– И прекрасно! – воскликнул Комаров. – Просто замечательно! Был студентом, стал подпоручиком. А Казаков – генерал. Поэтому ты к нему все-таки с почтением. Но без подобострастия: у тебя письмо от Врангеля. Значит, ты – доверенное лицо барона. В таком примерно направлении и пойдем. Для начала побеседуй с Уваровым, потом еще поговорим: проверим, не осталось ли в твоем образе белых пятен…
Мальцевский вольный рынок, окруженный трактирами, лавками и амбарами, раньше славился своими дровяными торгами. Потом он изменился, расширился. Здесь по утрам выстраивались десятки деревенских телег, с которых крестьяне из окрестных деревень продавали живую и битую птицу, визгливых поросят, туши парного мяса, картофель, свежую зелень. Увы, все это ушло в прошлое. Сейчас площадь была пустынна. Только толклись кучки людей, торгующих из-под полы.
Был полдень, когда Сазонов вошел в ворота склада – прямо здесь, в сторожке, и жил Казаков. Когда Сазонов, постучавшись, вошел, хозяин сидел у стола перед чугунком с картошкой.
– Кого еще нелегкая несет? – повернулся он к Сазонову.
– Прошу извинить за беспокойство. У меня к вам дело.
– Нынче дел нет: суета одна… – Казаков встал, выпрямился и неожиданно оказался высокого, прямо исполинского, роста. Седоватая борода скрывала половину лица, но не могла скрыть тонких, породистых черт лица. Глаза за сдвинутыми бровями смотрели испытующе. – Что надо?
Сазонов шагнул в глубь каморки, огляделся. Все здесь дышало убогостью: продавленная кровать у стены, колченогий стол, табуреты, икона с лампадкой… Если бы Сазонов не знал, кто стоит перед ним в долгополой латаной поддевке, то, наверное, пожалел бы это убогое одиночество.
– Вы бы сесть пригласили, ваше превосходительство, – глядя на хозяина, сказал Сазонов.
– Не по адресу пришли, молодой человек, здесь их превосходительства не проживают. – На высоком лбу прорезались глубокие морщины, глаза будто насквозь прожигали.
Сазонов достал складной нож, подпорол подкладку пиджака, осторожно вынул из-под нее записку и положил на стол:
– Это вам.
Казаков покосился на записку.
– Что это? От кого?
– Прочитайте, узнаете.
– И не подумаю! Вы кого-то другого искали? Вот он, другой, пусть и читает!
Сазонов понял, что пора проявить характер:
– Всему есть предел, Евгений Александрович. Ну сколько можно? Я ведь нелегально здесь, долго задерживаться не могу. А мы на препирательства дорогое время тратим. Читайте – это и пароль мой, и верительная грамота. Подтвердите, прочитав, что я ошибся, с тем и уйду: не мне, другим судить вас.
Казаков не удержался:
– Заранее говорю: ошиблись адресом! Но раз так настаиваете, что ж, полюбопытствую…
Медленно, как бы неохотно, достал из кармана поддевки очки – они были без стекол. Отшвырнув оправу, вынул из другого кармана пенсне. Подойдя к столу, склонился над запиской и… вздрогнул. Быстро оглянулся на Сазонова, поднес записку к глазам. Губы его задрожали, он обессиленно опустился на табурет.
– Что с вами, ваше превосходительство?
– Все хорошо, голубчик, все хорошо… – Голос был слабый, но преобразившийся: появилась мягкость, бархатистость. – Да-да! Это его рука. Рука барона Петра Николаевича! Из тысяч я отличил бы его почерк… – Казаков придвинул к столу второй табурет. – Прошу, садитесь. Только, пожалуйста, голубчик, без всяких "превосходительств" – в такое время живем, что на голом камне уши… называйте меня по той же причине Семеном Филимоновичем. Так с чем же пришли?
– С поручением. Личным и весьма важным. Мне приказано переправить через финляндскую границу мать Петра Николаевича, баронессу Марию Дмитриевну Врангель.
В Казакове произошла мгновенная и разительная перемена. Он долго, с недоброй пристальностью смотрел на Сазонова.
– Записка барона подлинная, это я вижу. Ну а вы… Вас не имею чести знать.
Сазонов встал, склонил голову и щелкнул каблуками:
– Подпоручик Сазонов! Для особых поручений при начальнике севастопольской объединенной морской и сухопутной контрразведки полковнике Татищеве!
– Тише, прошу вас, тише! – замахал руками Казаков. – Мне Александр Августович ничего не передавал?
Вот когда Сазонов оценил предусмотрительность Комарова! Накануне они до поздней ночи беседовали с подпоручиком Уваровым, стараясь выяснить все, что могло понадобиться в разговоре с генералом Казаковым. Потом долго корпели над его биографией. От пристального взгляда Комарова не ускользнуло, что генерал и Татищев когда-то были не только знакомы, но еще и дружны. Кое-какие подробности в связи с этим подсказал Эдуард Морицевич Отто, который в восемнадцатом году допрашивал Казакова в связи с делом Анны Александровны Вырубовой-Танеевой – фрейлины императрицы Александры Федоровны.
– Князь Татищев просил вам кланяться, – сказал Сазонов. – Говорил, что всегда будет помнить вечера, проведенные вместе с вами и Анной Александровной на Мойке. Да, еще просил передать нижайший поклон вашей супруге. Если, конечно, Анна Васильевна в Петрограде.
Какой-то мускул дрогнул на лице Казакова, что-то в нем изменилось, генерал вдруг разом как-то напружинился, собрался.
– Помнит, значит… Анну Васильевну помнит! Да-да! Ах, какое было время! Какие были люди! – И он в упор еще раз посмотрел на Сазонова. – А я, признаться, начал вас подозревать. Подумал: не из Чека ли добрый молодец? Уж больно все странно: не далее как вчера меня уже спрашивали о баронессе Марии Дмитриевне…
– Кто? – невольно вырвалось у Сазонова, но он тут же взял себя в руки, попытался исправить допущенную оплошность: – Меня ни о ком больше не предупреждали.
– Вероятно, Татищев, верный привычке не рисковать, решил продублировать вас. А кто да почему… Об этом говорить не будем: у каждого из нас могут быть свои тайны. Не так ли?
"Выходит, нас опередили? – с трудом унимая волнение, лихорадочно думал Сазонов. – Но – кто? Неужели Врангель решил подстраховаться? Но тогда бы он еще одну записку передал генералу. Что-то тут не так!"
– Не в этом дело, – сухо сказал Сазонов. – Я служу под началом полковника Татищева, верно. Но мне держать ответ перед Петром Николаевичем. Что я ему скажу? Что кто-то без его ведома решил помочь?
– От меня вы что, собственно, хотели? Адрес баронессы? Запоминайте. Дом рядом с церковью Знамения. Спросите мадам Веронелли. Под этой фамилией баронесса живет в Петрограде.
– Может, все же проводите к ней? – предложил Сазонов. – И вам спокойнее будет, и мне, и баронессе… А?
– Нет! – решительно и твердо отказался Казаков. – Не с руки в нынешние времена болтаться по петроградским улицам бывшему генералу с подпоручиком контрразведки. Я уже имел дело с Петроградской Чека и не уверен, что за мной не установлена слежка. Потому советую вам, юноша, когда уйдете отсюда, проверьте: не тянется ли за вами хвост?
Когда Сазонов доложил Комарову об этом разговоре, Николай Павлович сказал, не пряча тревоги:
– Не нравятся мне игры с этим вторым посыльным! Если баронессу увезут за границу – не велика печаль, но если… – Не договорив, потянулся к вешалке за пальто. – Едем!
Взяв с собой Сазонова и еще несколько чекистов, Комаров отправился по указанному генералом Казаковым адресу.
Город уже засыпал, но сон его не был спокойным. Ночь опускалась тревожная, с перестрелками, со строгими окриками патрулей и чеканным шагом красноармейских отрядов…
Нужный дом нашли сразу. Запущенный особняк с полуобвалившейся штукатуркой глядел на город темными глазницами окон. Парадное оказалось наглухо заколочено, вход был со двора. В кирпичной ограде, там, где полагалось находиться воротам, зияла чернота: к весне двадцатого в городе устояли лишь железные ворота – деревянные давно пошли на дрова.
Машину, по распоряжению Комарова, загнали во двор, приткнули вплотную к выщербленным ступеням черного хода. Один из чекистов остался во дворе, второй – в подъезде.
Темная узкая лестница, ведущая на второй этаж, пропахла кошками. Окон на лестничной клетке не было. Комаров на ощупь отыскал цепочку звонка, прислушиваясь, несколько раз дернул. На звонки никто не отзывался. Он толкнул дверь, и та на удивление легко поддалась. В квартире было пусто. Лишь сквозняки перебирали разбросанные на полу листки, оставленные хозяйкой при внезапном бегстве.
– Опередили нас! – сокрушенно сказал Комаров. – Теперь – срочно на Мальцевский рынок. Боюсь только, что и там нам удачи не видать…
Предчувствие не обмануло Николая Павловича: генерал Казаков исчез.
Поздним вечером каждого дня Дзержинский знакомился с публикациями зарубежных газет. Слушая секретаря, подготовившего обзор прессы, он ходил по кабинету, потирал глаза.
– "…Беззаконие, террор – вот что происходит в многострадальной России! И мы с полным правом бросаем им в лицо: проклятия вам, большевики!" – читал очередную выдержку секретарь.
– Бурцев? – усмехнувшись, спросил Дзержинский.
– Угадали, Феликс Эдмундович. В "Скандинавском листе" на этот раз. А вот "Эхо Парижа": "Правительство Франции окажет всемерное содействие для успешного завершения борьбы с большевиками. Премьер Клемансо заявил, что Франция вскоре признает правительство барона Врангеля де-факто…"
Дзержинский остановился. Выражение его продолговатых серых глаз стало яростным.
– Боятся опоздать к разделу России! Французские буржуа спят и видят украинский и кубанский хлеб, донецкий уголь, кавказскую нефть… – Он подошел к столу. – Все?
– Еще минуту, Феликс Эдмундович. В лондонской "Таймс" одно довольно странное сообщение…
– Слушаю.