! Я им отдал должное, но не из любви, а лишь справедливости ради.
- А мне-то казалось, что эта девушка из их семьи, - ответил с некоторым раздражением старик. - Не принимай за обиду, что не в обиду сказано.
Эллен опять зажала Полю рот ладонью и сама за него ответила, как всегда, - в примирительном тоне:
- Надо, чтобы все мы были как одна семья и, чем только можно, помогали бы друг другу. Мы полностью полагаемся на вашу опытность, добрый, честный человек: она вам подскажет средство, как оповестить наших друзей об опасности.
- Было бы очень кстати, - усмехнулся бортник, - если б эти молодые люди всерьез схватились с краснокожими и…
Общее движение в отряде помешало ему договорить. Индейцы все спешились и отдали коней под присмотр трем-четырем из своих товарищей, на которых возложили, кстати, и охрану пленников. Потом построились вокруг воина, как видно облеченного верховной властью, и, когда тот подал знак, медленно и осторожно двинулись от центра круга, каждый прямо вперед - то есть по расходящимся лучам. Вскоре почти все их темные фигуры слились с бурым покровом прерии, хотя пленники, зорко следя за малейшим движением врага, порой еще различали обрисовавшийся на фоне неба силуэт человека, когда кто-нибудь из индейцев, не столь выдержанный, как другие, вставал во весь рост, чтобы видеть дальше. Но еще немного, и пропали даже и эти смутные признаки, что враг еще движется, непрестанно расширяя круг, и неуверенность рождала все более мрачные догадки. Так протекло немало тревожных и тяжких минут, и пленники, вслушиваясь, ждали уже, что вот-вот ночную тишину нарушит боевой клич нападающих, а за ним - крики их жертв. Но, казалось, разведка (это была несомненно разведка) не принесла плодов: прошло с полчаса, и воины-тетоны начали поодиночке возвращаться, угрюмые и явно разочарованные.
- Подходит наш черед, - начал траппер, примечавший каждую мелочь в поведении индейцев, малейшее проявление враждебности. - Сейчас они примутся нас допрашивать; и если я хоть что-то смыслю в таких делах, то нам лучше всего сделать так: чтобы наши показания не пошли вразброд, доверим нести речь кому-нибудь одному. Далее, если стоит посчитаться с мнением беспомощного, дряхлого охотника восьмидесяти с лишним лет, то я сказал бы: выбрать мы должны того из нас, кто лучше знаком с природой индейца; и надо еще, чтобы он хоть как-то говорил на их языке. Ты знаешь язык сиу, друг?
- Да уж управляйся сам с твоим ульем! - пробурчал бортник. - Не знаю, годен ли ты на другое, старик, а жужжать умеешь.
- Так уж положено молодым: судить опрометчиво, - невозмутимо ответил траппер. - Были дни, малец, когда и у меня кровь не текла спокойно в жилах, была быстра и горяча. Но что пользы в мои годы вспоминать о глупой отваге, о безрассудных делах? При седых волосах человеку приличен рассудительный ум, а не хвастливый язык.
- Вы правы, правы, - прошептала Эллен. - Идет индеец, хочет, верно, учинить нам допрос.
Девушка не обманулась, страх обострил и зрение ее и слух. Она не успела договорить, как высокий полуголый дикарь подошел к месту, где они стояли, с минуту безмолвно вглядывался в них, насколько позволял тусклый свет, затем произнес несколько хриплых гортанных звуков - обычные слова и приветствия на его языке. Траппер ответил, как умел, и, видно, справился неплохо, потому что тот его понял. Постараемся, не впадая в педантизм, передать суть и по мере возможности форму последовавшего диалога.
- Разве бледнолицые съели всех своих бизонов и сняли шкуры со всех своих бобров? - начал индеец, немного помолчав после обмена приветствиями, как требовало приличие. - Зачем приходят они считать, сколько осталось дичи на землях пауни?
- Одни из нас приходят сюда покупать, другие - продавать, - ответил траппер, - но и те и другие не станут больше приходить, если услышат, что небезопасно приближаться к жилищам сиу.
- Сиу - воры, и они живут в снегах; зачем нам говорить о народе, который далеко, когда мы в стране пауни?
- Если владельцы этой земли - пауни, белые и краснокожие пользуются здесь равными правами.
- Разве бледнолицые недостаточно наворовали у индейцев, что вы приходите в такую даль со своею ложью? Это земля, где ведет охоту мое племя.
- У меня не меньше права жить здесь, чем у тебя, - возразил траппер с невозмутимым спокойствием. - Не буду говорить всего, что мог бы, - лучше помолчать. Пауни и белые - братья, а сиу не смеет показать свое лицо в деревне Волков.
- Дакоты - мужчины! - яростно вскричал индеец, позабыв, что выдает себя за Волка-пауни, и назвавшись самым гордым из наименований своего племени. - Дакоты не знают страха. Говори, для чего ты оставил селения бледнолицых и зашел так далеко от них?
- Я на многих советах видел, как восходит и заходит солнце, и слышал слова мудрых людей. Пусть придут ваши вожди, и мой рот не будет сомкнут.
- Я великий вождь! - сказал индеец, напустив на себя вид оскорбленного достоинства. - Или ты принял меня за ассинибойна? Уюча - воин, которого знают, которому верят!
- Не так я глуп, чтобы не узнать чумазого тетона! - сказал траппер с хладнокровием, делавшим честь его нервам. - Брось! Темно, и ты не видишь, что у меня седая голова!
Индеец, видно, понял, что пустил в ход слишком неуклюжую выдумку, которая не могла обмануть бывалого человека, и призадумался, на какую новую уловку ему пойти, чтобы достичь своей подлинной цели, когда легкое движение в отряде спутало все его намерения. Он боязливо оглянулся, точно опасаясь помехи, и, отбрасывая притворство, сказал более естественным голосом:
- Дай Уюче молока Длинных Ножей, и он будет петь твое имя в уши большим людям своего племени.
- Ступай! Ваши молодые воины говорят о Матори. Мои слова для ушей вождя.