- Не беспокойтесь, как-нибудь разглядели бы, - в тон отвечала Вероника. - Кроме того, если мне не изменяет память, мужчины на Востоке редко отказывали дамам в праве донести покупки до дому. Так что, раз вам столь дороги традиции, прошу...
- Ошибаешься, не ту литературу читала.
Оба почему-то замедлили шаг.
Вероника сняла легкие парусиновые туфли и, связав бантиком шнурки, закинула за плечи. Ей доставляло удовольствие идти босиком по влажному песку.
Море казалось застывшим. И тучи над морем тоже.
- Да-а-ай понести корзину. Прошу тебя... Устал небось... Ну прошу тебя.. Или понесем вдвоем. - Не дождавшись согласия, Вероника обхватила пальцы Евграфа.
"Это не я, это она выбрала дорогу. Знала, что в такой день на берегу никого не будет. Рада дождю. Сняла туфли. У нее красивые ноги".
Они шли, стараясь не поднимать глаз. Так было легче - идти, смотреть под ноги и не поднимать глаз. Они приближались к большому зонту, сиротливо возвышавшемуся над пляжем.
Вероника вспомнила, каким взглядом проводил их старик, работавший на огороде, когда они свернули к берегу. Немало пожил, немало повидал, должно быть. Догадывается, почему идут к морю в такую погоду мужчина и женщина. Принял за дачников. Встретились, полюбили друг друга и разъехались - пламенный привет до следующего сезона, а может быть, навсегда. "Старик, какое мне дело до тебя? Сейчас я о тебе забуду, и ты исчезнешь, исчезнешь, вообще перестанешь существовать! Какое мне дело до всего мира? До всего-всего? Рядом Евграф. Умный, добрый и робкий. Как поступил бы на его месте Пантелеев? Я знаю, он тоже любит меня. Но почему, когда он дотрагивается до моей руки, я ничего не чувствую, будто одной своей рукой провела по другой? А Евграф... он слишком безупречен и боится обидеть меня. Скоро уедет. Куда и надолго ли? И увидимся ли еще? А если нет?"
Они дошли до тента, опустили на песок корзину и сели на деревянную скамейку, шестигранником охватывавшую столб.
- Дождь перестает, - Евграф вопросительно посмотрел на Веронику. Она продолжала сидеть, закрыв глаза. Полуоткинула назад голову, оставляя на столбе мокрый след от волос.
"А что если... Что если мне поступить иначе? Погладить ее мокрые волосы. Взять за руку. Поцеловать. Да, сейчас я поцелую ее. И все сразу пойму. Как ответит, как посмотрит? А вдруг обидится, что тогда?"
Услышал шепот:
- Давай посидим еще немного, Граня! Тучи расходятся, скоро солнышко выглянет. Хорошо-то как, Граня!
- Мне будет трудно без тебя.
- А мне без тебя... Мне будет плохо без тебя, Граня. Не могу подумать, как будет плохо, родной.
Это последнее, нечаянно вырвавшееся слово "родной" долго стояло и в его и в ее ушах.
- Не знаешь, как часто буду вспоминать о тебе. И как часто видеть во снах.
- Не знаю, не знаю... Ты хоть раз видел меня во сне?
- Сколько раз.
Он положил горячую руку на ее влажное плечо. Вероника сидела замерев, не открывая глаз.
И вдруг из-за камышей, клином врезавшихся в берег, как наказание и как избавление, донеслась песня. К ним приближалась веселая компания, должно быть из соседнего дома отдыха. Подвыпивший самоуверенный тенор-самоучка пел на цыганский манер:
Утамлэнное солнцэ
Нежьно с морэм
прощалось,
В этот чьас ты
призналась,
чьто нэт любви...
Вероника торопливо и нервно, стараясь скрыть смущение, завязывала шнурки на туфлях, на одном из шнурков не было наконечника, Веронике никак не удавалось вдеть его в петлю.
- Позвольте, сударыня, помочь вам, - Евграф попробовал улыбнуться, улыбка получилась деланная.
- Ничего, ничего... я сама, одну минуту.
Вероника только теперь почувствовала, как продрогла. От дождя и ожидания. Повела плечами. Взглядом поблагодарила Евграфа, накинувшего на нее спортивную куртку.
Шли быстрым шагом, будто движимые одним желанием - уйти поскорее от нелепого зонта.
Когда вдали показался знакомый шпиль, Евграф сказал:
- Я люблю тебя. И потому, что очень люблю...
- Не надо, не говори ничего. Я буду ждать тебя. Год, два, пять, сколько надо будет, столько и буду ждать.
*
Евграф заочно знакомился с баварской столицей. Через десять дней он мог с закрытыми глазами совершить по карте путешествие от Марианской колонны из красного мрамора в самом центре города к любому из мостов через Изер, а от статуи Максимилиана Второго - к картинной галерее. Просматривая старые и новые справочники, натолкнулся в словаре Брокгауза и Эфрона на такие строки: жителей в 1894 г. - 390 000, из них 9269 военных; подумал: хорошее было время для людей его профессии; если бы и сейчас справочники сообщали (с энциклопедической, разумеется, точностью), где, в каких городах, у каких границ, какие дислоцированы войска, тогда необходимость в его вояже, возможно, отпала бы. Наивное и святое было время: один из сорока жителей - военный.
Сколько в Германии под ружьем сейчас - в гарнизонах чехословацких и польских городов, на военных кораблях, взявших курс к скандинавским берегам? Несколько дней назад, 9 апреля 1940 года, без объявления войны Германия напала на Норвегию и Данию. Были порваны и договор о ненападении, заключенный с Данией 31 мая 1939 года, и официальное заверение от 1 сентября 1939 года "уважать во все времена норвежскую государственную территорию". Где гарантия, что Гитлер не перечеркнет в другой удобный для себя момент иные договоры и обязательства?
Дания сопротивлялась два часа. Сколько продержится Норвегия? Военные события в Европе нарастают. Ясно, что близок конец "странной войне". Куда и как передвинется фронт?
На гербе Мюнхена маленький беззащитный монашек. "Мы мирные набожные баварцы, мы любим свою землю, нам хорошо на этой земле, дайте нам спокойно варить и пить свое пиво, оставьте свои заботы при себе..."
Здесь, в этом "мирном городе", был один из очагов фашизма. Девиз "Германская империя на тысячу лет" имеет мюнхенскую прописку. Здесь, в этом "мирном городе", в последний день сентября 1939 года было заключено Мюнхенское соглашение. Чемберлен и Даладье от имени своих правительств отдали Германии Судетскую область Чехословакии, поощряя движение на Восток.
На календаре 11 апреля 1940 года.
В приемной германского посольства на низких столиках рекламные проспекты: "Посетите Саксонию", "Добро пожаловать в Баварию", "Вас приглашает Померания" - глянцевые, в несколько красок довоенных лет издания на немецком, французском, английском и испанском языках. На русском издать не успела.
- Мы рады вашей поездке. Хотим, чтобы она была счастливой и послужила сближению с нашими, соотечественниками в Советском Союзе. Рад, что вы так хорошо говорите по-немецки. Между прочим, "по-немецки" вовсе не такое предосудительное слово, как считают некоторые. Нас назвали "немцами" не потому, что мы "немые". Это слово пришло в славянские языки из чешского. Все дело в том, что когда-то на границе с чехами жило германское племя немет... Быть может, вашим родным из Терезендорфа будет интересно об этом услышать. Тут вот есть одна брошюра на эту тему, я хочу подарить ее вам вместе с путеводителем но Баварии. Позвольте еще раз пожелать вам счастливого пути.
В путеводителе подробный рассказ о баварских обычаях. ...В Мюнхене имеется известное "придворное пивоваренное заведение" (Хофбройхауз), где соседствуют комфорт, простота и непринужденность: стульями служат бочки, а тарелками - листки бумаги или просто собственные ладони. В городе множество разных погребков знаменитых мюнхенских пивоваренных заводов... Здесь проявляется особенно наглядно типичный характер мюнхенцев в непринужденной беседе с соседями, без различия звания и состояния, в специфическом остроумии... "Стоит запомнить эту черту - разговаривать с незнакомым человеком, не интересуясь, кто он и откуда".
"Танненбаум, Танненбаум, Танненбаум, Франц..." Научиться отзываться, когда слышишь эту фамилию и это имя. Что ждет его? Пока он знает одно: задание, которое получил он, молодой командир Красной Армии и комсомолец, продиктовано заботой о безопасности не только его народа.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ФРАНЦ ТАННЕНБАУМ
"Я выехал из Москвы утром 15 мая 1940 года. Провожавший меня Макс Танненбаум играл роль немногословного, но при всем том заботливого и деловитого отца, первый раз отправляющего сына в далекий путь. Мы пару раз проиграли с ним эту сцену: как входим в вагон, как садимся, о чем говорим. Моими соседями оказались эксперт Германского торгового пароходства и два его ассистента, оживленно обсуждавшие положение на германо-французском фронте.
Макс Танненбаум накупил мне на дорогу полдюжины газет. На первых страницах - сводки с фронта, переданные агентствами воюющих сторон.
За пять дней до того германская армия вторглась в Бельгию, Голландию и Люксембург и одновременно напала на Францию.
"Гавас" и "Рейтер" сообщали о бомбардировках германской авиацией французских городов и жертвах среди мирного населения. Германские источники извещали мир "об убийстве детей во Фрейбурге", совершенном самолетами западных держав, и об ответной акции - бомбовом ударе по Роттердаму.
Двенадцатого мая Голландия прекратила сопротивление. Через два дня немецкие танковые дивизии, легко подавив сопротивление западных армий, пересекли Арденны, переправились через Маас и проникли в тыл союзных войск, стоявших в Бельгии. Мои попутчики чуть не всю дорогу пили русскую водку за близкую победу.